ФИЛОСОФИЯ

———————

Личность истинная и ложная [1]

Ч.К. Мэсси

Предмет наш — как подсказывает само название, предваряющее эти мои сегодняшние рассуждения, — нуждается, очевидно, в каком-то более метафизическом освещении, чем то, к которому мы можем прибегнуть в данном случае. Но дело в том, что учение о триединстве, о трихотомии человека, проводящее отчётливый водораздел между душой и духом, мы получаем из столь весомого, столь почитаемого и даже столь священного источника, что на сегодняшний день нам лучше ограничиться лишь такими доводами, которые оказались бы понятны всем, а потому самые абстрактные, самые тёмные вопросы, разделившие между собой наивысшие столпы философской мысли, мы лучше оставим на потом.

Мы не станем сегодня задаваться вопросами о том, какова природа этого различия [между душой и духом — перев.] и связано ли оно с какими-то состояниями или сущностями; является ли феноменальное сознание — то есть сознание ума — просто внешним состоянием единого и неделимого эго или своим происхождением и природой оно обязано какому-то совершенно иному принципу: если, с одной стороны, дух, то есть бессмертная наша часть, имеет божественное происхождение, то, с другой стороны, наши чувства и рассудок вместе с относящимся к ним сознанием — "ахамкарой" — происходят из некой Мировой души, Anima Mundi, или "пракрити", как она именуется в философии санкхья.

Самые смелые мои ожидания будут вполне удовлетворены, если хоть какие-то из высказанных здесь соображений прольют чуть больше света на суть этой великой проблемы. Может быть, уже сама несовместимость всего, что свойственно временному эго, с условиями наивысшей жизни — если мне удастся это наглядно показать — заставит вас посмотреть на это эго как на Искупителя, который и в самом деле должен рождаться внутри нас именно ради спасения и бессмертия нашего, и тогда вы увидите в нём нечто большее, чем просто принцип — принцип, глубоко спрятанный в нас, составляющий сердцевину нашей феноменальной жизни и неотделимый от неё. Возможно, в свете этих размышлений нам и удастся уничтожить ту непреодолимую пропасть, что пролегает между ощущением себя как "я" и существующим представлением о его случайности, то есть признанием того, что само по себе сознание, если оно неспособно связать себя с каким-то наивысшим принципом, ещё не может служить гарантией существования вечной индивидуальности.

Имманентную ничтожность индивидуальности [2] мы сможем осознать не иначе, как через анализ самой индивидуальности как источника всех наших чувств, мыслей и действий. И только когда, реально ощутив, мы признаем это как факт, мы с полным пониманием сможем отнестись и к "жёстким словам", высказанным нашим священным авторитетом, — к словам, призывающим нас "умереть для самих себя" и провозглашающим необходимость нового — подлинного — рождения.[3] Эта концепция мистической смерти-рождения красной нитью проходит через всё глубокое религиозное учение, но в том-то и заключается различие между обычным религиозным умом и духовной интуицией, что первый стремится толковать эти слова лишь как обычные фигуры речи либо старается, по сути дела, не замечать их вовсе.

Что же касается современного спиритуализма, который, по мысли некоторых, способен лишь предложить перспективу слишком приземлённого индивидуального бессмертия, то из всех обрушивающихся на него упрёков мы менее всего можем позволить себе мириться с такими, которые выставляют подобное бессмертие в качестве идеала, апеллирующего лишь к человеку эгоистичному и borné.[4] Нужно признать несправедливость раздающейся в наш адрес критики, поскольку она не принимает в расчёт наших расширившихся представлений о развитии души, а ведь рассуждения отдельных спиритуалистов совпадают с положениями целого ряда замечательных учений о духе. Представления эти, вне сомнения, являют собой огромный шаг вперёд по сравнению с общераспространёнными богословскими воззрениями, и некоторые из них вполне способны даже оправдать стремление спиритуализма играть роль некой религии.

Тем не менее, точно такое же пренебрежительное отношение к индивидуальности в том виде, в каком мы знаем её, — отношение, легко смыкающееся с материализмом, — характерно и для духовного идеализма, и, на первый взгляд, входит как бы в противоречие со спиритуализмом, придающим чрезмерное значение сделанному им открытию о том, что чисто психическая составляющая человека не умирает при смерти его физического тела.

Идеалист вполне может признавать такого рода неумирание, но, признавая его или не признавая, он находится в заведомо выигрышной позиции, когда говорит, что это не имеет ровно никакого решающего значения. Ведь, как и спиритуалист, предъявляющий свои "осязаемые доказательства бессмертия", он связывает это неумирание всего лишь с временным сознанием, сознанием, целиком обращённым к собственному "я" — к осознаваемым им чувствам, желаниям, наслаждениям и привязанностям, а эти последние действительно не имеют абсолютной значимости, поскольку всё их относительное значение исчерпывается лишь применительно к индивиду.

В самом деле, трудно найти более типичное порождение материализма, чем то его направление, которое в центр телеологических поисков ставит индивида. Идеи в этом случае сводятся к чистейшим абстракциям, а единственная реальность сужается до чего-то бесконечно малого. Так утилитаризм может видеть в государстве одно лишь скопище индивидов, "наивысшее счастье" для которых заключается в том, чтобы, взаимно ограничивая свободу действий друг друга, они приноравливались бы к требованиям "большинства", чтó и становится наивысшей целью правительства и закона.

Полагаю, нам не стоит в этом смысле обманываться и на счёт спиритуалистов: им в целом пока ещё не удалось продвинуться дальше и увидеть за относительным абсолютное. Их "добрые вести" о "великой радости"[5] носят не вполне религиозный характер. Они говорят об увековечении во времени всё того же низшего сознания, проявления которого, радости которого и активность которого происходят во времени и связаны со временем. Славное их послание, в сущности, ничем не отличается от, скажем, послания какого-нибудь алхимика, объявившего об открытии секрета того, как можно даровать нам и нашим друзьям вечную земную молодость и земное здоровье. Главный же религиозный его [спиритуализма — перев.] посыл состоит в том, что он расширяет горизонт представлений о наших возможностях. И в этом своём качестве он достоин того, чтобы мы приветствовали его с чувством благодарности и облегчения, но если мы не хотим поставить под угрозу собственное спасение, чтобы не сказать бессмертие, то давайте не будем слишком уж полагаться на перспективу, которая в лучшем случае предполагает необходимость новых трудов, испытаний и усилий, направленных на то, чтобы освободиться всё от той же самой жизни, единственная ценность которой состоит в предлагаемых ею возможностях.

Определяя ценность индивидуальности, лучшее, что мы можем сделать, это рассматривать человека во всей совокупности его земных отношений, полагая, что любое из них могло бы стать центральным движущим фокусом его существа — его "властительницей-любовью", как сказал бы Сведенборг [6] — заменив собою как таковой его эгоизм, то есть любовь к себе, сместив его из центра на периферию и как бы отождествив человека с тем кругом интересов, с которыми он связан всеми своими силами и привязанностями. Как можно предположить, вне этого замещённого эго у человека уже не останется ни совести, ни желаний, ни воли. Точно так же, как законченный эгоист смотрит на жизнь как на нечто такое, что способно его заинтересовать лишь с точки зрения собственного его благополучия, так и наш предполагаемый человек, всецело отдающий себя семье, тому или иному обществу, церкви, государству, станет равнодушен к любым истинам, любым интересам, абстрактным или индивидуализированным, кроме всего того, наглядным воплощением чего он становится.

И история даёт нам примеры личностей, приближающихся к этому образцу идеального человека. С одной стороны, таким, на мой взгляд, был Лойола, а с другой — возможно, Бисмарк. Всё это люди, переставшие быть индивидами в собственных глазах в том смысле, что их собственные узко направленные индивидуальности отрешились от каких-либо иных ценностей. Это подвижники. Они претерпели некое "обращение", в результате которого из простых индивидов они превратились в этакие "образцы" людей. Мы же — обычные индивиды — чтим их ровно в той мере, в какой движущий ими дух отдалился от индивидуализма.

По мере того, как расширяется круг интересов, которым эти люди "всецело служат", — то есть по мере того, как эти люди очищаются от шлаков индивидуализма, — мы начинаем относиться к ним со всё большей терпимостью, со всё большим уважением, восхищением или любовью. От собственного "я" к семье, от семьи к секте или к тому или иному обществу, от секты и общества к церкви (в целом, без различия конфессий) и государству — так и протягивается восходящая лестница, всё более расширяется круг, возникают последовательные переходы, в которых значение индивида определяется степенью подавления его индивидуальности ещё более всеохватной душой или духом. Даже сама та скромность, с какой мы, общаясь с другими, стараемся по мере возможности избегать личных местоимений, подсказывает нашим чувствам, что мы пытаемся не выпячивать нечто предельно незначительное и неважное — нечто такое, что, вообще, имеет право на существование разве лишь в минуты нашей полной уединённости, то есть в том, что составляет скорее состояние сна или покоя, чем собственно жизни.

Увы, но даже в вышеупомянутых случаях, даже в примерах максимальной удалённости от низменно-убогой индивидуальности, эти люди всё ещё очень далеки от того идеально-абстрактного, универсального существа, преображённого в славе божественной личности, у которого начинает теряться даже само представление о частичности и атомарности.

Вы, разумеется, знакомы с тем, как Сведенборг проводит различие между дискретностью и непрерывностью. До сих пор мы наблюдали примеры того, как человек — индивид — способен возвышаться непрерывно, всем своим сердцем и душой отдаваясь интересам живого мира, как он способен всё успешнее преодолевать собственную ограниченность, впитывая в себя всё больше и больше от более широкого мирского духа. Но, увы, оказывается, что, поднимаясь всё выше и выше, он всего лишь приближается к своему же собственному мирскому источнику, к той душе мира — пракрити, — к которой, не особенно настаивая на её буквальном понимании, я могу прибегнуть как к удобной фигуре речи. А вот для того, чтобы подняться ещё выше, требуются шаги, которые должны уже носить дискретный характер. Никаким простым "улучшением" обычного своего "я", при котором это "я" всё ещё остаётся в качестве фокуса (во французском языке для этого существует очень выразительное слово "foyer"[7]) мира человеческих мыслей и поступков, и никаким отождествлением даже с высшими интересами мирского плана, о которых мы только что говорили, человек не может и близко подойти к реализации своего божественного идеала. Это "улучшение" нашей нынешней природы, когда оно одно только и считается главным — если вообще достижимым — средством "совершенствования", есть просто банальность или, выражаясь принятым сегодня термином, "фарисейство". Это — подмена дискретности непрерывностью. Это компромисс человека с собственным "я" — с собою любимым.

"Но Саул и народ пощадили Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят, и всё хорошее, и не хотели истребить, а все вещи маловажные и худые истребили".[8]

Мы знаем, сколь мало приемлемым этот компромисс оказался для Бога Израилева, и трудно найти лучшей тому иллюстрации, чем приведённый выше отрывок, который мы вполне склонны считать скорее архетипическим, чем историческим. Архетипическим в смысле той безраздельной и радикальной жертвы, то есть "очищения" нашей низшей природы, о которой как о единственно необходимой вещи настойчиво говорят все — или почти все [9] — великие мировые религии. Кажется, невозможно подобрать более точных слов для описания самой природы индивида — а не отдельных её случайных пороков, — которая должна быть отброшена и истреблена. Нет, то, что заслуживало пощады, было действительно хорошо, — этого никто не отрицает; никто не говорит о том, что вся Вселенная заражена физическим или моральным злом; речь идёт лишь о том, что всё доброе и полезное, но имеющее отношение к низшему состоянию бытия, должно погибнуть вместе с ним, коли оно должно расчистить путь для чего-то лучшего.

Приведённая иллюстрация эта тем более уместна, что целью наших рассуждений является вовсе не этическая сторона дела. Задача наша состоит в другом: в том, чтобы подчеркнуть некий метафизический вывод, пусть даже и без всякой попытки дать развёрнутое изложение метафизического аспекта этого вопроса. Речь идёт не о моральных качествах — они не отрицаются, но и не подчёркиваются. Например, некий индивид "А", оцениваемый по наивысшим моральным стандартам, может быть признан самым что ни на есть добродетельным и почтенным человеком. А индивид "Б" представляет собою антипод первого и, с точки зрения его нравственных качеств, получает самую низшую оценку. И тогда весь диапазон моральных качеств, который простирается между ними, предстанет перед нами в виде того, что я вслед за Сведенборгом, назвал бы "непрерывной шкалой". И, пожалуй, различие это станет для нас ещё более отчётливым, если мы снова обратимся к той Книге, которую мы, изучающие теософию, отнюдь не считаем менее почитаемой лишь из-за того, что склонны всегда бурно протестовать против любых притязаний религиозных систем на монополию в этих вопросах.

Тот человек, который при всей своей добродетельности ещё, однако, не становится подлинным "сыном Божиим", всё-таки находится "под стражею закона" — того нравственного закона, который имеет просветительскую и подготовительную задачу, это и есть тот самый "детоводитель [10] ко Христу",[11] собственный наш дух Божий — то есть наша наивысшая личность. Понять различие между двумя этими состояниями значит постичь точный смысл того, что подразумевается под личностью ложной, временной, и личностью истинной, вечной, как и тот смысл, в каком мы здесь употребляем само это слово, "личность". Нам не дано знать, сохраним мы или не сохраним ощущение своей тождественности с нашими прошлыми и навсегда отвергнутыми "я", когда пройдём через это великое изменение, когда великий труд [12] нашей жизни будет завершён — сейчас ли или когда-либо в жизни загробной.

Выражаясь философским языком, исчезнуть должна будет "материя", а меняться будет сама "форма". Ответ на вопрос, сохраняется ли наша трансцендентная тождественность с нынешним [13] "А" или "Б", должен зависеть от ответа на другой высказанный выше вопрос: чем является дух Божий, нашей изначальной, стержневой сущностью или некой ипостасью? Но нахождение "под стражею закона" означает для нас невозможность действовать непосредственно и по собственной воле — в этом случае мы можем действовать лишь косвенно, то есть в добровольном согласии с чужой волей. Та воля, в соответствии с которой мы по природе своей привыкли действовать, — т.е. наша собственная воля — должна пониматься не как простое волеизъявление, а как вся наша природа — т.е. как та самая "властительница-любовь", которая то-то и то-то делает для нас притягательным, а всё остальное отталкивающим.

Пребывая "под стражею закона", эта природа находится в подвешенном, "замороженном" состоянии, а поскольку это состояние относится только к её деятельности и проявлениям, но при этом отнюдь не отменяется, то закон этот — как замена чужой воли — нам необходим. Собственная наша воля (то есть наша природа) продолжает оставаться в нас центральной, а то, чему мы подчиняемся — старательно или идя противу самих себя — является скорее периферийным или ипостатическим. Постоянство, с которым мы либо подчиняемся, либо сопротивляемся, заставляет периферийное выдвигаться всё более и более к центру, после чего и происходит тот самый "взрыв", о котором писал Сен-Мартен. Под действием этого "взрыва" наша природная воля навсегда рассеивается и истребляется вследствие соприкосновения с божественным, и последнее отныне становится уже нашим собственным. Так "детоводитель" приводит нас "ко Христу", и если под "Христом" мы будем понимать не историческую божественную личность, а логос, слово или проявления Бога внутри нас, — то тогда, полагаю, мы и приходим к той главной истине, которую проповедовали веданта, Капила, Будда, Конфуций, Платон и Иисус.

Ту же самую истину можно изложить и чуть иначе, и указанием на это я обязан брату нашему Дж.У. Фаркухару. Это указание содержится у Сведенборга в его "Апокалипсисе объяснённом" ("Apocalypse Explained") под номером 527:

"Всякий человек имеет ум низший, внешний, и ум высший, внутренний. Оба эти ума совершенно непохожи друг на друга. Низший ум позволяет человеку пребывать в естественном мире среди живущих в нём людей; тогда как ум высший позволяет ему пребывать в мире духовном среди обитающих там ангелов. Оба эти ума столь отличны друг от друга, что человек, покуда он живёт в этом мире, не ведает того, что происходит внутри него в его высшем уме. Но когда человек становится духом, а это имеет место незамедлительно после его смерти, он уже не ведает того, что происходит в его [низшем] уме".[14]

Определение сознания "высшего ума" как следствия отделения от земного тела, разумеется, не исчерпывает сути этого возвышенного состояния, предполагающего отделение от чего-то гораздо большего, нежели обычные внешние одежды плоти, но, с другой стороны, это различие между двумя жизнями, двумя умами, судя по всему, соответствует тому, о чём мы сейчас говорим.

Так что же нас так особенно поражает в этой замене природно-человеческой личности на личность божественно-человеческую? Может быть, утрата индивидуализма? (Индивидуализма, подчёркиваю, а не индивидуальности).

У Иисуса мы встречаем ряд высказываний, которые многих из нас ранили в самое сердце, хотя не все могли в этом признаться даже самим себе. "Что Мне и Тебе, Жено?",[15] как и ряд других высказываний, в которых он отрекается от всяких уз и отношений с кем бы то ни было, чтó и не позволяет нам, глубоко почитающим его, проникнуться искренним сочувствием к его словам. В этом его отречении от индивидуализма, даже в самом дружеском кругу, есть что-то жуткое и непостижимое. Но как раз в арийских-то философиях мы и обнаруживаем то же самое отречение от всего того, что мы связываем с жизнью индивидуальной, и отречение это выражено в самой яркой и категоричной форме. И действительно, что как не эта невозможность описать достигшую мокши (освободившаяся от земных оков) душу иначе, чем с помощью негативных характеристик, и побудила усматривать в этом индуистском высочайшем свершении души утрату всякой индивидуальности и всякого осознаваемого существования? Нам нелегко развести между собой понятия "индивидуальность" и "индивидуализм", вот почему мы и отворачиваемся от возвышенных представлений первобытной философии как от чего-то, что имеет к нам отношения не больше, чем та нескончаемо действующая и постоянно зреющая в мозгах у других мысль, отброшенная и отрезанная от своего мыслящего источника — а именно такое бессмертие и обещает г-н Фредерик Гаррисон [16] избранному кругу человечества, которое способно производить мысли, обладающие хоть какой-то репродуктивной силой.

Нет, конечно же, эта горячая устремлённость индусского ума к нирване питается вовсе не их предпочтением идеи "ничто", бессознательного поглощения, а не идеи ограниченности (limitation) [нашего понимания]. Даже в упанишадах имеется множество примеров, свидетельствующих об обратном, а афоризмы Капилы у санкхьяиков недвусмысленно утверждают идею индивидуальности души (духа). Индивидуальность сознания сохраняется и, вероятно, бесконечно усиливается, но его "материя" уже перестаёт носить личный характер. Попробуйте-ка просто представить себе, что такое "свобода от желаний" — а это излюбленное выражение, с помощью которого в этих системах выражается отрицание индивидуализма. Даже в этой деятельной форме служения Божеству душа, как предостерегает её "Бхагавидгита", должна оставаться безразличной к конечному результату.

О чём-то похожем свидетельствует и современный спиритуализм. Как говорит нам один из самых даровитых, искушённых и страстных его сторонников,

"порой свидетельство может поступать из какого-то безличного источника, от некоего наставника, уже миновавшего тот план, на котором способна проявляться индивидуальность".[17]

А в другом месте он опять же пишет:

"И если ему (исследователю — Ч.К.М.) удаётся проникнуть достаточно глубоко, то он тогда оказывается в такой области, к которой его нынешнее воплощённое состояние совершенно непригодно: это область, в которой целиком растворена сама индивидуальность, а самые высокие, самые тонкие истины не заперты на замок в одной-единственной груди, но эманируют из всего пребывающего там сообщества, сферы жизни которого переплетены между собой".[18]

Под словом "переплетены" автор, разумеется, понимает просто-напросто полнейшее единочувствие и единомыслие, и я, несомненно, извратил бы процитированную авторскую мысль, заяви я сейчас здесь о том, что идея, которую он стремится передать, и то, о чём мы здесь говорим, — это одно и то же. Но, в конце концов, а что такое сочувствие, как не ослабление того жёсткого "вяжущего" свойства (выражаясь терминологией Бёме), которое, собственно говоря, и составляет индивидуализм? И, подобно тем случаям, когда мы переживаем подлинное сочувствие, благодаря частичному подавлению индивидуализма и того, что является неотъемлемыми свойствами индивида, мы и способны переживать возвышенный восторг и ощущать своё бытие во всей его остроте. Так, возможно, и распрощавшись со всем, что запирает нас наглухо в духовной обители эго — целиком, без остатка — мы можем впервые понять, чтó есть жизнь истинная и какими несказанными преимуществами она располагает.

И всё же это ещё не та почва, на которой можно надеяться обрести полное общественное признание, поскольку эта концепция бессмертия, представленная мною здесь столь пунктирно и расплывчато, будет противоречить обывательскому, буржуазному представлению о вечности с его индивидуализмом и семейными привязанностями — а последние, вероятно, и составляют главное очарование спиритуализма в глазах у большинства его прозелитов. Весьма сомнительно, чтобы вещи, которых "не видел глаз, не слышало ухо",[19] когда-либо особенно занимали воображение человека или примиряли его с утратой всего того, что отчётливо ассоциируется с радостью и движением жизни. И обитатель низшего плана едва ли будет доволен трансцендентной жизнью, усматривая в ней наивысшее блаженство. В лучшем случае он может лишь повторить то откровение, что посетило смятенный ум в романе "Sartor Resartus": "Человек может обойтись без счастья и взамен него найти блаженство".[20] Это никакая не сублимация надежды, а всего лишь потребность мысли — она-то и заставляет нас искать состояние истинного бытия и бессмертия где-то за пределами тех доказательств, которыми оперирует индивидуализм. Истинная личность может существовать в сознании лишь при участии того, чтó мы можем определить только как именно отрицание индивидуальности — отрицание во всех смыслах, в каких она способна пониматься нами. Что же до того, что составляет содержание или "материю" сознания, то определить это мы можем только с помощью одного-единственного туманного слова "идеальный". Но мы с уверенностью можем сказать, что в той области индивидуальные интересы и заботы уже не найдут для себя места. Более того, мы можем утверждать, что именно после того, как исчезнут все те помехи, что несёт с собой индивидуализм, этот приток новой жизни и получит для себя свободный канал. А отсюда и необходимость мистической смерти — такой же подлинной смерти, как и та, что возвращает наше физическое тело к первоэлементам.

Один индусский теософ (Пири Чанд Митра) хорошо объяснил эти слова:

"Ни я сам, и ничто иное не есть моё, и нет меня самого"[21]

следующим образом:

"…при достижении духовного состояния перестают действовать понятия "Я" и "моё", которые принадлежат уму конечному, и тогда душа, в универсуме живущая и в вечности сопричастная Богу, проявляет своё состояние бесконечности".[22]

Не могу удержаться, чтобы не процитировать ещё один отрывок из того же глубокого писателя-мыслителя:

"У каждого человека есть душа. Когда она существует в неразрывной связке с мозгом и нервами, то это ум, дживатма — то есть чувствующая душа. Когда же с помощью йоги она возвращается к своему изначально духовному состоянию, душа освобождается от своих оков и начинает проявлять божественную сущность. Она воспаряет над любыми феноменальными состояниями — над радостью, печалью, горем, страхом, надеждой, то есть она превыше всех состояний, приносящих человеку боль или наслаждение, и испытывает блаженство от осознания бессмертия, бесконечности и благословенности той мудрости, что пребывает внутри неё. Чувствующая же душа находится под воздействием нервов, ощущений, эмоций, впечатлений и происходящих вокруг неё явлений. Именно она образует жизнь природы, и сама по себе невечна. Таким образом, то, что есть душа, и то, что не есть душа, суть два разных состояния. То, что не есть душа, называется пракрити, то есть "сотворённое". Не всякому человеку дано познать, чтó есть такое душа, а потому миллионы людей и живут, и умирают, обладая умом, сформированным интеллектом и чувствами, но не возвысившимся до состояния души. Чем свободнее человеческая душа от пракрити, то есть от оков чувственности, тем ближе такой человек к истинному состоянию души. Именно в этом коренится неравенство людей в смысле их интеллектуальной, нравственной и религиозной культуры, и именно от этого зависит их близость к Богу".[23]

Цитирует он также и слова Фихте, свидетельствующие о том, что к подобному же выводу пришла и философия западного идеализма:

"Тот истинный дух, что являет себя в человеческом сознании, необходимо считать безличным pneuma — универсальным, вселенским разумом, и даже более того — самим духом Божиим, а посему задачей всего процесса развития человека не может быть ничто иное, как замена индивидуального сознания на универсальное".[24]

То, что могут и даже должны быть какие-то промежуточные этапы, состояния, дискретные фазы — это, разумеется, понятно. В своих заметках я стремился привлечь внимание именно к абстрактному состоянию пребывающего в бессмертии сознания. Да, я описываю его в негативных терминах, но именно поэтому смысл его и становится более понятным с практической точки зрения.

Теософское общество связывают со спиритуалистическим движением узы столь глубокого взаимопонимания, что нижеследующие мысли можно было бы отнести к ним обоим без всякого страха нанести обиду тому или другому. Одна из этих мыслей состоит в том, что бессмертие не может быть доказано никакими феноменальными средствами. То, что я назвал психическим неумиранием, вполне имеет право на существование и, вероятно, существует. Однако подлинное бессмертие есть достижение такого состояния, которое является именно отрицанием феноменального бытия.

Другим же следствием этого является то направление, которое должна принять вся наша культура. Мы должны спокойно примириться с фактом смерти. Ни больше, ни меньше. Каждый из нас представляет собою сложный набор различных желаний, страстей, интересов, образов мышления и мироощущений, мнений, предрассудков, суждений о ближних, симпатий и антипатий, привязанностей и целей как в общественной жизни, так и в жизни личной. Всё это, как и многое другое, что составляет осознаваемое нами содержание своих нынешних временных индивидуальностей, служит лишь умалению наших представлений об идеальном безличном бытии — всё, кроме сознания, то есть проявления бытия. В каком-то мелком, несовершенном, относительном и почти что никчёмном смысле мы, возможно, принимаем правильные решения в своих суждениях и остаёмся милейшими людьми в своих симпатиях и чувствах. Но даже в этом мы не можем быть уверены до конца. Вполне уверены в этом могут быть разве лишь люди, не привыкшие к самонаблюдению и самоанализу. Это всегда люди, склонные громче всех осуждать всё и вся вокруг и проявлять наибольшую безапелляционность в своих самоуверенных высказываниях. В каком-то грубом, примитивном смысле они бывают даже полезны, и по-видимому, это необходимо для жизнедеятельности мира, в которой и мы-то участвуем лишь в каком-то трансцендентном смысле.

Нам необходимо избавиться от всего этого и постараться обрести полнейшее бесстрастие и спокойствие. Только тогда сможем мы возлагать хоть какие-то надежды на смерть. С помощью медитации, если только она будет глубокой, продолжительной и достаточно регулярной, даже наш практичный западный ум сможет научиться понимать устремлённый к нирване ум индуса.

Лишь один-единственный бесконечно малый атом из всего огромного конгломерата человечества, наслаждающийся временной, чувственной жизнью со всеми её удовольствиями и волнениями подтвердит с неподдельной искренностью, что готов скорее быть целиком уничтоженным, чем вечно оставаться тем, каким он знает самого себя, или быть хотя бы узнаваемо похожим. И это ещё весьма средний образец нравственности.

Мне доводилось слышать такие слова: "Да вся эта мирская жизнь, все её дела и заботы тут же закончились бы, наступил бы конец всей его здравой деятельности, конец коммерции, искусствам, промышленности, общественным связям, государственности, законам и наукам, посвяти мы, все мы, целиком себя занятиям йогой, которая мало чем отличается от ваших собственных представлений об идеале". И критика эта вполне справедлива и обоснована. Только, думаю, проблема гораздо глубже.

Не только различные виды деятельности этого мира, но и сам этот удерживаемый в нашем сознании феноменальный мир, целиком исчезли бы или приняли бы какие-то новые, более внутренние, более живые и более значительные — по крайней мере, для человечества — формы, будь только само сознание человечества способно возвыситься до более совершенного состояния. Думаю, почитатели Сен-Мартена, как и читатели замечательной книги покойного Джеймса Хинтона "Человек и обитель его" [James Hinton, "Man and his Dwelling-Place"], не сочтут эту мою мысль слишком уж экстравагантной, особенно если им по случаю также доводилось изучать идеалистическую философию. Если бы весь мир наш состоял из одних только йогов, ему не нужны были бы никакие специальные виды деятельности, конечную цель и назначение которых наш критик, между прочим, затруднился бы и определить. И даже если из мира уйдут кое-какие виды наших занятий, то мир преспокойно обойдётся и без них. Но хватит об этом.

Давайте же перестанем говорить о том, что идеал безличного, универсального бытия, присутствующего в индивидуальном сознании, — это якобы лишь мечта, никем не засвидетельствованная грёза. Мы ясно ощущаем ограниченность этого мира, она раздражает нас, и всё это наилучшая гарантия неокончательности и преодолимости этой существующей ограниченности. Откуда же тогда у меня эта способность взглянуть на себя как бы со стороны, способность разглядеть всю никчёмность своих псевдосуждений, всех предрассудков моих с их зловещими всполохами страстей, моих сиюминутных интересов, скоротечных вожделений, всей этой чувственности эгоизма, которой я, тем не менее, поддаюсь настолько, что мне начинает казаться, будто это и есть моё истинное "я"? Вглядываясь в эту беспокойную атмосферу, я вижу, как за ней и далеко над ней высится некто — чистый, бесстрастный, точно отмеряющий пропорции и соотношения вещей. Для него, строго говоря, не существует ничего сиюминутного со всеми присущими этой сиюминутности фантазмами, фальшью и полуистинами. Он не несёт в себе ничего личного в том смысле, что не ощущает своей противопоставленности массе других связанных с ним личностей. Истину он провидит, а не продирается к ней с помощью логики, и истина эта такова, что я не в состоянии сейчас составить о ней даже приблизительного представления. Действия его не скованы никакими сомнениями ума, не извращены никаким моральным уродством. Ему нет и дела до последствий своих действий, ибо не ими он выверяет и оценивает свои действия. Я взираю на него с чувством благоговения и страха, ибо в бесстрастии своём он, как мне кажется порой, чужд подлинной любви. Однако я знаю, что это не так — любовь его рассеяна по таким пространствам и в своей абстрактности парит на таких высотах, что ни мой взор, ни разумение не способны постигнуть её. В этом некто я и вижу своё идеальное, своё наивысшее, единственно истинное — одним словом, своё бессмертное "я".

Целомудрие [25]

Ф. Гартман

Идеальная женщина являет собою прекраснейший образец эволюции форм (в наши дни мы чаще всего видим её лишь запечатлённой в прекрасных произведениях искусства). Ничто не ласкает мужской взор с такою же чарующей, прельстительной силой, как красавица-женщина. В жизни своей я не встречал мужчины, который притязал бы на обладание мужской силой, энергией и отвагой и не испытывал бы при этом восхищения перед женщиной. Чураться женщины способен разве что законченный распутник, трус и размазня. Подлинный же герой, истинный мужчина может только склоняться в восторге перед женщиной и встречать ответное чувство с её стороны.

Рассчитывать на женскую любовь может лишь тот, в ком полновесно развиты все составляющие человека принципы. Женская улыбка пробуждает в нём всю его мужскую природу: животные влечения, точно малые дети, начинают шумно требовать от него хлеба — они не желают оставаться голодными и настойчиво просят: накорми же нас поскорей! Всей своею душой мужчина устремляется навстречу этому чудному созданию, влекущему его к себе с почти неодолимой силой, и если у наивысших его принципов, у его божественного духа, не хватит сил противостоять этому, то душа его послушно поддастся искушениям физического тела. И в очередной раз случится победа животной природы над природой божественной. Женщина ликует в своём триумфе, мужчина же переживает стыд за собственную слабость и уже более не являет собой образец внутренней силы — он достоин одной лишь жалости.

Чтобы не растерять своей внутренней силы, мужчина должен бережно хранить её в себе, не забывая о том ни на миг. Утратив её, он заставит свою божественную природу капитулировать перед природой животной. И наоборот, обуздав собственные желания и сохранив эту внутреннюю силу в себе, он утвердит дарованное ему божественное право и сумеет вырасти в нечто бóльшее, чем просто человек, — он станет богом.

Элифас Леви утверждает: "Коли хочешь пользоваться успехом у женщин — не возжелай ни одной из них", и всякий, кто имеет маломальский жизненный опыт, понимает, насколько тот прав. Женщине нужно лишь то, чего она не может получить сама — а что она способна получить сама, того ей и не нужно. Пожалуй, именно о наделённом духовной силой человеке и сказано в Библии: "Тому, кто имеет многое, многое и будет дано, а у того, кто имеет малое, это малое и отнимется".[26]

Чтобы достичь совершенства, не нужно быть уже от роду лишённым всяких животных желаний. Такое существо будет мало чем отличаться от идиота и вполне справедливо окажется предметом презрения и насмешек со стороны любого нормального человека — как мужчины, так и женщины. Нашей целью должно стать обретение такой внутренней силы, которая позволила бы нам самостоятельно управлять собственными желаниями, а не пребывать у них в рабстве. В том-то и заключается подлинная философия того, что принято называть искушением.

Если у какого-либо человека весь смысл жизни сводится к тому, чтобы лишь есть, пить и производить потомство, а все устремления и вожделения его сводятся к одному только желанию жить счастливой жизнью в лоне семьи, то ничего дурного в этом нет: он просто удовлетворяет потребности своей природы и живёт, не ропща на свою судьбу. Когда же он умрёт, то члены семьи вместе оплачут его, а друзья скажут, что он всегда был их добрым товарищем, закажут ему похороны по первому разряду, а на могильной плите, пожалуй, ещё и напишут эпитафию вроде той, что мне однажды случилось прочитать на погосте:

В могиле сей лежит Джон Фолл,
Он прожил жизнь, женился и ушёл.

И никогда больше не будет этого м-ра Джона Фолла, а в следующем своём воплощении он проснётся уже, может быть, каким-нибудь м-ром Джоном Смитом, Рамчандрой Роу или Патриком О'Фланнеганом — и останется он точно на том же уровне, на каком пребывал в своей прежней жизни.

Если же человек ставит перед собой более высокие жизненные цели, более высокие задачи, если он хочет выскользнуть из этого нескончаемого круговорота перевоплощений, если хочет он стать хозяином собственной судьбы, то тогда ему в первую очередь придётся научиться властвовать собою. Как может он рассчитывать справиться с внешними силами природы, когда ему невмочь совладать с теми жалкими и немногочисленными природными силами, что живут в его собственном ничтожном теле?

Как тут быть? Бежать от жены и семьи, оставляя их без куска хлеба? Но человек в этом случае начал бы свой путь к духу с неправедного поступка — и поступок этот стал бы вечно преследовать его, словно призрак Банко,[27] мешая ему двигаться вперёд. Нет, если уж ты принял на себя определённые обязательства, то обязан их выполнить до конца, а подобный трусливый поступок оказался бы скверным началом для дела, требующего немалого мужества.

Конечно, можно жить и целомудренным анахоретом. Такого не будут терзать никакие искушения, а все заботы у него сосредоточатся лишь на самом себе. Разумеется, у него окажутся несравненные преимущества для занятий медитацией и изучения оккультной философии. Закрыв себя от любых внешних раздражителей, он будет жить жизнью эгоиста, движимый одними только собственными духовными интересами. Но, исключив из своей жизни искушения любого рода, он тем самым лишит себя и возможности широко развивать свою силу воли. А между тем человек, со всех сторон окружённый искушениями, принуждённый ежедневно и ежечасно упражнять свою силу воли, сопротивляясь нарастающей ярости желаний, вполне сможет, если будет правильно использовать свои способности, набрать силу. Да, вероятно, у него нет всех тех возможностей для философских изысканий, какими располагает не состоящий в браке холостяк, и он сильнее погружён в круг материальных забот, но когда в следующем своём воплощении он достигнет более высокого состояния, то и сила воли у него окажется крепче, и тогда-то он уже полностью овладеет главным ключом к своей цели: искусством воздержания.

Раб не умеет управлять другими — для этого он должен быть свободным. Человек, находящийся в плену у собственных животных желаний, неспособен управлять животной природой других. Мышцы укрепляются только когда находятся в действии, инстинкты и привычки закрепляются тем сильнее, чем больше свободы им даёт человек, сила ума формируется практикой, a принцип воли закаляется упражнением — в этом и состоит главная ценность искушений. Обладать бурными страстями и уметь преодолевать их — это и значит быть героем. Половой инстинкт — сильнейший из всех, а потому и покоривший его становится богом.

Человеческая душа восхищается красотой форм, а значит, она поклоняется идолу.

Дух же человеческий поклоняется одному лишь принципу, а значит, поклоняется истинному божеству.

Брак есть союз мужского духа и женской души, и целью его является продление рода. Если же, напротив, он вырождается лишь в союз мужского и женского тел, то и брак превращается в чисто животный акт, опускающий и мужчину, и женщину даже не до животного уровня, а много ниже, поскольку репродуктивные способности у животных проявляются лишь в определённый сезон, тогда как человек, наделённое разумом существо, может употреблять эти свои способности хоть на пользу себе, хоть во зло, в любое время.

Но много ли можем мы встретить таких браков, которые носили бы именно духовный характер, а не вызывались бы интересом к красоте форм или иными соображениями? И на который день после дня бракосочетания мужчина и женщина начинают вдруг питать отвращение друг к другу? Отчего это происходит? Супругами могут оказаться люди, резко отличающиеся друг от друга по своему характеру. Они могут иметь разные вкусы, разные мнения на тот или иной счёт, у них, наконец, могут оказаться разные увлечения. Все эти различия вполне способны со временем стираться, и, возможно, они действительно стираются, так как в ходе совместной жизни супруги привыкают друг к другу и становятся как бы одним человеком. Один влияет на другого, и так же, как, преодолев первоначальный ужас, человек может полюбить в качестве домашнего животного даже змею, так мужчина может со временем смириться с нелюбимой супругой и даже полюбить её.

Если, однако, человек даст полную волю своим животным страстям и станет безудержно осуществлять свои "законные права", то те самые животные влечения, которые поначалу так робко давали о себе знать, теперь, насытившись до отвала, улетят прочь, хохоча над несчастным глупцом, вскормившим их на своей груди. Супруга придёт к убеждению, что муж у неё просто тряпка, способный лишь беспомощно потакать своим не знающим пощады животными страстями. А поскольку женщина больше всего ценит в мужчине надёжность и силу, то чем больше муж будет охладевать к ней, тем меньше и она начнёт доверять ему. Он будет взирать на неё как на докучливую обузу, а она станет видеть в нём одно лишь отвратительное животное. Супружеское счастье их постепенно покинет, и венцом его станут страдания, развод или смерть.

Единственным средством против подобного исхода является воздержание, необходимость которого мы и стремились подчеркнуть в своей статье.

Зороастризм о семеричном составе человека [28]

Парс (член Т.О.)

Благодаря Теософскому обществу, мир познакомился с целым рядом эзотерических доктрин, и оказалось, что многие из них по своему духу чрезвычайно близки древнейшим религиям Востока — таким, в частности, как ведийская и авестийская. Не трогая первой, мне хотелось бы обратиться ко второй и на примере нескольких доктрин, изложенных в дошедших до нас авестийских текстах, показать их тесную близость с теми учениями, о которых мы узнали в последнее время.

Любой самый обычный парс, ежедневно читающий свои ньяиши, гахи и яшты,[29] — дай он только себе труд полюбопытствовать о смысле того, что произносит, — без особых усилий заметил бы в них присутствие тех же самых идей, разве что по сравнению с этими учениями изложенных в чуть менее понятной и единообразной терминологии. Как показывает описание семеричного состава, конституции человека, которое мы обнаруживаем в 54-й главе Ясны — одной из важнейших книг маздеистской религии — содержащиеся в Авесте доктрины ничем не отличаются от доктрин эзотерической философии, и мне как представителю маздеизма, право, неловко за то, что имея перед своими глазами столь неоспоримое и недвусмысленное свидетельство, никто из сегодняшних зороастрийцев так до сих пор и не воспользовался предложенной Теософским обществом возможностью, чтобы с его помощью и под его наблюдением пролить свет на свои же собственные священные писания, которые сегодня уже никто неспособен ни толком понять, ни верно интерпретировать.

Если бы знатоки и исследователи Авесты взяли на себя труд пуститься в самостоятельные изыскания, они, вероятно, нашли бы себе в помощь и соответствующих людей, располагающих единственно верным ключом к пониманию истинной, эзотерической мудрости. Эти люди всегда с радостью направили бы их по верному пути и помогли бы им докопаться до истинного, сокровенного смысла; они подсказали бы им и те недостающие звенья, из-за которых образовались те мучительные разрывы в течении мысли, те пропуски, что обессмысливают слова и фразы, а в головах вконец запутавшихся учеников порождают сомнения, заставляющие их разувериться в собственной религии и, в глубоком разочаровании, окончательно отвернуться от неё. Как знать, может быть, даже в среде своих же единоверцев они встретили бы людей, которые, удалившись от мирской жизни, ещё и сегодня хранят славные истины когда-то могучей религии? Затерявшись среди отрогов безлюдных гор, скрываясь в неведомых безмолвных пещерах, они, может быть, по сей день владеют — и продолжают пользоваться — могучими способностями, наследием древних магов? Как говорится в наших писаниях, древние мобеды[30] были йогами, которые обладали способностью появляться одновременно в разных местах, отделённых друг от друга сотнями миль, они умели исцелять больных и делать многое другое — одним словом, они, как мы сказали бы сегодня, творили чудеса. Каких-нибудь два-три века тому назад все эти достоверные случаи не вызывали ни у кого ни малейших сомнений — об этом знал каждый, читавший старинные книги (главным образом, персидские), а не верить им a priori[31] мог лишь человек, ум которого безнадёжно скован границами, предписываемыми современным светским образованием. История, связанная, например, с мобедом и императором Акбаром, как и с обращением последнего, представляет собой столь общеизвестный исторический факт, что не нуждается в дополнительных доказательствах.

А начну я с того, что ниже расположу параллельные фрагменты, разъясняющие семеричную природу человека, которые я почерпнул из наших собственных писаний и из публикаций журнала The Theosophist:

Структура семеричного человека по оккультной философии	Структура семеричного человека по *Ясне* (гл. 54, § I).
1. Физическое тело, целиком состоящее из материи, представленной в её самой грубой, самой вещественной форме.	1. Танва — т.е. тело ("я"), состоящее из костей, самой грубой формы материи.
2. Жизненный принцип — (джива) — форма неразрушимой силы; когда у неё обрывается связь с одним набором атомов, она мгновенно связывается с другими.	2. Уштана — жизненная теплота (сила).
3. Астральное тело (линга шарира), состоящее из чрезвычайно утончённой материи. В своём обычно пассивном состоянии представляет собой совершеннейший (но только призрачно-тонкий) дубликат физического тела. Его функция — придавать конкретную форму, целиком определяемую кама-рупой.	3. Кехерпа — тонко-воздушная форма, лекало, трафарет (перс. калеб).
4. Астральная форма (кама-рупа, т.е. тело желаний) — принцип, определяющий структуру…	4. Тевиши — воля; то, где формируется чувствующее сознание, а также способность провидеть будущее.
5. Животного, т.е. физического рассудка, сознания, или эго. Он аналогичен разуму, инстинкту, памяти, воображению и т.д., имеющимся у высших животных, но занимает более высокое место с точки зрения диапазона чувств и места, которое человек занимает в животном мире.	5. Баодха (на санскр.: буддхи) — тело физического сознания, восприятия посредством чувств или животной души.
6. Наивысший, т.е. духовный, разум, или сознание, духовное эго. Это и есть тот центр, в котором главным образом находится ощущение собственного сознания в совершенном человеке, хотя параллельно с ним в № 5 существует и низшее, более тусклое животное сознание.	6. Уравани (перс.: раван) — душа; то, что принимает награду или кару после смерти.
7. Дух — эманация несотворённого абсолюта. Он вечен и представляет собой скорее состояние, чем некую сущность.	7. Фраваши или фравахр — дух (путеводная энергия, пребывающая с каждым человеком. Абсолютно самостоятелен. Не смешиваясь ни с чем мирским, направляет человека к благу. Искра божественности, присутствующая во всём сущем).

Всё приведённое выше изложено в Авесте в следующих словах:

"Мы объявляем и категорически утверждаем (что) мы препоручаем всё (наше) имущество (а именно:) тело ("я", включающее в себя) кости (танва), жизненную теплоту (уштана), воздушную форму (кехерпаc), знание (тевиши), сознание (баодха), душу (урван) и дух (фраваши) благим, истинным (и) чистым гатам (молитвам)".

Существующий сегодня общепринятый перевод на гуджарати [32] отличается от перевода Шпигеля,[33] однако этот последний крайне мало чем отличается от приведённого выше. Тем не менее, этот текст приводится здесь в своей оригинальной авестийской формулировке без каких-либо добавлений или пропусков. Сохранена также и грамматическая конструкция. Единственная разница между существующими переводами и приведённым здесь вариантом состоит в том, что наш перевод сделан с учётом правок, внесённых современными специалистами-филологами и делающих текст более понятным, а мысль совершенно ясной читателю.

Слово, которое мы перевели как "воздушная форма" дошло до нас в своём чистейшем изначальном смысле. Эквивалентом его является современное персидское слово калеб, то есть лекало, трафарет, по которому вещи придают ту или иную форму.

Что же касается следующего слова, то в отношении его смысла существует широкий разброс мнений. Одни переводят его как "прочность", "долговечность", подразумевая под этим силу, придающую устойчивость нервной системе и питающую её своей энергией. Другие же толкуют его как особое качество облечённого властью и занимающего высокое положение человека, которое позволяет ему воспринимать последствия определённых событий (причин), это качество как бы подготавливает его к ним и помогает реагировать на них. Слово это можно толковать по-разному, но мы переводим его как "знание" и даже как "способность провидеть будущее", хотя и не настаиваем на своём варианте как на единственно точном.

С восьмым [34] словом всё понятно. Это то внутреннее чувство, которое подсказывает человеку, что он обладает знанием о том или ином предмете, что он совершил или может совершить то или иное действие, — это и есть восприятие или сознание. Это одновременно и внутреннее убеждение, знание и обладание ими.

Девятое слово также целиком сохранило своё изначальное значение и употребляется в живой речи по сей день. Как легко догадается читатель, именно от этого слова и происходит современное слово раван. Это (в фигуральном смысле) "царь" — он-то и выступает у человека в функции некоего "сознательного мотора" или движущей силы. Это нечто такое, что зависит от всех вышеперечисленных атрибутов и может либо выигрывать, либо проигрывать в зависимости от них. Зависит он от них в том смысле, что его собственное продвижение вперёд целиком заключается в максимальном развитии тех самых атрибутов. Если они не получают должного внимания, то и он становится всё слабее, деградирует, а затем исчезает вовсе. Однако если те поднимаются всё выше по нравственно-духовной лестнице, то и он становится всё сильнее, всё энергичнее и всё больше смешивается с божественной сущностью — седьмым принципом.

Но каким же образом он притягивается к своей монаде? На этот вопрос отвечает десятое слово.

Это растворённая в человеке божественная сущность. И, тем не менее, это всего лишь ни за что не несущий ответственности министр (если прибегнуть к той же метафоре). Подлинным же хозяином является "царь", духовная душа. Тот должен иметь и желание, и способность видеть курс, предначертанный ему чистым духом, и неуклонно следовать ему. Задача же визиря — лишь указывать царю точку притяжения, к которой тот должен стремиться. А дальше уже дело самого царя принимать окончательное решение и действовать соответственно ради собственной славы. Министр, то есть дух, не может ни принуждать, ни обязывать. Его задача — вдохновлять и побуждать к действию, а решение, стóит ли воспользоваться предлагаемыми благами или нет, остаётся за "царём", духовной душой.

Но если Авеста содержит в себе фрагмент, подобный приведённому выше, то это, очевидно, означает, что авторы её были явно знакомы и с учением о духовном человеке. В самом деле, разве можем мы приписать этот коротенький фрагмент древним маздеистам — магам, — не сделав при этом вывод об их глубоком знакомстве и со всей оккультной теорией, касающейся человека? И, право, очень странно, что те самые доктрины, которые маздеисты отлично знали и проповедовали многие тысячи лет тому назад — ведь процитированный отрывок принадлежит одному из древнейших священных текстов — сегодня разъясняют нам теософы. А поскольку они излагают нам те самые идеи, смысл которых был почти целиком утерян и забыт даже самыми учёнейшими нашими мобедами, то необходимо признать, что теософы и вправду располагают, по крайней мере, частью того знания, ключ к которому был им поведан, а нами утрачен, но именно он и открывает двери к пониманию смысла тех до сих пор никем не истолкованных фраз и доктрин, что содержатся в наших древнейших писаниях. Нужно признать, что в этих вопросах мы блуждаем и будем продолжать блуждать в потёмках до тех пор, пока не прислушаемся к тому, о чём говорят нам теософы.

Однако приведённый выше фрагмент — это далеко не единственный пример, и та же самая идея встречается в целом ряде других мест Авесты. Чтобы доказать это, я приведу ещё один отрывок, в котором содержится то же самое учение, правда, изложенное более кратко. Пусть наши читатели-парсы откроют 26-ю главу Ясны и прочитают 6-й параграф, который звучит следующим образом:

"Мы воздаём хвалу жизни (ахум), знанию (даэна), сознанию (баодха), душе (урвани) и духу (фраваши) первейших в вероучении, первейших учителей и слушателей (учеников), тех святых мужчин и святых женщин, которые служили блюстителями чистоты здесь (в этом мире)".

Здесь говорится о человеке как о пятичастном существе, состоящем из того, что именуется следующим образом:

1. Ахум — существование, жизнь. Включает в себя:		1. Физическое тело. 2. Жизненный принцип. 3. Астральное тело.
2. Даэна — знание.		4. Астральная форма или тело желаний.
3. Баодха — сознание.		5. Животный или физический разум; физическое сознание; эго.
4. Урвани — душа.		6. Наивысший или духовный разум; духовное сознание; духовное эго.
5. Фраваши — дух.		7. Дух.

По этой классификации, первая триада — кости (грубая материя), скрепляющая их жизненная сила и эфирообразное тело — включены в единую категорию, именуемую "существованием" или "жизнью".

Вторая составляющая часть обозначает четвёртый принцип семеричного человека, определяющий характер его знаний и влечений.[35] Затем идут следующие три составные части: сознание (животная душа), (духовная) душа и чистейший дух — по своему смыслу они аналогичны терминам, упомянутым в первом процитированном выше фрагменте. Так почему же каждая из этих четырёх составных частей упоминается отдельно, и все они не объединяются в нечто одно, как это сделано с первой частью?

Как разъясняют нам священные писания, во время смерти первая из этих пяти частей исчезает и рано или поздно гибнет в земной атмосфере. Грубая элементарная материя (оболочка) должна совершать свои кругообороты, оставаясь в пределах зоны притяжения земли — поэтому-то ахум и отделяется от наивысших частей и затем пропадает. Вторая часть (или четвёртая по семеричной классификации) не умирает, но и не соединяется с духовной душой. Она продолжает занимать своё законное место в гигантской кладовой Вселенной. И именно она, эта вторая часть, даэна, и предстаёт перед (духовной) душой в образе прекрасной девы или безобразной старухи. А заставляет эту даэну предстать лицом к лицу с (духовной) душой как раз третья часть (пятая по семеричной классификации) — баодха. Иными словами, духовная душа сохраняет при себе (или внутри себя) подлинное сознание, которое и помогает ей обозреть весь опыт своего физического бытия. Таким образом, это сознание, эта способность хранить память, всегда находится рядом — иными словами, она составляет неотъемлемую часть самой души. Поэтому-то она и не смешивается ни с одной из остальных составных частей, поэтому-то она и продолжает существовать после физической смерти человека.[36]

Брахманизм о семичастном составе человека [37]

Т. Субба Роу

Теперь уже очень трудно сказать, чтó собой представляла древнеарийская доктрина в подлинном своём виде. Вздумай исследователь отыскать ответ на этот вопрос путём анализа и сопоставления всего разнообразия господствующих в Индии эзотерических систем, то он очень скоро заблудился бы в лабиринте вопросов — вопросов тёмных и не имеющих для себя определённого ответа. Нам не удастся сопоставить, например, подлинное наше брахманистское эзотерическое учение с эзотерическим учением Тибета до тех самых пор, пока мы со всей ясностью не установим, какие именно учения относятся к так называемой "арийской доктрине", … и не постигнем древнеарийской философии во всём её полном объёме. И санкхья Капилы, и "йога-философия" Патанджали, и различные направления философии шактизма, и разнообразные агамы и тантры — всё это лишь только её отдельные ответвления.

Но существует, однако, некая доктрина, которая служит всем им изначальным фундаментом. Нам хватило бы её одной, чтобы разгадать секреты всех этих различных философских направлений и свести все их учения к единому знаменателю. Она существовала, вероятно, задолго до того, как были составлены первые тексты вед, и именно её изучали наши древние риши, формулируя индуистские священные писания. А восходит она, как считается, к некоему таинственному персонажу по имени Маха.[38] …

Без некоторого знакомства с той доктриной нам едва ли удастся понять упанишады, как и те разделы вед, которые не целиком посвящены описанию древнеарийских ритуалов. Но даже если взять и упоминаемые в ведах грандиозные ритуалы, то без дополнительных сведений нам никогда не разгадать их подлинного смысла… Вероятнее всего, веды в первую очередь предназначались для участвовавших в публичных ритуалах жрецов, но в них также содержится и ряд глубочайших выводов, к которым пришла наша подлинная тайная доктрина. Как мне рассказывали сведущие в этих вопросах люди, веды явно имеют двойной смысл: один выражается через буквальный смысл слов, а другой обозначается с помощью метрики стихов и свары (интонации), и считается, что эти последние и составляют как бы подлинную жизнь вед… Учёные пандиты и филологи, разумеется, всячески отрицают какую бы то ни было связь между сварой и философией (то есть древними эзотерическими учениями), однако в числе наиболее глубоких секретов этой философии как раз и находится таинственная связь между сварой и светом.

Итак, сегодня уже исключительно трудно установить, кто у кого заимствовал эту доктрину: тибетцы ли у древнеиндийских риши или древние брахманы почерпнули свою оккультную науку у тибетских адептов. А может быть, адепты обеих стран и вовсе изначально проповедовали одну и ту же доктрину, которую заимствовали из какого-то общего источника.[39]

Поезжайте в Шравана Балагулу [40] и спросите там у джайнских пандитов: кто, мол, является автором вед и откуда ведёт своё начало брахманистская эзотерическая доктрина, и, скорее всего, Вы [41] услышите в ответ: веды, дескать, — это сочинение ракшасов[42] или дайтьев, у них-то брахманы и нахватались своих тайных знаний.[43] Надо ли понимать их слова в том смысле, что веды и брахманистские эзотерические учения и впрямь возникли в погибшей Атлантиде — континенте, когда-то занимавшем значительную часть пространства Южного (т.е. Индийского — перев.) и Тихого океанов? А упоминание в "Разоблачённой Исиде" о санскрите как о языке жителей упомянутого континента может навести кое-кого на мысль о том, что именно там-то и возникли веды — откуда же ещё мог бы взяться арийский эзотеризм, как не там?[44]

И всё-таки подлинная эзотерическая доктрина, как и мистическая философия ведийских иносказаний, происходят совсем из другого источника. Откуда? Да откуда угодно — возможно, что и от божественных обитателей (богов) того священного острова, что некогда существовал в море, во дни оны покрывавшем собою нынешние пространства песка, которые зовутся сегодня пустыней Гоби. Но, как бы то ни было, те знания об оккультных силах природы, которыми владели жители погибшей Атлантиды, были всё-таки усвоены адептами древней Индии: они-то и присовокупили их к той эзотерической доктрине, с которой их познакомили обитатели священного острова.[45] Тибетские же адепты отказались принять эту добавку к своей эзотерической доктрине — вот почему между обеими доктринами и не может не существовать различия, и мы должны быть готовы это признать.[46]

В брахманистской оккультной доктрине, по всей вероятности, содержится всё, что было известно относительно сил природы и её законов либо на таинственном северном острове, либо на столь же таинственном южном материке. И если уж Вы собираетесь сопоставлять арийскую и тибетскую доктрины в части, касающейся их учений об оккультных силах природы, то вначале должны проанализировать все существующие на сегодняшний день классификации этих сил, классификации управляющих ими законов и классификации форм проявления этих сил, равно как и подлинный смысл тех разнообразных терминов, под которые они фигурируют в арийской доктрине. Вот список лишь некоторых классификаций, содержащихся в брахманистской философской системе [Классификация оккультных сил]:

I. Относящихся к Парабрахману и дей-ствующих в Макрокосме.

II. Относящихся к человеку и действу-ющих в Микрокосме.

III. Применительно к тарака-йоге или пранава-йоге.

IV. Применительно к санкхья-йоге (в которой они выступают как бы имманентными атрибутами пракрити).

V. Применительно к хатха-йоге.

VI. Применительно к Каула-агаме.[47]

VII. Применительно к Шакта-агаме.

VIII. Применительно к Шайва-агаме.

IX. Применительно к шричакре[48] (то, что говорится о шричакре в "Разоблачённой Исиде", не представляет собой ту подлинную эзотерическую шричакру, о которой рассказывают древние адепты Арьяварты).[49]

X. Описываемых в "Атхарваведе" и т.д.

По мере углубления знаний о первосилах и их новых сочетаниях в самых разнообразных пропорциях уточнялись и все эти классификации, которые стали делиться практически на бесконечное количество групп и подгрупп.

Однако здесь я должен поставить точку и перейти к обсуждению статьи "Фрагменты оккультной истины" (позднее более подробно изложенной в книге "Эзотерический буддизм"[50] — Ред. Теос.).

Я тщательно проанализировал статью и вижу, что выводы её (выдержанные в духе буддийской доктрины) не слишком-то сильно отличаются от той позиции, которой по этим вопросам придерживается наша арийская философия,[51] хотя наш способ аргументации может и несколько отличаться по форме. Я сейчас буду рассматривать этот вопрос так, как вижу его лично я, хотя ради удобства сопоставления и обсуждения буду здесь следовать порядку, принятому в семеричной классификации образующих человека сущностей, или принципов, которой пользуется и автор "Фрагментов".

В статье на обсуждение поставлены два вопроса: (1) действительно ли то, что появляется в комнатах во время спиритических сеансов и в других местах, является человеческими развоплощёнными духами (как называют их спиритуалисты); и (2) действительно ли происходящие при этом явления производятся целиком или частично посредством их?

На эти два вопроса мы едва ли сможем дать удовлетворительный ответ, пока со всей точностью не определимся в том, какой конкретный смысл вкладывается в выражение "человеческие развоплощённые духи". Сами эти термины, спиритуализм и дух (spirit), несут в себе чересчур неопределённый смысл. До тех пор, пока английские авторы вообще и спиритуалисты в частности не объяснят со всей определённостью, какую коннотацию они придают слову дух, путанице в этом вопросе не будет конца, и подлинной природы этих так называемых спиритуалистических феноменов, как и их modus occurrendi,[52] нам так и не удастся окончательно установить.

Религиозные христианские авторы, как правило, говорят лишь о двух составляющих человека сущностях — о теле и душе или духе (и, похоже, не видят никакой разницы между последними двумя). Философы же в Европе обычно говорят о теле и уме, утверждая, что только ум и может быть душой или духом. Рассуждать же о лингашарире[53] они считают делом крайне нефилософским. Разумеется, эти взгляды ошибочны, они построены на ничем не подкреплённых предположениях о возможностях природы и на неполном понимании её законов.

А теперь я перейду к анализу (с точки зрения брахманистской эзотерической доктрины) духовной составляющей человека и тех разнообразных сущностей (или принципов), что существуют в нём, а затем мы посмотрим, способна ли хоть одна из этих образующих его сущностей появляться на земле после его смерти, а если способна, то что это за сущность, являющаяся подобным образом.

Профессор Тиндаль в своих великолепных статьях, посвящённых, по его собственной терминологии, "теории зародышей", следующим образом описывает выводы, к которым он пришёл в результате целого ряда хорошо организованных экспериментов. Даже в самом малом объёме пространства, говорит он, существуют мириады зародышей протоплазмы, которые плавают в эфире. Если они получат доступ, скажем, к воде (к чистой воде) и попадут в неё, то из них образуется та или иная форма жизни.

Так что же это за факторы, позволяющие подобной жизни обрести бытие? Очевидно, они включают в себя:

I. Воду, служащую удобным, так сказать, полем для развития жизни.

II. Зародыш протоплазмы, из которого должна возникнуть или развиться какая-то жизнь, какой-то живой организм. И наконец:

III. Сила, энергия, способность, тенденция, которая активизируется при соприкосновении или при соединении этого зародыша протоплазмы с водой, благодаря чему образуются или развиваются жизнь и её природные свойства.

Аналогично этому существуют и три первопричины, которые приводят и человека в состояние бытия. Ради удобства я обозначу их под следующими наименованиями:

(1) Парабрахман, универсальный дух.

(2) Шакти, вершина астрального света, объединяющая в себе все силы природы.

(3) Пракрити, которая в своей изначальной, самой первичной форме представлена акашей. (Любая вообще форма материи, по сути дела, может быть в конечном счёте сведена к акаше)[54]

Обычно пракрити (или акашу) уподобляют кшетре,[55] то есть называют основанием, что у нас соответствует воде в приведённом выше примере: зародыш — Брахман, а сила или энергия, возникающая при их [т.е. Брахмана с кшетрой или зародыша с водой — перев.] объединении или контакте — это шакти.[56]

Однако в упанишадах всё обстоит не так: там кшетрой, или основанием, выступает Брахман[57], зародышем или семенем — акаша (пракрити), а шакти — это та сила, что образуется благодаря их соединению или контакту. Таков истинно научный и философский способ изложения вопроса.

Далее, по словам адептов древней Арьяварты, из этих трёх первосущностей возникают семь принципов. Как объясняет алгебра, число комбинаций, образующихся из определённого количества (n) предметов — одного, двух, трёх и т.д. — определяется по формуле: 2ⁿ – 1.

Применив эту формулу к данному случаю, мы узнаём, что количество сущностей, образующихся из различных сочетаний этих трёх первопричин, составляет: 2³ – 1 = 8 – 1 = 7.

Каждый раз, когда в древнеиндийской оккультной науке мы встречаем — в какой угодно связи — упоминание о семи сущностях, мы должны взять себе за общее правило предполагать, что семь этих сущностей должны были возникнуть из трёх первосущностей, а эти три сущности, в свою очередь, должны возникать из некой единой сущности — Монады.

Возьмём всем знакомый пример: семь цветных лучей, из которых состоит единый солнечный луч, образуются из трёх основных цветных лучей, а эти три основных цвета существуют в солнечном луче параллельно с четырьмя дополнительными цветами. Аналогичным образом и те три первосущности, благодаря которым и возникает человек как живое существо, присутствуют в нём параллельно с четырьмя дополнительными сущностями, возникающими из различных сочетаний трёх первосущностей.

Семь этих сущностей, которые в своей совокупности образуют состав, конституцию человека, приводятся ниже. Я перечислю их в том же порядке, в каком они приводятся во "Фрагментах",[58] поскольку брахманистская и тибетская системы в этом полностью совпадают:

	Соответствующие наименования, под которыми они приводятся в книге "Эзотерический буддизм"
I. Пракрити.		Стхулашарира (физическое тело).
II. Сущность, возникающая из сочетания пракрити с шакти.		Сукшмашарира или лингашарира (астральное тело).
III. Шакти.		Камарупа (перисприт[59]).
IV. Сущность, возникающая из сочетания Брахмана, шакти и пракрити.		Джива (жизненная душа).
V. Сущность, возникающая из сочетания Брахмана и пракрити.		Физический разум (или животная душа).
VI. Сущность, возникающая из сочетания Брахмана и шакти.		Духовный разум (или душа).
VII. Брахман.		Эманация Абсолюта и т.д. (чистейший дух).

Перед тем как мы перейдём к анализу природы этих семи сущностей, нам настоятельно необходимо сделать несколько разъяснений общего характера.

I. Те дополнительные принципы, что возникают из сочетания первопринципов, по своей природе ничем не похожи на сами те сущности, из сочетания которых они возникают. Не следует думать, будто они образуются чисто механически — как если бы мы просто поставили их рядом друг с другом, природа у них иная. Это даже не химические соединения. А следовательно, никаких правомерных выводов относительно природы всех этих сочетаний мы сделать не сможем, опираясь на аналогичное природное разнообразие подобных сочетаний.

II. Общее положение, согласно которому при устранении причины исчезает и её следствие, справедливо не всегда. Возьмём, к примеру, следующий случай. Если мы передаём некое количество движения мячу, то в результате этого он начнёт двигаться в каком-то направлении с какой-то скоростью. Но вот, скажем, после завершения мгновенного импульса или удара по мячу, передавшего ему известное количество движения, вдруг исчезает причина этого движения. По первому закону Ньютона, мяч будет всё равно продолжать двигаться дальше и дальше всё с той же скоростью и в том же направлении, пока не возникнет какая-то дополнительная причина, которая может изменить первоначально переданное мячу количество движения, уменьшить его, уравновесить или начать противодействовать ему. Таким образом, если даже мяч и остановится, то это произойдёт не из-за исчезновения причины движения, а из-за появления других причин, которые и произведут указанный результат.

Опять же возьмём пример субъективных явлений.

Вот передо мной стоит чернильница. Она производит во мне, в моём уме, мысленный образ своей формы, величины, цвета и т.д. Чернильницу можно убрать со стола, но её мысленный образ всё равно будет продолжать существовать. Как мы видим, и в этом случае следствие не исчезает вместе с породившей его причиной. Более того, это следствие мы можем возвращать к актуальному бытию в любое время, и это совершенно не зависит от присутствия или отсутствия первопричины.

А теперь давайте обратимся к упомянутому выше пятому принципу — той сущности, которая возникает при соединении Брахмана с пракрити. Если общее положение (изложенное в "Фрагментах оккультной истины") верно, то этот принцип, соответствующий физическому разуму, должен тут же переставать существовать, как только для данного индивида перестанет существовать Брахман — седьмой принцип. Однако этого, разумеется, не происходит. Это общее положение во "Фрагментах" приводится в поддержку утверждения о том, что если для индивида перестаёт существовать седьмой принцип, то для него тут же прекратит своё существование также и шестой принцип. Утверждение это, несомненно, справедливо, однако сама форма, в которой оно излагается, а также приводимые в его доказательство основания, представляются мне весьма спорными.

Нередко приходится слышать о том, что в тех случаях, когда ум человека проявляет исключительно материалистическую направленность и его отличает полное отсутствие каких бы то ни было духовных запросов и мыслей, то седьмой принцип покидает его либо до, либо в момент смерти, а вместе с ним исчезает и шестой принцип. Но ведь уже само суждение об исключительной материалистичности ума у того или иного индивида подразумевает отсутствие у него духовного разума, духовного эго, а значит, так и следовало прямо сказать: когда у того или иного индивида перестаёт действовать или существовать духовный разум, то для такого индивида перестаёт существовать и седьмой принцип во всех смыслах. Нет, разумеется, он никуда не отлетает от него прочь. Брахман никуда не девается и его положение ничуть не изменяется.[60] Утверждение это нужно понимать лишь в том смысле, что если человек полностью перестаёт внутренне ощущать присутствие Брахмана, духа, не тянется к духовной жизни и утрачивает духовное сознание, то это означает, что седьмой принцип уже больше не влияет на судьбу подобного индивида и не управляет ею.

И вот теперь я перейду к вышеперечисленным семи принципам и объясню, чтó под ними понимается (в арийской доктрине).

I. Пракрити. Она составляет основу стхулашариры и под именем последней представлена в указанной классификации.

II. Пракрити и шакти. Это лингашарира (астральное тело).

III. Шакти. Этот принцип соответствует Вашей [61] камарупе. Древними оккультистами эта сила или способность помещалась в набхичакре.[62] Эта сила способна собирать [из пространства — перев.] акашу (пракрити) и придавать ей любую необходимую форму. Она теснейшим образом симпатически связана с пятым принципом, который способен её подчинять себе и заставлять её действовать под своим влиянием и контролем.

IV. Брахман, шакти и пракрити. Опять-таки это соответствует Вашему второму принципу, дживе. Под этой силой понимается существующий в природе универсальный жизненный принцип. Вместилищем его [в человеке — перев.] является анахатачакра (сердце). Эта сила и создаёт то, что известно как джива, то есть жизнь. Она, как Вы справедливо говорите, неразрушима, и во время смерти [организма] деятельность её просто переносится на другой набор атомов, и тогда образуется ещё один какой-то организм.[63]

V. Брахман и пракрити. В нашей арийской системе это соответствует Вашему пятому принципу, называемому физическим разумом. По словам наших философов, именно в этой сущности и располагается вместилище, основание, того, что известно как ум. Этот принцип труднее всех остальных поддаётся объяснению, и от того, как мы определим его, будет зависеть и исход всей нашей дискуссии.[64]

Итак, что же такое ум? Это то таинственное нечто, которое, как считается, и служит вместилищем сознания — ощущений, эмоций, волевых импульсов и мыслей. Как показывает психологический анализ, ум, по всей очевидности, представляет собой некую совокупность состояний мыслительной деятельности — а также самих возможностей подобных состояний, — связанных между собой тем, чтó мы называем памятью и чтó, как считается, может существовать отдельно от любого из конкретных состояний [мыслительной деятельности] и идей.

Но в какой же именно сущности это таинственное нечто может существовать хоть потенциально, хоть актуально? Должны же где-то иметь место своего пребывания наша память и те наши расчёты на будущее, которые и образуют как бы подлинное основание для того, что именуется индивидуальностью (аханкараной)? Современные европейские психологи, как правило, говорят, что вместилищем для ума служит материальное вещество мозга — именно в нём, по их мнению, и хранится весь прошлый субъективный опыт, к которому может обращаться память, а вся совокупность этого опыта и образует то, что именуется индивидуальностью. Кроме того, этот прошлый опыт существует там в виде неких неразличимых таинственных впечатлений и изменений в нервной системе и нервных центрах, расположенных в полушариях головного мозга. Следовательно, как они говорят, с разрушением тела происходит и разрушение ума — ума отдельного индивида, — а значит, никакое существование после смерти невозможно.

Однако среди данных, которые подтверждаются самими же этими философами, имеются и факты, вполне позволяющие нам разбить их теорию начисто. Дело в том, что в каждой частице человеческого тела постоянно происходят какие-то изменения, и изменения эти не прерывается ни на одно мгновение. Эти нескончаемые изменения претерпевает каждая ткань организма — каждая мышечная ткань, каждая нервная трубка, каждый ганглионарный центр мозга. В течение жизни у человека может несколько раз полностью обновиться вещество мозга. Тем не менее, на памяти человека о его прошлых ментальных состояниях это никак не сказывается. К его прежнему субъективному опыту может добавляться новый, человек может совершенно забыть какие-то свои прошлые ментальные состояния, но ни одно из его ментальных состояний само не претерпевает никаких изменений. Какие бы изменения ни происходили беспрерывно у человека в веществе его мозга,[65] ощущение собственной личности у него остаётся всегда одним и тем же. Оно благополучно сохраняется, невзирая ни на какие изменения и, более того, способно сохраняться даже при полном разрушении материального вещества мозга.

Как утверждают наши философы, местом пребывания для этой индивидуальности, которая рождается из совокупности ментального сознания индивида, служит некая оккультная сила, которая как бы ведёт своеобразный журнал регистраций, куда заносит все наши ментальные впечатления. Сама по себе эта сила неразрушима, но под действием некоторых противодействующих ей факторов регистрируемые ею впечатления могут со временем стираться — либо частично, либо целиком.

В этом смысле я хотел бы отметить, что наши философы связали вышеупомянутые семь принципов (сущностей) с семью оккультными силами. Семь этих оккультных сил, действуя в пределах микрокосма, выступают аналогами или партнёрами тех оккультных сил, что действуют в масштабах макрокосма. Когда же сковывающие индивидуальность рамки исчезают и когда между семью силами микрокосма устанавливается связь с семью силами макрокосма, то ментально-духовное сознание индивида превращается в общее сознание Брахмана.

В самом том обстоятельстве, что существует некая сила, шакти, способная выступать носителем впечатлений, оставленных чувствами, идеями, мыслями и прочими субъективными переживаниями, нет ничего необычного. Сегодня уже никого не удивляет тот факт, что с помощью электрического или магнитного тока можно каким-то таинственным образом передавать впечатления звука и речи, сохраняя при этом все индивидуальные особенности говорящего. Точно так же я могу послать Вам и свои мысли, передав их с помощью энергии или силы.

Итак, пятым принципом в нашей философии выступает ум — а точнее говоря, та вышеописанная сила, которая заключает в себе запечатлённые ментальные состояния человека и представление его о собственной личности (аханкару), возникающее под совокупным воздействием этих состояний.

Во "Фрагментах" этот принцип обозначен просто как физический разум. Не знаю, чтó на самом деле подразумевается под этим выражением. Это можно понимать как разум, находящийся на очень низком уровне развития и присутствующий у низших животных. Ум действительно может находиться на самых разных уровнях развития, начиная с самых низших его форм, присущих органической жизни, где признаки его наличия и действия едва-едва различимы, и кончая человеком, в котором он достигает наивысшей стадии развития.

Собственно говоря, весь процесс эволюции, начиная с момента первого появления жизни [66] вплоть до состояния нирваны (турия авастха),[67] носит как бы непрерывный характер. В своём развитии мы поднимаемся от этого принципа к седьмому постепенными шажками — так, что эти переходы практически незаметны. Но на всём пути эволюции различаются четыре особенных этапа, на которых отмечаются изменения такого рода, что приковывают к себе особое внимание наблюдателя. Эти этапы можно описать следующим образом:

(1) Этап, на котором жизнь (четвёртый принцип) только-только появляется.

(2) Этап, на котором наряду с жизнью уже отчётливо ощущается присутствие ума.

(3) Этап, на котором достигает своей вершины состояние абстрактного мышления и начинается уже состояние духовного сознания.

(4) Этап, на котором исчезает и духовное сознание, и остаётся один лишь седьмой принцип, пребывающий во всей своей чистейшей наготе в глубочайшем состоянии нирваны.

Таким образом, как утверждают наши философы, под пятым принципом мы должны понимать ум, находящийся в одном из всех возможных для него состояний развития — начиная с второго и заканчивая третьим этапом.

VI. Брахман и шакти. Этот принцип соответствует тому, что Вы определяете как "духовный разум". По сути дела, это — буддхи (этот термин, буддхи, я употребляю сейчас не в обычном его смысле, а в том, в каком он понимается нашими древними философами). Иными словами, он служит вместилищем для того, что именуется бодха и атмабодха. Человек, в полном объёме обладающий атмабодха, становится буддой. Буддисты очень хорошо знают, какой смысл вкладывается в этот термин. Во "Фрагментах" этот принцип характеризуется как сущность, возникающая из соединения Брахмана и пракрити. Я, опять-таки, не знаю, в каком конкретном смысле слово пракрити применяется в этой связи. Согласно нашим философам, эта сущность возникает из соединения Брахмана и шакти. Выше я уже разъяснил, какой смысл вкладывают наши философы в термины пракрити и шакти.

Как я отметил, в своём первичном состоянии пракрити представляет собой акашу.[68]

Если же рассматривать акашу как силу, шакти,[69] то мои слова о ней как о первичном состоянии пракрити могут вызвать недоумение и непонимание, а значит, я должен объяснить, в чём состоит разница между акашей и шакти. Строго говоря, акаша не венчает собою астральный свет и сама по себе не образует ни одну из шести первосил. Но, не вдаваясь в частности, скажем так: каждый раз, когда производится тот или иной феномен,[70] то вместе с акашей действует и шакти. Более того, акаша служит основанием или адхиштханой[71] для передачи силовых токов и формирования, продуцирования силовых корреляций.[72]

В "Мантра-шастре" буква ха символически обозначает акашу, и этот слог можно встретить в составе большинства священных формул, которые должны произноситься во время производства феноменов. Взятая же сама по себе, акаша не является никакой шакти. Если угодно, Вы можете назвать шакти атрибутом акаши.

Думаю, что на самом-то деле нет никакой особой разницы между тем, как на природу этого принципа смотрят буддийские и брахманистские философы.

И буддийские, и брахманистские посвящённые очень хорошо знают о состоящем из двух полусфер таинственном круглом зеркале, в котором как бы отражаются лучи, исходящие и из "неопалимой купины", и из пылающей звезды — духовного солнца, что сияет в чид-акаше.[73]

Те духовные впечатления, что образуют этот принцип, хранятся в некой оккультной силе, связанной с рассматриваемой нами сущностью. Весь ряд последовательных воплощений Будды означает, по сути дела, ряд последовательных передач этой таинственной силы, а вернее, заключённых в ней впечатлений. Такая передача возможна только в том случае, когда осуществляющий передачу махатма[74] целиком отождествляет себя с седьмым принципом — то есть уничтожает, испепеляет собственную личность-аханкару в чидагникунде [75] — и только когда ему удаётся привести собственные мысли в созвучие с вечными законами природы, он становится сподвижником природы. То есть, иными словами, когда он достигает состояния нирваны, состояния окончательного отречения — отречения от индивидуального, обособленного, существования.[76]

VII. Атма. — Эманация Абсолюта, соответствующая седьмому принципу. Что касается этой сущности, то здесь нет решительно никакого различия между взглядами тибетских адептов-буддистов и нашими древними риши.

А вот теперь давайте и посмотрим, которая же из всех этих сущностей после смерти индивида может появляться во время спиритических сеансов и производить так называемые спиритуалистические феномены.

Из утверждений спиритуалистов о том, что в комнатах для спиритических сеансов якобы появляются "развоплощённые духи" конкретных людей, с неизбежностью следует, что появляющиеся таким образом сущности должны нести на себе печать какой-то конкретной личности.

Поэтому прежде всего мы должны установить, какая именно сущность — или сущности — может служить вместилищем для личности. Очевидно, что она должна заключаться в теле человека — причём тело это должно обладать вполне конкретными внешними особенностями, — а также в его субъективно пережитом опыте (совокупно образующем его ум). После того, как человек умирает, тело его претерпевает разрушение, а с разложением и его лингашариры происходит высвобождение связанной с ней силы, которая вливается в поток соответствующей силы макрокосма. Аналогичным образом происходит и растворение третьего и четвёртого принципов в соответствующих им силах макрокосма. Эти сущности [принципы] могут затем повторно образовывать новые и новые организмы. Поскольку же сущности эти не несут на себе никакого отпечатка личности, то спиритуалисты не имеют права и говорить о появлении именно человеческого развоплощённого духа, когда какая-либо из этих сущностей появляется в комнате во время спиритического сеанса. У них просто нет никаких средств для точного установления, что именно эта сущность когда-то принадлежала именно этому конкретному индивиду.

Таким образом, нам остаётся лишь решить, а не может ли какая-нибудь из трёх последних сущностей [т.е. джива, линга-шарира и кама-рупа. См. Приложение — перев.] являться к спиритуалистам для того, чтобы либо развлечь их, либо преподать им какой-то урок. Возьмём для примера трёх разных человек и посмотрим, что происходит с упомянутыми выше тремя принципами после смерти [индивида].

I. У первого человека, скажем, духовные пристрастия всегда берут верх над земными.

II. У второго человека также имеются какие-то духовные устремления, но они у него никогда не стоят на первом месте, и круг его интересов по большей части составляют чисто земные пристрастия.

III. У третьего человека никаких духовных устремлений нет вообще, и он не ощущает в себе никакого присутствия духовного эго — оно как бы умерло для него.

Говорить о совершенном адепте мы в данном случае не будем.

У первых двух человек, согласно нашим условиям, присутствуют одновременно и духовный, и ментальный [психический — перев.] опыт. Если в человеке присутствует духовное сознание, то, значит, седьмой принцип человеком осознаётся, и в этом случае седьмой принцип продолжает сохранять сообщение и с пятым, и с шестым принципами. Однако всё ещё сохраняющееся присутствие земных пристрастий говорит о необходимости пунарджанмы (перевоплощения), что означает формирование нового набора объективного и субъективного опыта, предполагающего новое сочетание внешних обстоятельств жизни — одним словом, новый мир. Весь период между смертью и новым последующим рождением занят подготовкой, необходимой как раз для формирования этого нового опыта. В течение всего этого периода инкубации, созревания, как Вы называете его, дух [развоплощённый "дух" — перев.] сам по себе никогда не появляется в нашем мире — да он и не может этого сделать.

Дело в том, что во Вселенной действует великий закон, по которому субъективные переживания редуцируются, преобразуются в объективные явления, а из последних формируются первые.[77] Иначе он называется "необходимостью циклов". На человека этот закон действует до тех пор, пока он не ничем не мешает и не противодействует обычному ходу предопределённой ему судьбы, и вырваться из-под его власти над собой он может лишь одним способом: целиком подавив в себе любые свои земные пристрастия. Новое сочетание условий, в которые он готовится быть помещённым, может оказаться лучше или хуже тех земных условий, в которых он жил [в прожитой перед тем жизни — перев.], но, двигаясь вперёд, к новому миру, он, будьте уверены, никогда не обернётся, чтобы взглянуть на своих приятелей-спиритуалистов.

Третий же наш человек, как мы выше условились, не ощущает в себе никакого духовного сознания, никакого духа, а поэтому для него лично они напрочь отсутствуют. Это похоже на то, как тот или иной орган или та или иная способность из-за долгого неиспользования практически отмирает.

В тех случаях, когда три эти [последние, т.е. 5, 6 и 7 — перев.] сущности отмечены печатью признания человеком, они как бы становятся его собственностью и остаются в его владении. В противном же случае индивидуальность человека целиком сосредотачивается в одном лишь его пятом принципе, и всё, что после смерти остаётся от такого индивида, — это его пятый принцип.

Сам по себе он не может сформировать для себя никакого нового набора объективного опыта или — что то же самое — неспособен к пунарджанме. Вот такая-то сущность и может появляться во время спиритических сеансов, но называть её развоплощённым духом просто нелепо.[78] Это — всего лишь сила, сохранившая в себе впечатления от мыслей и идей того индивида, в состав которого первоначально входила. Порой она может призывать к себе на помощь силу камарупы и создавать для себя какую-то конкретную эфирообразную форму (не обязательно человеческую).

Направленность её действий будет аналогична тем же наклонностям, которые присутствовали в уме индивида при его жизни. Эта сущность продолжает существовать всё то время, пока сохраняются её впечатления, остающиеся в связанной с пятым принципом силе. С течением времени они стираются, и тогда сила эта вливается в поток соответствующей ей силы макрокосма, где и теряется, подобно впадающей в море реке. Подобные сущности могут проявлять признаки, свидетельствующие о значительных интеллектуальных способностях того индивида, которому раньше принадлежали, поскольку даже самые высокие интеллектуальные способности могут вполне уживаться с полнейшим отсутствием духовного сознания. Из этого, однако, вовсе не следует, будто либо духи, либо духовные эго покойных могут и в самом деле появляться в комнатах для спиритических сеансов.

В Индии есть люди, которые занимаются подробным исследованием природы подобных сущностей (известных как пишачи). Я лично мало что знаю о них, поскольку в вопросе этом не имею никакого опыта. Я всегда старался держаться подальше от этой малоприятной, малополезной и опасной области исследований.

Спиритуалисты, право, не ведают, что творят. Рано или поздно эти изыскания приведут их, скорее всего, к самому чёрному колдовству, то есть к полнейшей духовной гибели тысяч мужчин и женщин.[79]

Как писали наши древние мыслители, изложенные здесь учения в той же мере определяют ход жизни человека, в какой солнце определяет орбитальное движение вокруг него той или иной планеты. Притяжение к духу они называли центростремительной силой, а притяжение к земле — центробежной. Если центростремительная сила берёт верх над центробежной, то планета становится ближе к солнцу — то есть индивид поднимается на более высокий план бытия. Если же, наоборот, верх берёт центробежная сила, то планета удаляется от солнца и так и движется там по своей орбите вдали от солнца — то есть индивид спускается на более низкий уровень бытия. Это видно на примере первых двух человек, о которых мы говорили выше.

Теперь же нам осталось лишь рассмотреть два самых крайних случая.

Если, приближаясь к солнцу, планета пересекает черту, в которой центростремительная и центробежная силы полностью уравновешивают друг друга, и на неё уже начинает действовать одна только центростремительная сила, то планета эта со всевозрастающей скоростью устремляется к солнцу, пока наконец целиком не сливается с массой солнечного тела. Так происходит с совершенным адептом.

Если же, наоборот, удаляясь от солнца, планета достигает точки, в которой действует одна только центробежная сила, то она по касательной срывается со своей орбиты и улетает в глубины пространственной пустоты. А оказавшись вне зоны влияния солнца, она мало-помалу отдаёт всю свою животворную теплоту и созидательную энергию, которую изначально черпала из солнца, и остаётся лишь блуждающим по пространству холодным сгустком материальных частиц, которые в конце концов распадаются на отдельные атомы. Под этой холодной массой и следует понимать оказавшийся в подобных условиях пятый принцип, а покинувшие его теплота, свет и энергия — это шестой и седьмой принципы.

Однако ни в случае обретения новой орбиты, ни в ходе отклонения от прежней орбиты к новой планета никогда уже более не возвращается ни к одной точке своей старой орбиты, поскольку все эти орбиты лежат на различных планах и никогда не пересекаются между собой.

Эти образные примеры точно отражают суть древней брахманистской теории по этому вопросу. Это лишь один частный случай того, что древние мистики называли Великим Законом Вселенной.

Дополнение

Е.П. Блаватская

Примечание I

В этой связи следует обратить особое внимание читателя на то обстоятельство, что страна, которую китайцы называют "Сицзан", а западные географы — Тибетом, упоминается уже в старинных книгах, сохранившихся в провинции Фуцзянь (центральной части территории, на которой проживает исконное население Китая), где именуется важнейшим очагом оккультного знания, восходящим к эпохам архаической древности. Как говорится в этих книгах, населяют эту страну "Учители Света", "Сыны Мудрости" и "Братья Солнца".

Считается, что император Юй "Великий" (2207 г. до Р.Х.), благочестивый мистик, был во многом обязан именно Сицзану, откуда он и почерпнул свою оккультную мудрость и перенял теократическую систему, поскольку первым в Китае объединил духовную власть с властью мирских государей. Это была та же система, что существовала у древних египтян и халдеев. Она существовала в брахманический период в Индии, а сегодня ещё существует в Тибете: система, при которой вся учёность, вся власть, вся мудрость — как мирская, так и тайная — сосредоточены в руках иерархии жрецов и являются достоянием одной только этой касты.

Что же собой представляют исконные обитатели Тибета? Сегодня на этот вопрос вам не даст точного ответа ни один этнограф. Они остаются последователями религии Бон, которая существовала задолго до прихода туда буддизма, и встретить их можно в основном в провинции Кам. Вот и всё, что известно о них. Но и этого довольно для предположения о том, что представляют они собой просто-напросто выродившихся потомков некогда могучих и премудрых праотцов. Они не являются чистыми туранцами, на что указывает их этнический тип, а ритуалы их — замешенные на колдовстве, заклинаниях и культе сил природы — напоминают, по некоторым оценкам, скорее обычные обряды вавилонян (судя по надписям на найденных во время раскопок цилиндрах), чем религиозные практики китайских даосов (вера которых покоилась на чистом разуме и духовности).

Как правило, даже кьелангские [80] [христиане-]миссионеры, тесно общающиеся с этими людьми на границе с британским Лахулом [81] и, казалось бы, знакомые с ними ближе других, мало отличают — а то и не отличают вовсе — приверженцев религии бон от двух соперничающих между собой направлений буддизма — "жёлтошапочников" и "красношапочников". Последние с самого начала выступали против реформы, которую проводил Цонкапа, и всегда тяготели к старому буддизму, сегодня тесно связанному с практиками последователей бон.

Будь наши востоковеды ближе знакомы с ними и сопоставь они только древневавилонский культ Бела или Ваала с ритуалами приверженцев бон, они увидели бы между ними неопровержимую связь. В нашу задачу не входит начинать здесь спор относительно происхождения исконного населения Тибета и связывать его с какой-либо из трёх последовавших одна за другой великих рас Вавилона: либо с аккадцами (термин Ф. Ленормана), либо с первобытными туранцами, халдеями или ассирийцами. Как бы то ни было, есть веские основания называть существующую за Гималайским хребтом эзотерическую доктрину халдейско-тибетской. А если мы вспомним, что согласно всем преданиям, веды пришли из находящейся в Тибете области озера Мансаравара, а сами брахманы — с крайнего Севера, то мы с полным правом можем утверждать, что эзотерическая доктрина у любого когда-либо имевшего или по сей день имеющего её народа восходит к одному и тому же источнику, а поэтому мы и вправе назвать её "арийско-халдейско-тибетской" доктриной — или всемирной Мудростью-Религией. "Ищите Потерянное Слово среди иерофантов Тартарии, Китая и Тибета!" — так советовал провидец Сведенборг.

Примечание II

Да, как мы и сказали, необязательно. И веды, и брахманизм, и пришедший вместе с ними санскрит — всё это было привнесено извне на ту территорию, которая сегодня известна под названием Индии. Они не выросли на этой почве. Было время, когда под общим названием "Индия" древние западные народы понимали целый ряд азиатских стран, сегодня носящих свои собственные имена. Даже в относительно недавние времена, в период походов Александра Великого, существовала Индия Верхняя, Нижняя и Западная, а у некоторых античных классиков под названием "Западная Индия" упоминается Персия (Иран). Тогда считалось, что страны, называемые Тибетом, Монголией и Великой Тартарией, входили в состав Индии. Поэтому, когда мы говорим о том, что именно Индия цивилизовала весь мир, что именно она оказалась Alma Mater цивилизаций, искусств и наук, расцветших затем у других народов (в том числе в Вавилоне и даже в Египте), мы не должны забывать, что под Индией мы подразумеваем Индию эпохи архаики, доисторическую Индию, Индию тех времён, когда великая пустыня Гоби была морем, а погибшая "Атлантида" входила в состав некоего континента, непрерывно тянущегося от Гималаев, проходившего по Южной Индии, Цейлону, Яве и уходившего затем к далёкой Тасмании.

Примечание III

Чтобы разобраться во всех этих спорных вопросах, нужно заглянуть в китайские священные и исторические хроники и внимательно их изучить. А китайцы — это народ, который начал отсчитывать собственную историю почти 4600 лет тому назад (с 2697 года до Р.Х.). Не следует забывать и о том, что Китай предвосхитил целый ряд важнейших изобретений современной Европы, и предметы особой гордости её современной науки: и компас, и порох, и фарфор, и бумага, и книгопечатание и проч. — всё это было хорошо известно и широко применялось в Китае за тысячи лет до того, как было заново открыто европейцами. Так что народ этот отличается особой точностью, и хроники его вполне заслуживают доверия с нашей стороны.

А литература Китая — от Лао-Цзы до Сюаньцзана — полна упоминаний об этом острове и ссылок на мудрость гималайских адептов. В "Корпусе буддийских писаний Китая",[82] составленном преп. Самюэлем Билом, имеется раздел, озаглавленный "О буддийской школе тяньтай" (сс. 244-258), которую следовало бы прочитать нашим оппонентам. И вот во время перевода уставов этой самой знаменитой священной школы и религиозного направления в Китае, учреждённого в 575 году н.э. Чжичжэ-даши, известным также под именем Чжии ("Премудрым"), С. Бил дошёл до фразы, которая звучит следующим образом: "Что же касается некоего одеяния (бесшовного), носимого великими учителями со Снежных Гор из школы Хаймаватов" (с. 256), и после этих слов наш европейский переводчик поставил знак вопроса, и вполне оправданно. В общих индийских хрониках, перечисляющих различные существующие школы, нет никаких подробностей, касающихся этой самой школы "Хаймаватов" — то есть нашего гималайского братства. А ниже С. Бил приводит перевод устава, относящегося к "великим учителям из высшего ордена, живущего в горных дебрях вдали от людей" — об араньяках, то есть отшельниках.

Так что, если не касаться упоминаний в строго исторических (а именно так к ним и относились) записях, сохранившихся в китайских и тибетских священных книгах, существовали ещё и предания об этом острове, и легенда о нём по сей день жива у народа Тибета.

Да, этого прекрасного острова больше нет, но страна-то, в которой он некогда благоденствовал, всё ещё существует, и местонахождение его прекрасно известно кое-кому "из великих учителей со Снежных Гор", хотя топография его и изменилась до неузнаваемости в результате ужасного катаклизма.

Рассказывают, что один раз в семь лет эти учителя собираются вместе в Шам-бха-ле, "Счастливой Земле". Согласно распространённому верованию, находится она в северо-западной части Тибета. Одни помещают её в неизведанных просторах глубинной части страны, недоступных даже для бесстрашных кочевников. Другие ограничивают её горной грядой Гангдисе на юге и северной оконечностью пустыни Гоби на севере, а также более густонаселёнными районами Кундуза и Кашмира, Gya-Pheling (Британская Индия) на западе и Китаем на востоке, предоставляя тем самым любопытствующему на выбор огромное пространство для определения её местоположения. Третьи помещают её между горами Намур-Нур и Куньлунем, но все как один твёрдо верят в Шам-бха-лу и говорят о ней как о плодородной, почти что сказочной стране, бывшей когда-то островом, а теперь представляющей собой оазис неописуемой красоты, где проводят свои встречи теперешние наследники той эзотерической мудрости, которой владели богоподобные обитатели легендарного острова.

В связи с древнейшей легендой об Азиатском море и материком Атлантиды было бы небесполезно привести одно обстоятельство, хорошо известное всем современным геологам: склоны Гималаев содержат в себе геологическое доказательство того, что их величественные вершины когда-то составляли ложе океана.

Примечание IV

Мы уже ранее отмечали, что, по нашему мнению, вся разница между воззрениями буддийских и ведантистских философов состоит в том, что взгляды первых можно охарактеризовать как своего рода рационалистическую веданту, а взгляды вторых — как трансцендентальный буддизм. Если в арийском эзотеризме термин дживатма применяется по отношению к седьмому принципу — к чистейшему духу, который per se [83] не обладает никаким сознанием — то лишь потому, что веданта, постулирующая три вида бытия:

(1) парамартхика (истинное, единственно реальное),

(2) вьявахарика (практическое), и

(3) пратибхасика (мнимая, иллюзорная жизнь),

только первую жизнь (дживу) считает истинным бытием. Брахман, то есть "Я" Единого,[84] как раз и выступает единственным её [парамартхики — перев.] представителем во Вселенной, поскольку являет собой универсальную жизнь in toto,[85] тогда как два других — это лишь "феноменальные проявления" первого, они воображаемы и порождаются неведением. Это лишь чистейшие иллюзии, внушаемые нам нашими же слепыми органами чувств.

Буддисты же, со своей стороны, отказывают как в субъективной, так и в объективной реальности даже этому единому Самобытию, Самосущему.[86] Как заявляет Будда, нет ни Творца, ни абсолютного бытия. Буддийский рационализм всегда остро ощущал, к какой неразрешимой проблеме может привести признание единого абсолютного сознания — как эту мысль выразил Флинт, "там, где есть сознание, там возникает отношение, а там, где возникает отношение, там возникает дуализм". Единое бытие может быть либо "мукта" (абсолютным и ничем не обусловленным), а значит, не могущим иметь отношения к чему или к кому бы то ни было, либо "баддха" (ограниченным и чем-либо обусловленным), а значит, не имеющим права называться абсолютным.

Ограниченность же, кроме всего прочего, неизбежно требует существования какого-то ещё столь же могущественного, как и первое, божества, на которого можно было бы списать всё существующее в мире зло. Вот почему в своей тайной космогонической доктрине архаты допускают лишь единый абсолютный, неразрушимый, вечный и никем и ничем не созданный первоэлемент (это слово мы используем только за отсутствием лучшего термина), пребывающий в бессознании (в буквальном переводе),[87] абсолютно не зависящий от чего бы то ни было ещё в универсуме — нечто, вечно сущее и вездесущее; Присутствие, которое вечно было, есть и будет независимо от того, существует ли какой-то единый Бог, сонм богов или ни того, ни другого нет вообще; существует ли Вселенная или нет. Этот "первоэлемент" существует на протяжении вечных циклов маха-юг и одинаково как в периоды пралай, так и в периоды манвантар.

И "первоэлементом" этим является пространство — поле деятельности вечных Сил и Закона природы. Это то основание[88] (по точному определению г-на Субба Роу), на котором и происходит вечное взаимодействие акаши с пракрити, направляемое бессознательными регулярными пульсациями шакти — дыхания или силы обладающего сознанием божества, как сказали бы теисты, или вечной энергии вечного и бессознательно действующего Закона, как говорят буддисты.

Таким образом, именно пространство — или "Fan, Bar-nang"[89] (Маха Шуньята), или, как его называет Лао-цзы, "Пустота" — и составляет природу буддийского Абсолюта (см. Конфуций, "Хвала бездне").[90] А значит, термин джива и не мог никогда прилагаться архатами к Седьмому принципу, поскольку как раз благодаря своей корреляции или контакту с материей Фо-хат (буддийская активная энергия) и способен порождать активную и обладающую сознанием жизнь. Стало быть, на вопрос: "Каким образом бессознательное могло произвести сознательное?" дóлжно отвечать другим вопросом: "А обладало ли самосознанием семя, породившее какого-нибудь Бэкона или Ньютона?"

Примечание V

Те наши европейские читатели, которых может сбить с толку фонетическое сходство имён, должны понимать, что Брахман — это не Брахма, то есть Ишвара, личный Бог. В упанишадах — священных писаниях веданты — нет ни одного упоминания о подобном Боге, и читатель напрасно пытался бы отыскать в них хоть какой-то намёк на существование обладающего сознанием божества. Брахман или Парабрахман, ведантистский Абсолют, не имеет ни пола, ни сознания и никоим образом не связан с Брахмой-мужчиной из индуистской триады, Тримурти. Некоторые востоковеды вполне справедливо выводят имя Брахман из глагола брих, что значит "расти", "увеличиваться", и в этом смысле он понимается как действующая в природе универсальная сила расширения. Это тот духовный принцип, та духовная сила, которая рассеяна по всему универсуму и всему в нём передаёт жизнь, а взятая в своей целокупности, она и составляет единую абсолютность, единую Жизнь и единственную Реальность.

Принцип семеричности с точки зрения различных индийских систем [91]

Т. Субба Роу

Ниже мы приводим в виде таблицы классификацию принципов человека, принятую буддийскими и ведантистскими учителями:

Как видно из вышеприведённой таблицы, принцип, стоящий третьим в буддийской классификации, не выделяется отдельно в системе ведантистов, так как он является простым носителем праны. Четвёртый же принцип, как мы видим, включён в третью кошу (оболочку), поскольку он является всего лишь проводником силы воли и желания, которые суть не что иное как энергия ума. Необходимо также отметить, что виджнянамайя-кошу следует считать самостоятельной по отношению к маномайя-коше, так как после смерти происходит разделение ума на его как бы низшую часть, тяготеющую больше к четвёртому принципу, чем к шестому, и на его высшую часть, стремящуюся к последнему и выступающую, по сути дела, в качестве основания, базиса, высшей духовной индивидуальности человека.

Здесь мы также можем указать читателю на то, что классификация, приведённая в третьей колонке, практически связана с раджа йогой и является наилучшей и простейшей. Хотя в человеке присутствуют семь принципов, в нём насчитывается всего только три упадхи (оснований), в каждом из которых его атма может действовать отдельно от остальных. Адепт способен отделять эти три упадхи друг от друга безо всякого риска для собственной жизни. Отделить же друг от друга все семь своих принципов он не может, не разрушив при этом своей внутренней структуры.

Принцип семеричности в эзотеризме [92]

Е.П. Блаватская

С тех пор как начался нынешний процесс знакомства с эзотерической доктриной архатов, многие, прежде ничего не знавшие об оккультной основе философии индуизма, вообразили, будто между указанной доктриной и философией существуют какие-то противоречия.

Кое-кто из числа наиболее рьяных [оппонентов — перев.] открыто обвинил оккультистов из Теософского общества в пропаганде дремучей буддийской ереси и даже зашёл в этом так далеко, что стал утверждать, будто и всё теософское движение задумано с одной лишь целью — затеять скрытую пропаганду буддизма. Град насмешек посыпался на нас как со стороны невежественных браминов, так и со стороны учёных европейцев: дескать, всё это наше семеричное деление природы и всего в ней сущего, в том числе и человека, носит совершенно произвольный характер и не подкрепляется ни одной древнейшей религиозной системой Востока.

В этой статье мы собираемся предложить беглый обзор вед, упанишад, "Законов Ману" и, в частности, философии веданты с тем, чтобы показать читателю, как все они высказывают идеи, поддерживающие нашу позицию. Даже они, образчики откровенного экзотеризма, содержат в себе утверждения, недвусмысленно говорящие в пользу принципа семеричности. Мы могли бы подтвердить это, приводя цитату за цитатой. Таинственное это число, как мы увидим, фигурирует не только на каждой странице древнеарийских священных писаний, но и повсеместно присутствует в древнейших зороастрийских памятниках, в надписях на дошедших до нас цилиндрах из древнего Вавилона и Халдеи; в древнеегипетской "Книге мёртвых" и в тамошнем ритуализме. Его можно обнаружить даже в книгах Моисея, не говоря уже о древнееврейском тайном знании, каббале.

За отсутствием места мы можем позволить себе лишь пунктирно обозначить некоторые цитаты, а уж о том, чтобы дать им подробные пояснения, и помышлять нечего. Не будет преувеличением сказать, что по каждому случаю, упоминаемому в приведённых здесь шлоках лишь в виде косвенного намёка, можно было бы написать отдельный пухлый том.

Если мы начнём с широко известного "Гимна времени" ("Атхарваведа", XIX, 53):

"Время подобно сверкающему семью лучами жеребцу.
Плодоносное, оно несёт всё сущее дальше и дальше.

* * * * * *

Время подобно колеснице о семи колёсах и семи ступицах,
Мчится оно всё вперёд и вперёд.
Вращающиеся колёса его — это все миры.
А осью ему служит само бессмертие…",[93]

а затем перейдём к Ману, "первому и седьмому человеку", к ведам, упанишадам и ко всем позднейшим философским системам, то увидим, что все они изобилуют ссылками на это самое число.

Кто такой Ману, сын Сваямбхувы? Как сообщает нам сокровенное учение, этот Ману человеком никогда и не был. Это просто символ первых человеческих рас, возникших благодаря помощи дхьян-коганов (дэв) в самом начале первого Круга. Однако из его же "Законов" (Кн. 1, 80)[94] мы узнаём, что в каждой кальпе — промежутке времени от одного сотворения мира до другого (иначе говоря, от одной малой "пралаи" до другой) — насчитывалось четырнадцать ману, и в нынешнем божественном веке до сих пор было лишь семь ману.

Смысл того, о чём мы будем говорить далее, будет легче понять тем нашим читателям, кто уже знает о существовании семи Кругов, из которых мы на данный момент миновали только три и сейчас пребываем в четвёртом. Хорошо, если кто-то прочно усвоил из учения, что существуют семь утренних рассветов и семь предвечерних сумерек — итого четырнадцать манвантар; что в начале каждого Круга и в его конце на планетах [95] и между ними происходит "пробуждение к иллюзорной жизни" и "пробуждение к жизни подлинной"; и что существуют "корневые ману" и те, кого в нашем переводе мы так нескладно нарекли "ману-сеятелями" — семенами, уготовленными для человеческих рас грядущего Круга (что составляет тайну, раскрываемую лишь тем, кто уже прошёл третью ступень посвящения).

Из священных индуистских писаний мы знаем, что "самый первый ману произвёл на свет шесть других ману (итого: семь первых ману), а затем каждый из этих семерых произвёл, в свою очередь, семь других ману" (Кн. 1, 61-63),[96] что в оккультных трактатах обозначается как 7 x 7.

Отсюда следует, что ману — тот, что является на сегодняшний день последним и выступает родоначальником человечества нашего четвёртого Круга — должен быть по счёту седьмым, поскольку мы проходим сейчас свой четвёртый Круг, и при этом в каждой глобосфере "А" должен быть корневой ману, а в каждой глобосфере "G" — ману-сеятель.

Точно так же, как каждый планетарный Круг начинается с появления "корневого ману" (дхьян-когана) и завершается появлением "ману-сеятеля", так и на любой отдельно взятой планете начало и конец человеческого периода знаменуется появлением корневого ману и ману-сеятеля соответственно.

Из сказанного со всей очевидностью следует, что сам термин "ману-антарный период" обозначает промежуток времени между появлениями двух ману (дхьян-коганов). Следовательно, малая ману-антара — это тот отрезок времени, за который проходят свою эволюцию семь [человеческих] рас на одной конкретно взятой планете, а большая ману-антара — это тот период времени, за который человечество совершает один круг по всей планетарной цепи.

Далее, если мы говорим, что каждый из семерых ману творит ещё 7 ману (7x 7) и в течение каждого Круга на семи планетах свою эволюцию проходят 49 корневых рас, то, значит, у каждой корневой расы имеется свой ману. Нынешний — седьмой — ману носит имя "Вайвасвата", и в экзотерических текстах Индии он обозначает того ману, который сыграл ту же роль, что и вавилонский Ксисутр или иудейский Ной.

Однако из эзотерической литературы мы узнаём о том, что ману Вайвасвата, родоначальник нашей пятой расы — тот самый, который спас её от потопа, почти целиком погубившего четвёртую расу (атлантов) — это вовсе не тот седьмой ману, который упоминается в списке корневых (или первоначальных) ману, а один из тех 49 ману, которые эманировали из этого корневого ману.

Чтобы лучше разобраться в этом вопросе, приведём здесь имена четырнадцати ману в порядке их очерёдности и в связи с каждым Кругом:

1-й Круг	{	1-й (корневой) ману на планете	A — Сваямбхува
		1-й ману (сеятель) на планете	G — Сварочи (или) Сварочиша
2-й Круг	{	2-й (корневой) ману на планете	A — Уттама
		2-й ману (сеятель) на планете	G — Тамаса.
3-й Круг	{	3-й (корневой) ману на планете	A — Райвата
		3-й ману (сеятель) на планете	G — Чакшуша
4-й Круг	{	4-й (корневой) ману на планете	A — Вайвасвата (наш прародитель).
		4-й ману (сеятель) на планете	G — Саварни
5-й Круг	{	5-й (корневой) ману на планете	A — Дакша Саварни
		5-й ману (сеятель) на планете	G — Брахма Саварни
6-й Круг	{	6-й (корневой) ману на планете	A — Дхарма Саварни
		6-й ману (сеятель) на планете	G — Рудра Саварни
7-й Круг	{	7-й (корневой) ману на планете	A — Раучья
		7-й ману (сеятель) на планете	G — Бхаутья

Таким образом, Вайвасвата, хоть он и стоит седьмым в указанной очерёдности, является, собственно говоря, первым, корневым, ману нашей четвёртой, человеческой, волны (читатель не должен забывать о том, что ману — это не человек, а человечество в обобщённом смысле), тогда как наш Вайвасвата — это лишь один из тех семи малых ману, которые изображаются в виде хранителей семи рас нашей планеты-глобосферы.[97] Каждый из них должен стать свидетелем одного из периодически повторяющихся катаклизмов (вызываемых либо огнём, либо водой), знаменующих собой конец жизненного цикла каждой корневой расы. И вот этот-то Вайвасвата — персонифицированный образ, олицетворение этой индуистской идеи, известный также как Ксисутр, Девкалион и Ной, а также носящий множество других имён — как раз и представляет собой аллегорический образ человека, спасшего нашу расу в тот момент, когда почти всё население одного полушария земли погибло в водах потопа, а население второго полушария пробуждалось из состояния временной обскурации.

Не заметить явной повторяемости числа семь невозможно и при сравнении, даже самом беглом, халдейского описания потопа (легенды об Издубаре,[98] см. 11-я табличку) с тем, как оно изложено в так называемых книгах Моисея. И там, и там оно играет самую заметную роль. Так, чистого скота, а также птиц, берётся по семи. Через семь дней, как обещано Ною, на землю начинает изливаться дождь. Выходить из ковчега он сначала "медлит" "ещё семь дней других", а потом и "ещё семь дней других". В халдейской же версии рассказа о потопе на седьмой день прекращается дождь. На седьмой день из ковчега выпускается голубь. По семи забирает Ксисутр и "кувшинов с вином" для жертвенника и т.д.

Откуда же такое совпадение?

И как мы можем верить европейским востоковедам, когда, вынося своё суждение, например, по поводу вавилонской и арийской систем летоисчисления, они называют и ту, и другую одинаково "нелепой и надуманной"? Тем не менее, мы не услышали от них ни единого слова разъяснений относительно удивительного сходства общей продолжительности семитской, халдейской и арийско-индуистской систем летоисчисления — да и само это сходство, насколько мы знаем, ими никогда отмечено не было. Однако изучающие оккультную философию усматривают чрезвычайно важный смысл в следующем, например, обстоятельстве.

Так, период правления десяти допотопных вавилонских царей оценивается в 432 тысячи лет.[99] Ровно столько же, говорят нам, — 432 тысячи лет — должна длиться и начавшаяся после потопа эпоха кали-юги, а суммарный период четырёх эпох (одной божественной маха-юги) составляет в общей сложности 4 320 000 лет. Так почему же эти цифры — "нелепые и надуманные" — везде одни и те же, ведь ни арии, ни вавилоняне, разумеется, ничего не заимствовали друг у друга? Пусть наши оккультисты обратят внимание на эти три указанные цифры: на четвёрку, символизирующую совершенный квадрат; на тройку, обозначающую триаду (вспомним семь принципов, образующих универсум и индивида); и двойку, символ нашего иллюзорного мира — число, которое Пифагор всегда игнорировал и отвергал.

Однако существуют ещё упанишады и веданта — вот к ним-то мы и должны обратиться в поисках наилучших подтверждений оккультных учений. В той мистической доктрине, что именуется рахасья[100] (т.е. упанишады) — по вынужденному признанию Монье-Вильямса, "единственной на сегодняшний день веде, пользующейся безраздельным авторитетом у любого вдумчивого индуиста",[101] — каждое слово таит под собой сокровенный смысл (на что указывает уже само название доктрины [102]). И целиком смысл этот может открыться лишь тому, кто сумеет целиком познать прану, единую жизнь — "ступицу с закреплёнными на ней семью спицами Мирового Колеса".[103]

Даже по признанию европейских востоковедов, все существующие в Индии [религиозно-философские] системы наделяют человеческое тело:

(а) внешним или грубым телом (стхула-шарирой);

(б) внутренним или призрачным телом (сукшма- или линга-шарирой) (носителем), накрепко спаянным с

(в) жизнью (дживой или карана-шарирой, т.е. "каузальным телом").[104]

Всё это оккультная система (или эзотеризм) помещает в рамки семеричности, добавляя к указанным также каму, манас, буддхи и атмана.

В трактовке философии ньяя двенадцать различных прамей (с помощью которых достигается правильное понимание объектов и субъектов прамана)[105] включают в себя семь следующих "корневых принципов" (см. 9-я сутра):

(1) душа (атман) и

(2) её наивысший дух (дживатман);

(3) тело (шарира);

(4) чувства (индрия);

(5) деятельность или воля (правритти);

(6) ум (манас);

(7) мыслительная деятельность (буддхи).

А те семь падартх[106] (вопросов или утверждений о предметах сущего), которые перечисляет Канада в "Вайшешиках",[107] в оккультной доктрине обозначают семь качеств или атрибутов, присущих семи принципам:

(1) субстанция (дравья) — относится к телу (стхула-шарире);

(2) качество или свойство (гуна) — относится к жизненному принципу (дживе);

(3) действие или поступок (карма) — относится к линга-шарире;

(4) общая совокупность или соединение свойств (саманья) — относится к кама-рупе;

(5) личность или обладающая сознанием индивидуальность (вишеша) — относится к манасу;

(6) неотделимость или постоянная внутренняя присущность (самавая) — относится к буддхи, носителю атмана и неотделимому от него;

(7) несуществование или небытие в объективном или субстанциональном смысле и мыслимое как нечто, независимое от объективности и субстанциональности (абхава), — относится к наивысшей монаде (атману).

Таким образом, как бы мы ни рассматривали Единое: как ведийского Пурушу или Брахмана (безличного), понимаемого как "всепронизывающая эссенция-сущность"; или как мировой дух, "свет светов" (джьётишам джьётис), ни с чем не связанное целокупное всё, каким оно описывается в упанишадах; или как ведантистского параматмана; или как адришту в описании у Канады, т.е. "незримую силу", божественный атом; или как пракрити, "вечно сущую эссенцию" у Капилы — мы во всех этих безличных универсальных принципах обнаруживаем одну и ту же латентную способность порождать из самого себя "шесть лучей" (при этом порождающее начало всегда является седьмым). А значит, в третьем афоризме из "Санкхья-карики", гласящем, что пракрити является "корнем и субстанцией всего сущего", что она не является чем-то производным, а сама производит "семь вещей, и, произведённые ею, они также становятся производителями",[108] заложен чистейший оккультный смысл.

Так что же это за "производители", что развёртываются из этого универсального корня-принципа, мула-пракрити, этой недифференцированной космической первоматерии, которая разворачивает из самой себя сознание и ум, которая широко известна как "пракрити", как "корень без корня" (амула мула), как "взявшийся ниоткуда развёртыватель" (авьякта[109]) и т.д.?

Как мы узнаём, первым производителем, которого производит из самой себя эта первосущность (таттва), это "вечно сущее "то", эта неведомая эссенция, является буддхи — "разум" — который мы называем шестым принципом как макро-, так и микрокосма.

Это первое производное затем уже само производит из себя (или выступает источником, порождающим) аханкару, "самосознание", и манас, "ум".

Мы просим читателя всегда помнить о том, что махат, великий первоисточник этих двух внутренних способностей, то есть "буддхи", сам по себе не может обладать ни самосознанием, ни умом. Иначе говоря, заложенный в человеке 6-й принцип способен сохранять эссенцию личного самосознания ("индивидуальной личности"), лишь впитывая в себя родные ему воды, уже омывшие собою и протёкшие через эту конечную, невечную, способность. Ведь аханкара, восприятие себя как "я", ощущение себя как индивидуальной личности, справедливо определяемое термином "самость", принадлежит второму, а точнее, третьему производному из семи — 5-му принципу, манасу. Подобно пауку, испускающему из себя паутину, манас и извлекает из себя, выстраивая по всей длине нити "принципа-основы", пракрити, тонкие принципы или частички первоэлементов (танматры), из которых затем разворачиваются принципы "третьего ряда", уже плотные принципы или частицы первоэлементов (махабхуты),[110] а вернее, шариры и рупы: кама, линга, джива и стхула-шарира. А по всему шнуру, через все семь (а вернее, шесть) человеческих принципов проходят три гуны "пракрити" — саттва, раджас и тамас (чистота, исполненная страстей деятельность и неведение, или тьма), — вплетённые в этот трёхжильный шнур, или "верёвку".

И один только 5-й принцип — манас или аханкара, "я" — способен утончить сплетённую из гун "верёвку" до одной-единственной нити, саттвы, чтобы слиться с тем самым "взявшимся ниоткуда развёртывателем" и, таким образом, обрести бессмертие — наполненное сознанием существование. Потерпев же неудачу, он опять разложится на свои махабхутические сущности.

До тех пор, покуда эта тройная верёвка не будет окончательно распутана, дух (божественная монада), подобно скрученному верёвками животному (пуруша пашу),[111] так и будет оставаться связанным присутствующими в принципах гунами. Взятый как на макро-, так и на микрокосмическом уровне, дух — атман или дживатман (7-й плюс 6-й принципы) — пусть и опутанный этими гунами в период объективной проявленности Вселенной или человека, тем не менее, целиком свободен от них (ниргуна).

Из всех трёх производителей или развёртывателей — пракрити, буддхи и аханкары — только последний может быть пойман (если говорить применительно к человеку) и уничтожен, когда воплощён в личности.

"Божественная монада" целиком лишена качеств (агуна), однако пракрити — как только из пассивной мулапракрити она превращается в активного развёртывателя (авьякта) — качествами наделена (гунават). С пракрити пуруша (атман) не может взаимодействовать никаким образом (поскольку он, разумеется, не может даже воспринимать её, когда та пребывает в этом своём гунаватическом состоянии). Что же до мулапракрити (недифференцированной космической эссенции), то с ней он взаимодействовать может, поскольку он ей единосущен и идентичен.

В трактате "Атмабодха" (или "Знание души"), написанном великим Шанкарачарьей, отчётливо говорится об образующих человека семи принципах (см. 14-й стих).[112] В трактате они называются пятью оболочками (панчакоша), в которые заключена божественная монада — атман и буддхи, 7-й и 6-й принципы, то есть индивидуализированная душа, когда она уже начинает отличаться (вследствие авидьи, майи и наличия гун) от верховной души — Парабрахмана.[113]

Первая оболочка называется ананда-майя — "иллюзия наивысшего блаженства". Это манас (или, как говорят оккультисты, 5-й принцип), слитый с буддхи.

Вторая оболочка, виджняна-майя-коша ("оболочка самообмана"), — это манас, ошибочно принимающий себя за "я" личности, её эго, и слитый с носителем последнего.[114]

Третья оболочка — мано-майя. Она состоит из "иллюзорного ума", соединённого с органами действия и воли. Это — соединение кама-рупы и линга-шариры, в результате порождающее иллюзорное "я" (майяви-рупу).

Четвёртая оболочка называется прана-майя ("иллюзорная жизнь"). Это наш второй жизненный принцип (джива), в котором и пребывает жизнь. Это оболочка "дыхания".

Пятая коша носит название анна-майя. Свою жизнедеятельность она обеспечивает за счёт принятия пищи. Это — наше плотное материальное тело.

Все эти оболочки производят на свет ряд других, более мелких оболочек: по шесть атрибутов или качеств каждая, но седьмой по счёту всегда выступает корневая оболочка. Атман же (или дух) пронизывает собою все эти тончайшие эфирообразные тела, проходя сквозь них подобно нити, за что и называется "нитью-душой" (сутратманом).

На этом, пожалуй, мы и поставим точку в нашей демонстрации [принципа семеричности]. Остаётся лишь сказать, что и саму эзотерическую доктрину с полным правом можно было бы назвать "нитью-доктриной", поскольку, подобно сутратману или пранатману, она пронизывает собой и скрепляет друг с другом все древнейшие философско-религиозные системы. Скажем больше, она устраняет противоречия между этими системами и проясняет их смысл. Пусть они внешне и выглядят столь непохожими друг на друга, но все эти системы имеют под собой одну и ту же основу, а о значимости последней, о её глубине, обширности и истинной природе хорошо знают все те, кто, подобно "восточным мудрецам", и сам стал адептом оккультной науки.

Бог личный и Бог безличный [115]

Т. Субба-Роу

Для начала я хотел бы обратиться к своим читателям (по крайней мере, к тем из них, кто не знаком с космологическими теориями европейских мыслителей-идеалистов) со следующей просьбой: прежде чем приступать к попыткам осмысления адвайтистской доктрины, пусть они сперва внимательно прочитают книгу Джона Стюарта Милля, в которой он анализирует философию сэра Уильяма Гамильтона и излагает собственные взгляды по космологическим вопросам.[116] Кроме того, хочу сразу же предуведомить читателей о том, что, разъясняя те или иные положения указанной доктрины, я, по мере возможности, буду пользоваться терминологией, принятой у тех английских психологов, которые принадлежат именно к идеалистической школе.

Рассматривая явления, происходящие на нашем нынешнем плане бытия, Джон Стюарт Милль в конце концов приходит к убеждению, что материя, то есть все так называемые внешние явления, есть не что иное, как лишь продукт нашего ума; что всё это — лишь проявления нашего субъективного "я", пребывающего в той или иной своей фазе: то есть через материю как раз и проявляются все наши мысли, чаяния, ощущения и эмоции, которые в сумме своей и составляют основу этого эго. Материя, таким образом, есть то, через что и становятся возможными любые наши ощущения, а так называемые законы материи — это, строго говоря, такие законы, которые управляют лишь состояниями нашего сознания: как их последовательностью, так и одновременностью. И далее Милль заключает, что, строго говоря, никакого ноуменального эго нет вообще. Да и саму идею существования ума как отдельной сущности, отличной от тех состояний сознания, которые полагаются имманентными ему, он считает такой же иллюзией, как и идею возможности существования любого внешнего предмета, который должен был бы восприниматься нашими органами чувств.

Таким образом, идеи ума и материи, субъекта и объекта, эго и внешнего мира на самом деле порождаются лишь совокупностью ментальных состояний, которые и являются единственными реальностями для нас.

Вся цепочка наших ментальных состояний (т.е. состояний сознания), по выражению профессора Бэйна, представляет собой "двуглавого дракона", ибо выступает в двух различных аспектах: один из которых объективный, а второй субъективный. На этом г-н Милль и останавливается, признаваясь, что психологический анализ дальше этого не идёт. Однако то таинственное звено, которое соединяет друг с другом различные потоки состояний нашего сознания и порождает нашу аханкару в данных условиях бытия, всё ещё остаётся неразрешимой загадкой для западных психологов, да и само наличие этого звена лишь едва-едва нащупывается в субъективных феноменах памяти и предощущениях будущего.

С другой стороны, крупнейшие физики Европы всё больше приходят к убеждению,[117] что ум есть продукт материи, то есть представляет собой один из атрибутов материи, пребывающей в каком-то особом своём состоянии. Таким образом, если верить западным психологам, то материя есть продукт ума, а если обратиться к западным физикам, то окажется, что это ум продукт материи.

Очевидно, однако, что два этих положения совместить друг с другом невозможно. Оба — и Милль, и Тиндаль — признают, что западной науке пока ещё не под силу глубоко разобраться в этом вопросе. Но и позднее разрешить эту загадку ей скорее всего не удастся — до тех самых пор, пока она не призовёт к себе на помощь оккультную науку Востока и не сформирует более широкого взгляда как на способности, которыми обладает реальное субъективное "я" человека, так и на всё разнообразие аспектов, в которых представлен великий объективный универсум.

Та связь, что существует между объективным и субъективным во всём многообразии условий бытия в нашей солнечной системе, где мы и наблюдаем эту дифференциацию, была глубоко исследована величайшими философами-адвайтистами древней Арьяварты. Как человек сложен из семи принципов, так и дифференцированная материя в нашей солнечной системе существует, пребывая в семи различных состояниях. Да, не все эти различные состояния материи доступны нашему сегодняшнему объективному сознанию, но, тем не менее, они вполне могут объективно восприниматься заключённым в человеке духовным эго. Объектом восприятия для высвобожденной монады человека (а равно и для дхьян-коганов) служит всё, что только есть материального во Вселенной, в каком бы состоянии материи оно там ни пребывало.

Далее, праджня (способность восприятия) выступает в семи различных аспектах, соответствующих семи состояниям материи. Строго говоря, таких состояний материи насчитывается только шесть, поскольку так называемым "седьмым" состоянием является тот аспект, в котором космическая материя представлена в своём изначальном, недифференцированном состоянии. Соответственно и дифференцированная праджня имеет шесть состояний, так как седьмым является состояние совершеннейшей бессознательности. Под дифференцированной праджней я понимаю такое состояние, в котором праджня разбивается на несколько различных состояний сознания.

Итак, у нас имеются (а) шесть состояний сознания — пока что они бывают для нас, смотря по обстоятельствам, либо объективными, либо субъективными, — и (б) состояние полнейшей бессознательности, которое есть начало и конец всех мыслимых состояний сознания. Они соответствуют состояниям дифференцированной материи и её изначальной недифференцированной первооснове, которая есть начало и конец всех эволюционных преобразований в космосе.

Отсюда легко сделать вывод о том, что процесс дифференциации на объективное и субъективное требует наличия сознания. Отсюда и две эти фазы, представленные в шести различных состояниях каждая, тогда как в последнем, седьмом, состоянии, как указано выше, процесс дифференциации прекращается, поскольку в нём отсутствует сознание.

Количество этих разнообразных состояний сознания в различных философских системах может быть различным. Но на какое бы количество градаций они ни разбивались, все эти состояния простираются между состоянием абсолютной бессознательности на одном конце "провода" и нашим нынешним состоянием сознания (бахирпраджня)[118] — на другом.

Чтобы лучше понять подлинную природу этих различных состояний сознания, я попрошу своих читателей сравнить сознание обычного человека с сознанием человека астрального или, опять-таки, сравните сознание астрального человека с сознанием заключённого в человеке духовного эго. В трёх этих состояниях сознания объективная Вселенная будет представать далеко не одной и той же. Однако общим для всех этих состояний будет различие между эго и не-эго.

Следовательно, вполне признавая справедливость хода рассуждений Милля относительно субъективного и объективного применительно к нашему нынешнему плану сознания, великие индийские адвайтисты, тем не менее, распространили ту же логику и на другие состояния сознания. В конце концов они пришли к заключению, что все многообразные состояния эго и не-эго суть лишь различные формы проявления одной и той же сущности — последнего, седьмого, состояния сознания, состояния бессознательности.[119]

Эта сущность не является ни материей, ни духом, ни эго, ни не-эго, ни объективным, ни субъективным. Говоря языком философов-индуистов, это — изначальное и вечное сочетание пуруши и пракрити.[120] Поскольку с точки зрения адвайтистов любой внешний объект есть лишь продукт наших ментальных состояний,[121] то пракрити — это не что иное, как иллюзия, и единственной реальностью является пуруша. Пуруша — это единственное сущее, остающееся вечным в нашем универсуме Идей. А значит, эта сущность и является адвайтистским Парабрахманом. Существуй какой угодно личный Бог с каким-либо подобием материального упадхи (физического [122] субстрата какой угодно формы), у адвайтиста будет столько же оснований усомниться в ноуменальности существования такого Бога, как и какого угодно иного предмета. С его точки зрения, обладающий сознанием Бог не может выступать источником происхождения Вселенной уже по той причине, что в этом случае его эго оказалось бы следствием какой-то предыдущей причины, если только слово "сознание" мы будем понимать в его общепринятом смысле. Адвайтист не может признать божеством всю целокупность разнообразнейших состояний сознания во Вселенной, поскольку состояния эти непрестанно изменяются, а с каждым наступлением пралаи заканчивается и генерация идей в космосе.[123] Во Вселенной есть лишь одно неизменное состояние — состояние, по сути, абсолютной бессознательности, чистейшее чид-акаша (поле сознания).[124]

Если мои читатели осознают тот факт, что вся наша величественная Вселенная — это на самом деле не что иное, как гигантский конгломерат разнообразнейших состояний сознания, то им не покажется удивительным, что это нулевое состояние сознания адвайтистами считается Парабрахманом.

Идея некоего Бога, Божества, ишвары или какого-то безличного Бога (если одним из его атрибутов является сознание) несёт в себе идею облечённости эго или не-эго в ту или иную форму, а поскольку любое мыслимое эго или не-эго возникает из этого первоэлемента (за отсутствием лучшего термина приходится пользоваться этим), то идея существования какого-то внекомического бога, который обладал бы подобными атрибутами ещё до перехода в это состояние, представляется абсолютно немыслимой.

Хоть я и называю этот первоэлемент состоянием бессознательности, он, строго говоря, представляет собой те самые чид-акашу и чинматру, о которых говорят философы-индуисты. По их мнению, он заключает в себе потенциальность любого состояния "праджни" и в конечном счёте трансформируется в сознание, с одной стороны, и в объективную Вселенную, с другой, — под действием собственной латентной чит-шакти (силы, порождающей мысль).

Прежде чем перейти к обсуждению природы Парабрахмана, необходимо указать, что, с точки зрения адвайтистов, полное подтверждение их взглядов на этот вопрос содержится в упанишадах и "Брахма-сутрах".[125] В упанишадах со всей отчётливостью подчёркивается, что Парабрахман (всего лишь чистейшая потенциальность праджни [126]) не является аспектом праджни или эго, представленным в какой угодно форме, и не обладает ни жизнью, ни сознанием. Убедиться в том, что дело обстоит именно так, читатель может, внимательно прочитав "Мундака-упанишаду" и "Мандукья-упанишаду". Правда, отдельные выражения, которые встречаются то здесь, то там в упанишадах, могут нас сбить с толку и заставить думать, будто выражения эти указывают на существование некоего наделённого сознанием ишвары. Зачем же тогда в упанишадах использовались такие выражения? Возможно, это станет понятнее читателю, если он ознакомится со следующими нашими соображениями.

При внимательном ознакомлении с космологической теорией Милля мы не можем не заметить, что из неё вытекает одна трудность, которую мы уже указали выше: как, опираясь на его теорию, можно удовлетворительно объяснить возникновение различных состояний сознания у любого человека? Принято считать, что наши ощущения возникают в результате воздействия на нас со стороны окружающих внешних предметов: все ощущения, дескать, — следствия впечатлений, производимых на наши органы чувств тем объективным миром, в котором все мы существуем. Всё довольно просто для обычного человека даже с учётом всех сложностей объяснения того, каким именно образом нервные токи головного мозга способны трансформироваться в то или иное состояние сознания.

Но всё дело в том, что из теории Милля не вытекает ни одного доказательства, подтверждающего сам факт существования какого бы то ни было внешнего предмета: мы не можем быть твёрдо уверены даже в объективном существовании наших собственных органов чувств. Как же нам тогда объяснить и понять происхождение наших ментальных состояний, коли, кроме них, в этом мире нет никаких других сущностей вообще? Мы, по сути дела, ничего не объясним, если скажем, что одно ментальное состояние порождается другим ментальным состоянием, отчасти оправданно ссылаясь на действие "закона ассоциаций", как его называют психологи. Западная психология честно признаётся, что дальше этого дело психологического анализа не идёт. Впрочем, из упомянутой теории мы можем заключить, что для существования ума и состояний сознания вовсе не обязательно наличие какого бы то ни было материального упадхи (субстрата).

Как уже было указано, арийские психологи возводят этот поток ментальных состояний к его первоисточнику — к вечному чинматре, пребывающему повсюду в пространстве. Когда наступает срок для начала эволюции, этот зародыш праджни разворачивается изнутри самого себя и, в конце концов, трансформируется в идеацию [генерацию идей, мыслетворчество] Космоса. Космические идеи представляют собой концепции любых состояний бытия в Космосе, и существуют эти идеи в том, что мы могли бы назвать умом универсума (умом демиурга, выражаясь языком западных каббалистов).

Этот чинматра пребывает как бы в любой геометрической точке бесконечной чид-акаши. Принцип этот представлен в двух главных аспектах. Если под ним понимать нечто объективное, то это вечный асат[127] — мулапракрити, то есть недифференцированная космическая материя. Если же взглянуть на него как на нечто субъективное, то толковать его можно двояко. Как поле, на котором происходит космическая идеация, это чид-акаша. А как зародыш, из которого возникает космическая идеация, это чинматра. Три этих аспекта и образуют наивысшую Троицу арийских философов-адвайтистов.[128]

Легко заметить, что как раз последний из вышеупомянутых аспектов этого принципа и имеет для нас первостепенное значение, так как именно в этом аспекте рассматриваемый нами принцип служит как бы воплощением великого Закона космической эволюции (закона развёртывания Космоса из его свёртки — перев.). А потому философы-адвайтисты и рассматривали его главным образом в этом свете, излагая свою космогонию именно в ключе субъективности.

Однако, следуя этим путём, они неизбежно приходят к необходимости говорить об уме универсума, мировом уме (то есть творце-Брахме) и его идеации. Из этого, впрочем, вовсе не следует вывод о том, что этот мировой ум непременно должен принадлежать какому-то вездесущему, живому и наделённому сознанием Творцу по той лишь причине, что в обычном языке ум всегда ассоциируется с каким-то конкретным живым существом. Нет никаких оснований утверждать, что без некоего материального упадхи не могут существовать ни ум, ни какие-либо ментальные состояния, коль скоро уже сама объективная Вселенная применительно к нам является результатом состояний нашего собственного сознания. Вот почему и не стóит так буквально истолковывать выражения, в разных местах встречающиеся в упанишадах, относительно существования наделённого сознанием ишвары.

А теперь нам остаётся лишь рассмотреть вопрос о том, как адвайтисты объясняют происхождение ментальных состояний, переживаемых отдельным индивидом.

Очевидно, что ум конкретного индивида — это не мировой ум. Тем не менее, именно в космической идеации, по сути дела, и берут своё начало все разнообразные состояния сознания, переживаемые каждым индивидом. Процессом космической идеации охвачено всё пространство, но, ограниченная тем или иным материальным упадхи, космическая идеация трансформируется в то индивидуальное состояние сознания, которое имманентно конкретному упадхи. Строго говоря, ни один адвайтист не признаёт объективного существования этого материального упадхи. С его точки зрения, это — майя (иллюзия), которая существует как необходимое условие для возникновения праджни. Во избежание путаницы объясним всё это более простым языком, и, возможно, из следующего примера читателю удастся лучше понять главную мысль.

Представим себе, что в центре комнаты стоит яркий светильник, но со всех сторон он закрыт занавеской. Характер того света, который пробивается сквозь эту занавеску и виден стоящему снаружи человеку, зависит от характера ткани занавески. Если мы будем последовательно закрывать светильник всё бóльшим количеством занавесок, то свету придётся пробиваться сквозь всех них, и стоящий снаружи человек будет получать только тот свет, которому удастся свободно пройти сквозь все наши занавески. Чем больше занавесок окажется перед глазами у наблюдателя, тем всё тусклее и тусклее будет светить стоящий в середине светильник, а по мере того, как занавеска за занавеской будут удаляться от светильника, пробивающийся сквозь них свет будет каждый раз становиться всё ярче и ярче, пока не достигнет своей естественной яркости.

То же самое происходит и с мировым умом, или космической идеацией: они сужаются в своём диапазоне и видоизменяются в своей природе под воздействием тех различных упадхи, из которых состоит человек, и если конкретному индивиду удастся успешно управлять воздействием или влиянием этих упадхи, то ум его войдёт в прямой контакт (en rapport)с умом универсума, а собственная его идеация целиком сольётся с космической идеацией.

Как я уже сказал выше, все эти упадхи представляют собой, строго говоря, лишь условия для постепенного развития и возникновения бахипраджни[129] — то есть сознания, существующего на нашем нынешнем плане бытия, — и все они берут начало в изначальном и вечном чинматре, который является седьмым принципом человека, а у адвайтистов считается Парабрахманом.

Так на этот вопрос смотрит философия адвайты, и, по моему скромному мнению, взгляд этот ничуть не противоречит учению архатов в этом же самом вопросе. Их учение исходит из того, что вся бесконечная ширь пространства заполнена космической материей, которая пребывает в нём в недифференцированном состоянии. Пространство и время — всего лишь её аспекты, но в этом океане космической материи пребывает в латентном виде жизнь пуруши — седьмого принципа Вселенной.

Указанное учение трактует космогонию в объективном ключе. Когда наступает период активности, то под действием латентного закона от единого целого начинают отделяться (дифференцироваться) отдельные части. Как только запускается процесс дифференциации, в мировом уме начинает действовать сокровенная мудрость (латентная чит-шакти), а из дифференцированных принципов космической материи космическая энергия (фохат) начинает выстраивать проявленную Вселенную в соответствии с теми концепциями, которые уже успели сформироваться в мировом уме. Эта проявленная Вселенная образует солнечную систему.

Когда же наступает период пралаи, то процесс дифференциации останавливается и вместе с этим прекращается космическая идеация, а при наступлении брахмапралаи (махапралаи) всю свою дифференциацию утрачивают даже частицы материи, и вся наполняющая солнечную систему материя возвращается в своё изначальное, недифференцированное состояние. И тогда вся прежняя схема [космоса — перев.] продолжает латентно существовать лишь в одном-единственном нерождённом и вечном атоме — в том центре, который существует везде и нигде: он-то и представляет собой ту единую и единственную жизнь, что пребывает всюду.

А значит, нетрудно заметить, что эти самые недифференцированная космическая материя, пуруша и единая жизнь, о которых говорят философы-архаты, и представляют собой мулапракрити, чидакашу и чинматру, которыми оперируют философы-адвайтисты.

Что же касается космогонии, то архаты исходят из объективности, а адвайтисты — из субъективности. По космогонии архатов, из недифференцированной космической материи возникает проявленная солнечная система, а, по космогонии адвайтистов, из изначального чинматры возникает бахипраджня. Поскольку же различные состояния дифференцированной материи — это всего лишь различные аспекты разнообразных состояний праджни, то адвайтистская космогония — это просто дополнение к космогонии архатов. Вечный же принцип остаётся тем же самым в обеих системах, и обе сходятся в том, что одинаково отрицают существование какого бы то ни было внекосмического Бога.

Архаты называют себя атеистами, и такая позиция их вполне оправданна, если под теизмом понимать учение, внушающее человеку убеждение в существовании некоего наделённого разумом Бога, который могуществом своей воли правит Вселенной. В этом случае под ту же категорию подпадает и адвайта. "Атеизм" и "теизм" — это термины, которые можно понимать в самом разном смысле, и до тех пор, пока их значение чётко не определено, лучше всего их не применять ни к одной философской системе.

Пракрити и пуруша [130]

Т. Субба-Роу

Мы можем рассматривать пракрити и как майю, когда видим в ней упадхи[131] Парабрахмана, и как авидью, когда видим в ней упадхи дживатмана (7-го принципа в человеке).

Авидья — это неведение или иллюзия, порождаемая майей. Термин "майя", хоть иногда и используется в качестве синонима термина "авидья", применяется, строго говоря, по отношению к одной только пракрити. Между пракрити, майей и шакти нет никакой разницы, и древние философы-индуисты не проводили ни малейшего различия между материей и силой. В подтверждение своих слов я могу отослать учёного аскета к "Шветашватара-упанишаде" и к комментариям к ней Шанкарачарьи.

Если мы обратимся к принятой у философов-адвайтистов четверичной классификации, то легко заметим, что джаграта,[132] свапна [133] и сушупти авастхи [134] — это следствия авидьи, тогда как вайшванара,[135] хираньягарбха [136] и сутратма [137] — это формы, в которых проявляется Парабрахман в майе (или пракрити).

Проводя различие между авидьей и пракрити, я просто следую традиции всех великих философов-адвайтистов Арьяварты. Могу лишь сослаться на первую главу знаменитого ведантистского трактата "Панчадаши".[138]

На самом же деле, пракрити и пуруша — это не что иное как лишь два аспекта одной и той же единой реальности. Как справедливо отмечает наш великий Шанкарачарья в конце своего комментария к 23-й сутре первой главы "Брахма-сутр", "Парабрахман есть карта (пуруша), поскольку за ним не стоит больше никаких других адиштатх,[139] и Парабрахман есть пракрити, поскольку за ним не стоит больше никаких других упадан [140]". Слова эти отчётливо указывают на связь "единой жизни" с "единым первоэлементом", о котором говорят философы-архаты. Теперь гораздо яснее становится и смысл столь часто цитируемого адвайтистами выражения: "сарвам кхалвитхам Брахма",[141] а равно и другого выражения, которое используют, когда говорят, что Брахман есть упадана-карана (материальная причина) Вселенной.

Мораль и пантеизм [142]

Мохини М. Чаттерджи

В последнее время то здесь, то там раздаются вопросы, ставящие под сомнение способность пантеизма (под которым понимаются эзотерический буддизм, адвайта-веданта и другие подобные религиозные системы) предложить внятные принципы морали.

Размытие границ между понятиями "meum" и "teum"[143] в философском смысле, как нам говорят, неизбежно влечёт за собой и их смешение в практической жизни, а значит, становятся дозволенными и любые проявления жестокости, и разбой и проч. и проч. Такая линия аргументации, однако, самым безошибочным образом указывает на то, что критический запал в головах у наших оппонентов соседствует с полнейшим незнанием тех систем, против которых они эту критику обращают, чтó мы и постараемся показать ниже.

Наивысшие ценности морали, как хорошо известно, вытекают из желания человека обрести счастье и избежать страданий. Однако понятие счастья разными школами определяется по-разному. Так, одни экзотерические религии за основу своей морали берут надежду человека на награду и его страх перед карой со стороны некоего всемогущего правителя Вселенной: он для своих беззащитных подданных по собственному произволу установил некие правила, а те обязаны их безропотно исполнять. Другие, более поздние религии, обусловливают необходимость соблюдения морали чувством благодарности, питаемым к этому правителю за те блага, которые человек якобы от него получил.

Mohini Mohun Chatterji - Wikipedia — Мохини М. Чаттерджи

Ничтожность подобных систем морали, не говоря уже об их лукавстве, очевидна сама собой. В качестве примера морали, покоящейся на чувствах надежды и страха, мы можем взять следующее высказывание из христианской Библии: "Благотворящий бедному даёт взаймы Господу".[144] Обязанность помогать бедным здесь обусловливается расчётливо-благоразумными мотивами: "благотворящий бедному" как бы постепенно откладывает свои сбережения, загодя готовясь к тому времени, когда уже не сможет позаботиться о себе сам. Однако, как сказано в "Махабхарате", "благие поступки, совершённые единственно ради воздаяния за них, теряют всякую ценность, ибо совершающий их подобен торгующему товаром купцу". Чистейшие родники морали теряют всю свою животворную силу под воздействием столь преступного корыстолюбия, и все чистые, бескорыстные души тут же в ужасе отлетят от них прочь.

Во избежание этого некоторыми религиозными реформаторами были позднее предприняты попытки подвести под мораль чувство благодарности к Господу. Но не нужно далеко ходить за примерами, чтобы убедиться в том, что их усилия переместить основание морали с одного места на другое, привели лишь к тому, что они лишили мораль всякого основания вообще. Человек должен совершать лишь то, что, как ему объяснили, "любезно Господу", из чувства благодарности за те многие милости, которыми Он якобы осыпал человека. Но ведь, как видит человек, Господь осыпал его не только милостями, но и столь же обильными карами. Какой-нибудь беззащитный сирота должен питать к нему благодарность за то, что тот лишил его опоры в жизни, родителей: ведь, утешают его, выпавшие на его долю страдания — это, мол, лишь кажущееся зло, а на самой-то деле Всемилосердный сокрыл под этим величайшее благо. С тем же успехом какой-нибудь проповедник мстителя-Ахримана мог бы заставить людей поверить, будто за кажущимися щедротами "милосердного" Отца на самом-то деле таится змей зла.

Современные утилитаристы, при всей узости своих взглядов, проявляют больше логики в своих учениях. Всё, что ведёт человека к счастью, то и есть благо и тому дóлжно следовать, противное же есть зло, которого следует избегать. Что ж, спасибо и на этом. Однако практическое применение этой доктрины сопряжено с явным лукавством. Схема счастья утилитаристов — стиснутая, сдавленная, сплющенная грубым материализмом в тесном промежутке времени между рождением и смертью — она предстаёт перед нами в виде безобразной массы, в которой, разумеется, никто не усмотрит тела прекрасной богини, которой мы могли бы поклоняться.

Единственно научную основу морали следует искать лишь в утешающих душу учениях Господа Будды и Шри Шанакарачарьи. Отправной точкой в "пантеистической" (я использую этот термин за неимением лучшего) системе морали служат, во-первых, ясное осмысление всеобщности той единой энергии, что действует в проявленном космосе — в том величественном творении, которое она непрестанно стремится произвести, а во-вторых, сродство бессмертного человеческого духа и пребывающих в нём латентных сил с этой энергией, как и способность этого духа действовать совместно с единой жизнью ради достижения своей великой цели.

Философы-адвайтисты подразделяют всё знание (джняна) на две категории: парокша и апарокша. Первый вид знания заключается в интеллектуальном приятии того или иного заявленного положения, а второй — в практическом его осуществлении. И йог-буддист, и йог-адвайтист ставят перед собой одну и ту же задачу: осуществить на практике единство бытия, а самым могучим средством на этом пути им служит, как мы покажем ниже, именно практическое следование морали.

Главным препятствием к осуществлению этого единства выступает врождённая привычка человека всегда помещать себя в центр Вселенной. Что бы человек ни делал, что бы ни думал и что бы ни чувствовал, его неугомонная личность всегда, разумеется, стремится играть первую скрипку. Именно это, по здравом рассуждении, и оказывается тем главным барьером, что мешает любому индивиду отыскать во всей сфере бытия своё собственное место — то единственное место, которое по праву принадлежит ему одному и никому другому.

Осуществление этой гармонии и составляет практическую или объективную сторону великой задачи. Моральная практика как раз и служит человеку тем средством, с помощью которого он может отыскать это своё место. Мораль, по сути дела, служит ему легендарной нитью Ариадны в том критском лабиринте, в котором пребывает человек.

Изучая сокровенную философию Господа Будды и Шри Шанкары, человек обретает парокша-знание (а может быть, веру?) о единстве бытия, но в отрыве от моральной практики это знание не может трансформироваться в наивысший вид знания, в апарокша джяна, а значит, и не приведёт человека к обретению мукти.[145] Если человек одним лишь умом затвердит себе, что он есть Всё, что он есть Брахман, то это не даст ему ровно ничего, пока он не осуществит этого принципа в своей практической жизни. Простое вульгарное смешение понятий "моё" и "твоё" приведёт лишь к разрушению гармонии бытия за счёт ложного выпячивания собственного "я", а это столь же глупо, как и мечта отрастить себе ноги подлиннее, напрочь позабыв о руках. Слиться с единым "всё" невозможно до тех пор, пока ваши поступки, помыслы и чувства не синхронизированы с общим поступательным ходом природы. Понять истинный смысл слов: "брахмаджнянин[146] недосягаем для кармы" сможет лишь тот, кто нашёл своё собственное место в гармонии с единой жизнью природы. Такой человек видит, что брахмаджнянин может действовать всегда только в унисон с природой и никогда не в разрез с ней: выражаясь языком древних оккультистов, брахмаджнянин — это подлинный "сподвижник природы".

Но есть одно досадное заблуждение, в которое впадают не только европейские санскритологи, но и йоги-экзотерики, полагая, будто, по мнению авторов священных книг, человек сможет избежать последствий закона кармы, если приведёт себя в состояние совершенного бездействия. Они целиком упускают из виду то обстоятельство, что даже самый строгий отказ от физических действий не производит того же бездействия на более высоких планах бытия — астральном и духовном. В своих комментариях к "Бхагавадгите" Шри Шанкара убедительнейшим образом доказал, что такое представление — всего лишь заблуждение. Как показывает великий учитель, насильно подавляя активность своего физического тела, человек ничуть не освобождает себя от васаны или вритти[147] — природной склонности ума к активной деятельности. В каждом отделе природы существует тенденция к повторяемости действий. Обретённая в последнем предыдущем воплощении карма всегда стремится выковать свежие звенья в своей цепи и тем самым вызвать непрерывность материального существования. Противодействовать этой тенденции можно лишь бескорыстным исполнением всех обязанностей, относящихся к той сфере бытия, в которой рождается тот или иной человек, и, идя только этим путём, он сможет претерпеть очищение ума (читта шуддхи), без чего ему никогда не обрести способности к восприятию духовных истин.

Несколько слов мы здесь должны также сказать и о физическом бездействии йога или махатмы. Бездействие физического тела (стхула шариры) ещё не указывает на то, что аналогичное состояние бездействия имеет место также и на астральном или на духовном плане деятельности. Человеческий дух достигает максимальной степени активности именно в состоянии самадхи (глубочайшем трансе), а вовсе не в состоянии сна или покоя, как многие полагают.

Кроме того, если внимательно проанализировать природу оккультной динамики, то можно легко заметить, что энное количество энергии, затрачиваемое на духовном или астральном плане, производит гораздо более значительные результаты, чем такое же количество энергии, но затраченное на физическом, объективном плане бытия. Действуя заодно (en rapport) с мировым умом, адепт превращается в самую настоящую силу природы. Даже на объективном плане бытия очень ярко заметна разница между энергией мозга и мускульной энергией в том, что касается их способности производить широкомасштабные и далеко идущие результаты. То количество физической энергии, которое изобретатель парового двигателя затратил на своё изобретение, едва ли была больше той, которую обычно затрачивает какой-нибудь трудяга-подёнщик. Однако практические результаты труда такого подёнщика не могут идти ни в какое сравнение с последствиями изобретения парового двигателя. Точно так же и глубочайшие последствия, производимые духовной энергией, по своему значению бесконечно превышают любые плоды интеллектуальной энергии.

Из вышеизложенного становится предельно ясно, что та подготовка, которую перед своим посвящением проходит истинный ведантистский раджа-йог, должна состоять в разжигании в нём неутолимой, жгучей жажды сделать всё, что в его силах, дабы творить добро для человечества на обычном, физическом плане, но при этом по мере его развития деятельность его переносится и на более высокие планы бытия — на астральный и духовный планы. С течением времени Истина всё больше открывается йогу, он всё глубже уясняет для себя истинное положение дел в мироздании, и вот тогда он и становится уже недосягаемым для какой бы то ни было критики со стороны обычного человека. В "Маханирвана-тантре" сказано:

"Для того, кто перешагнул за пределы трёх гун — сатвы (чувства удовлетворения), раджаса (исполненной страсти активности) и тамаса (косности) — какие могут существовать запреты и пределы?",

устанавливаемые людьми, зажатыми со всех сторон объективным планом бытия. Это вовсе не означает, что махатма вправе пренебрегать или что он фактически пренебрегает законами морали. Нет, это означает, что, слившись своим индивидуальным естеством с самóй Великой Природой, он всем своим существом просто неспособен нарушить ни один закон морали и никто из людей не в праве судить о действиях Великого, не зная тех законов, что управляют всеми планами деятельности Природы. Как любой честный человек всегда поступает честно безо всякой оглядки на существование уголовного кодекса, так и махатма морально безупречен независимо от того, существует свод законов морали или нет.

Но это слишком высокие предметы. Мы же, прежде чем поставим точку, хотим вернуться к тем основаниям, которые побуждают обычных "пантеистов" стремиться к утверждению подлинной морали.

Для Джона Стюарта Милля счастье — это отсутствие сопротивления. Ману же формулирует это понятие более категорично:

"Человеку доставляет боль любой вид подчинения другому. Однако подчинение своему "я" есть счастье — вот, вкратце, что нужно знать об обоих".[148]

Общепризнанно, что вся система Природы движется в каком-то известном направлении, и, как нам объясняют, направление это определяется сочетанием двух сил: одна сила действует в направлении от того полюса бытия, который принято называть "материей", к тому полюсу, который называется "духом", а другая сила действует в противоположном направлении. Уже одно то, что природа не пребывает в состоянии покоя, а движется, указывает на неравенство этих сил по величине. Тот план бытия, на котором преобладающей является первая сила, в оккультных трактатах называется "восходящей дугой", а противоположный план, на котором господствует вторая сила, — "нисходящей дугой".

Немного поразмыслив, мы увидим, что эволюция начинается на нисходящей дуге, после чего она меняет направление и движется вверх по восходящей дуге. А это означает, что сила, действующая в направлении духа, пусть и не без известных усилий, в конечном счёте одерживает верх. В этом и состоит великая направляющая энергия Природы. Да, ей оказывает известное сопротивление её антипод, но уже само это сопротивление определяет и законы, по которым действует эта энергия. Противодействующая сила — это всего лишь отрицательный аспект той же силы, который лишь условно принято считать самостоятельной силой. Если же индивид попытается действовать не в том направлении, в котором движется Природа, он рано или поздно будет непременно раздавлен гигантским давлением этой противоборствующей силы. Нужно ли говорить, что в таком итоге для человека будет мало приятного?

А стало быть, единственный способ обретения счастья для человека состоит в том, чтобы всем своим естеством слиться с великой матушкой-Природой и идти вслед за ней в том же направлении, в котором движется она сама. Но и для этого человек должен привести свои собственные поступки в гармонию с триумфальной поступью Природы, ибо противоборствующая сила неизбежно потерпит крах с катастрофическими для неё последствиями. Усилия человека, направленные на то, чтобы привести свои индивидуальные правила поведения в гармонию с универсальными законами, как раз и принято называть моральной практикой. Признание индивидом этих универсальных законов и подчинение им и представляет собой ту истинную религию, которая была определена Господом Буддой как "постижение Истины".

Вот лишь один пример, который может проиллюстрировать эту мысль. Вправе ли пантеист-практик, то есть, иными словами, оккультист, прибегать к заведомой лжи? Едва ли кто-нибудь будет спорить, что жизнь проявляется человеку через его способность получать ощущения, а когда эта способность пребывает в дремлющем состоянии, то какое-то время человек обречён прожить в неразумении. Если же человек, получив ряд тех или иных впечатлений, делает вид, будто они не таковы, каковы есть на самом деле, то в результате этого он и свою силу воли будет применять в разрез с тем законом природы, от которого, как мы показали, зависит жизнь, и тем самым он просто окажется самоубийцей в малом масштабе. К сожалению, объём статьи не позволяет нам развить этот вопрос более подробно, но скажем так: все десять смертных грехов, о которых говорят Ману и Будда, можно рассмотреть именно под таким углом зрения, какой мы предложили в данной статье.

Изучение оккультизма [149]

Мирской чела

Вопрос о том, способно ли оккультное учение оказать практическое влияние на повседневную жизнь человека, получает весьма разноречивые ответы со стороны различных людей, изучающих оккультную науку. За последнее время на Западе вышел целый ряд книг об эзотерической доктрине, и многие их читатели выражают сомнение в том, что оккультное учение может вообще хоть как-то повлиять на их практическую жизнь. Им порой представляется, будто учение это требует от всех искренних искателей истины подвергать себя тому же суровому аскетизму, что и проходящие регулярное ученичество туземцы, и требование это воспринимается людьми, привыкшими к жизни в условиях современной [западной] цивилизации, как непосильное бремя, а потому согласиться на него могут лишь редчайшие единицы энтузиастов.

Изучение этой сложнейшей философии можно рекомендовать кое-кому из числа интеллектуалов уже хотя бы благодаря интеллектуальному флёру этого философского учения несмотря на то, что только систематическое изучение этой философии, долженствующей заменить собою обычную религиозную веру, способно принести ощутимую пользу с точки зрения духовного благополучия в будущем.

Так что же, неужели и вправду оккультная философия способна обогатить собою лишь только тех, кто способен найти в себе достаточно сил и воли, чтобы во имя неё пожертвовать всем остальным в своей жизни? Тогда, право, незачем и передавать её миру вовсе.

На самом же деле, эзотерическая доктрина открывает перед человеком почти неисчерпаемое богатство новых возможностей для его духовного развития, и не может быть худшей ошибки для нынешнего [теософского] движения, чем полагать, будто это учение Адептов рассчитано на одних лишь самоотверженных героев. Нет, оно отнюдь не сковывает ничьих усилий, направленных на овладение высочайшими вершинами оккультного знания — были бы к этому готовы лишь сами западные оккультисты. Но здесь важнее другое: мы все должны ясно понять, что имеется и более низкий уровень возможностей, открытых как раз для тех людей, чьи амбиции не простираются столь далеко.

Я абсолютно убеждён в том, что, если человек серьёзно уделит хотя бы частичку своего внимания исходящим сегодня от индийских Адептов наставлениям, то это с пользой скажется на его духовных принципах, ибо породит причины, способные оказать существенное влияние на его будущее состояние бытия. Всякий, кто достаточно глубоко изучил доктрину о девачане, легко уловит мою мысль, поскольку уже сама природа того духовного бытия, которым в обычном порядке вещей должна сменяться каждая прожитая в физическом мире жизнь, требует весьма значительного наращения любых возможных на земле усилий к обретению подлинного знания. Я ещё напрямую вернусь к этому вопросу, а сейчас мне хотелось бы чуть подробнее развернуть ту линию аргументации, которую пытаюсь здесь предложить.

В том широком диапазоне новых возможностей, которые открывает перед нами изучение оккультных знаний, мы видим по одну сторону шкалы наивысшее состояние, которого способен достичь человек в своём развитии — состояние Адепта. А это означает, что достигший его человек сумел за короткий период времени придать своему духовному росту столь мощное ускорение, что тем самым ему удалось убыстрить ход всех тех процессов, на которые неторопливой природе потребовалась бы длиннейшая череда веков.

По другую сторону шкалы того же диапазона возможностей как раз и находится тот скромный итог, о котором я обмолвился чуть выше. Скорее, итог этот, можно сказать, всего лишь намечает некую общую тенденцию в направлении духовного совершенствования, чем олицетворяет собою само это совершенство. Но в том пространстве, что разделяет эти два столь различных между собой предела шкалы, мы ни в одной его точке не сможем провести черты, строго разграничивающей степени тех последствий, что порождаются занятиями оккультной наукой. Как мрак самой непроглядной ночи незаметными шажками уступает место ярчайшему зареву рассвета, так же точно и духовные последствия от пробуждения из апатии, навеянной нам то ли чистейшим материализмом, то ли тупым потворством нелепым [религиозным] догмам, незаметными шажками становятся всё ярче, всё заметнее, перерастая из едва видимых следов улучшения в девачане в ослепительное пламя того наивысшего совершенства, которого только способна достичь человеческая природа.

Мы можем даже не догадываться о том, что каждому человеческому эго уже всем ходом природы предписан последовательный ряд физических жизней и такой же последовательный ряд периодов духовного обновления. Мы можем не допускать даже теоретически, что эту поступь природы можно изменить одной лишь самой умеренной практикой изучения оккультизма, каковая вполне совместима с обычными условиями европейской жизни. Но в конечном счёте мы, тем не менее, убедимся в том, сколь обширными могут оказаться последствия, если на ходе своей эволюции нам удастся запечатлеть эту отчётливую тенденцию движения к наивысшему просветлению — конечному итогу всего того, что описывается как союз души человека с мировым духом.

Как следует из тех публичных разъяснений эзотерической доктрины, что были представлены нам в последнее время, человечество в массе своей уже достигло такой стадии великого эволюционного цикла, откуда оно имеет возможность в своём развитии двигаться вверх, в сторону окончательного совершенства. Разумеется, едва ли следует ожидать, что оно двинется по этому пути во всей своей массе: окончательное совершенство — это не такой дар, который присуждается кому ни попадя, он должен быть заработан, и обретёт его лишь тот, кто страстно стремится к этому.

Теоретически это доступно всем. В мире сегодня не найдётся такого человека, о котором можно было бы сказать, что он неспособен овладеть теми наивысшими возможностями, которые заключает в себе Природа. Однако из этого вовсе не следует, что овладеть этими возможностями непременно удастся каждому индивиду. Если мы посмотрим на каждого человека как на отдельное семя некоего гигантского цветка, исторгающего из себя тысячи таких же семян, то станет очевидным, что лишь редкие сравнительно с их огромным числом единицы смогут в свою очередь превратиться в полноценно развитый цветок. Но не окажется несправедливо забытым и большинство людей. Каждый без исключения получит частицу главного итога далёкого будущего в точном соответствии с развитыми им на данный момент способностями. Однако конечной цели всё же достигнут лишь те, кто, предпринимая неустанные усилия на протяжении всей длинной череды своих жизней, в конце концов ярко выделится из общей массы. Но эти неустанные усилия должны с чего-то начаться, а когда начало им будет положено, то вполне можно будет предполагать и их регулярность. Да, дурные привычки мы усваиваем гораздо легче, чем полезные. Но даже если это и так, мы на опыте своей повседневной жизни знаем, что поддерживать эти полезные привычки не так и трудно, когда им уже положено начало.

Меня могут спросить: каким же образом всё это можно приложить к длинной череде жизней, да ещё и отделённых друг от друга периодом полнейшего забытья и потерей памяти о подробностях этих жизней? Да ведь к череде жизней всё это можно приложить так же легко, как и к череде дней, проживаемых нами в пределах одной жизни, хотя всё множество этих дней сменяется таким же множеством ночей. В каждом отдельно взятом эго определённым образом действуют такие личные предпочтения и склонности, совокупность которых в эзотерической доктрине описывается термином карма. Они-то и пробуждают прежние черты характера и мышления индивида по мере того, как одна его жизнь сменяется другой. Точно таким же образом и действующая в мозге живого человека нить памяти каждый день восстанавливает в себе впечатления ушедших дней.

Каким образом человеку прививается то или иное нравственное правило? Это может намеренно делать сам изучающий оккультную науку ученик, с тем чтобы правило это укоренялось в нём всё глубже и глубже на протяжении будущих веков, а может происходить и в результате одной лишь неосознанной тяги к благу — к счастью для человечества, тяга эта встречается в мире пока что гораздо чаще, чем изучение оккультных знаний, — но в каждом случае процесс этот протекает одинаково. Неосознанная тяга к благу укореняется в индивиде всё глубже, и следствием этого становится череда достойно проживаемых последующих жизней. Осознанная же тяга укореняется в индивиде точно таким же образом, но в дополнение к этому происходит ещё и наращение разума, и в этой особенности как раз и заключается вся бездна различия между развитием такой человеческой души, которая лишь послушно плывёт по течению времени, и такой, которая осознанно направляет своё кормило в сторону намеченной цели.

Такое человеческое эго, которое обретает привычку к поиску знаний, обогащается, от одной его жизни к другой, и особыми качествами, обеспечивающими ему успех в таком поиске. Но вот наступает время последнего успеха, достигаемого эго в какой-то решающий период его существования, и тогда успех этот переносит его уже прямо в круг совершенных Эго — тех полностью раскрывшихся цветов, если пользоваться нашей прежней метафорой, тех, как и ожидалось, редких единиц из числа тысяч других семян. Как известно, даже на физическом плане слабый толчок в том или ином направлении порождает и столь же слабые последствия, сильный толчок — сильные. Это же самое правило относится и к формированию тех привычек, которые должны неослабно действовать в нас на протяжении всей череды жизней. Очевидно, что сильный толчок, порождаемый самой пылкой тягой к знанию, приведёт эго вернее, чем слабый, к победе над так называемыми превратностями Природы.

От этой мысли мы можем перебросить мостик к вопросу о тех жизненных правилах, которые люди чаще всего связывают с занятиями оккультной наукой. Когда мы говорим о человеке, занимающемся изучением оккультизма, то оказывается, что формирование склонностей к духовному направлению в его развитии очень мало зависит от внешних обстоятельств повседневной жизни. Однако процесс этот неразрывно связан с тем, что можно было бы назвать внешними обстоятельствами нравственной жизни ученика, ибо если он сознательно формирует в себе самые низкие нравственные качества, а поиски знания сочетает с практикой зла, то уже в силу этого его следует назвать учеником скорее колдовства, чем истинного оккультизма — кандидатом на эволюционирование в сторону сатанизма, а не совершенства.

Те правила, которым следует ученик в своей физической жизни, могут быть совершеннейшей противоположностью аскетизму, однако непрерывно происходящие в его интеллектуальной жизни мыслительные процессы всё время формируют в нём такие склонности, которые не могут не породить незаметных для внешнего глаза глубоких последствий, о которых мы упомянули выше.

Здесь следует сказать несколько слов об одном заблуждении, которое связано с тем, чтó нередко приходится слышать о практике аскетизма, принятой у тех, кто ставит своей задачей поступить в регулярное ученичество к восточным Адептам. Почему-то считается, что всё практикуемое учителем непременно должно быть рекомендовано и всем его ученикам. Однако к тем мирским ученикам, которые собираются вокруг получивших недавно широкую известность учителей оккультизма, это не имеет ни малейшего отношения. Да, конечно, ни один Адепт не стал бы отговаривать своих мирских учеников от практики аскетизма. Как мы отметили чуть выше, в диапазоне возможностей, открывающихся во всех своих разнообразных степенях интенсивности перед учеником в ходе изучения оккультизма, невозможно провести черту, жёстко отделяющую одну степень от другой. Точно так же обстоит дело и с практикой аскетизма, начинающейся с самых мягких правил самоограничения, способных сформировать у ученика стремление искать удовлетворения прежде всего в духовных, а не в материальных предметах, и кончая такими выдающимися достижениями в области аскетического подвижничества, которые уже служат ему паспортом в ученичество. Ни одна из подобных практик не может не отразиться во всезнающих скрижалях кармы. Однако в широком смысле аскетизм относится к такому роду усилий, к которым прибегает человек, стремящийся стать личным учеником своего учителя, а те практики, которые предусматривают терпеливое пробуждение духовных способностей в рамках неторопливой естественной эволюции, требуют в целом одной лишь интеллектуальной работы.

Всем, кто обратил внимание на открывшееся перед ними сегодня окно возможностей, позволяющее им придать ускорение собственной эволюции, говорится лишь одно: это окно завтра может вновь захлопнуться, и, если они не воспользуются этим случаем, то благоприятное для них преимущество будет потеряно. Нет, разумеется, это не означает, что никто из тех, кто, двигаясь жизнь за жизнью, странствует по полю Природы под руководством более-менее благоприятной для него кармы, рано или поздно уж больше не встретится с теми же идеями, которые закладываются изучением оккультных наук. Нет, оккультисты не грозят никакими ужасными последствиями всем тем, кто сегодня не пожелает воспользоваться этими учениями. Они всего лишь говорят: прислушайтесь к нам, и тем самым вы сможете извлечь для себя пользу, соразмерную вашему усердию в усвоении оккультных знаний и чистоте ваших мотивов в распространении их среди других людей.

Не следует также полагать, будто всё описанное здесь как низший диапазон открывающихся с изучением оккультизма перед человеком возможностей, — это некий предел, закрывающий доступ к наивысшим возможностям и дающий лишь сравнительно слабую награду тем, кто считает, что сегодня ему ещё не под силу пройти необходимый испытательный срок для поступления в регулярное ученичество. Было бы грубейшим искажением той цели, с которой нынешний поток оккультного учения вливается в сознание мира, если бы мы стали считать её призывом ко всем без разбору действовать подобным образом. Никто из нас, не посвящённых, не может взять на себя право говорить с полной уверенностью о подлинных намерениях Адептов, но все внешние факты, связанные с ростом и развитием Теософского общества, указывают на то, что задачи его скорее связаны с распространением духовных устремлений как можно шире в мире, чем с разжиганием их с предельной остротой в отдельных людях.

Кроме того, по некоторым соображениям Адепты практически не в праве каким-либо образом подвигнуть людей, в которых подобные устремления действительно горят с предельной остротой, на то, чтобы те пошли на этот серьёзнейший шаг и поступили к ним в ученичество. Дело в том, что, совершив такой шаг, человек превратил бы себя в кандидата на получение чего-то большего, чем те максимальные преимущества, которые — в силу действия одних лишь законов природы — могли бы в изобилии прийти к нему сами собой. В этом случае он взял бы на себя право ускорять и без того благоприятную для него поступь Природы и добиться наивысшего совершенства насильственными и искусственными приёмами, тем самым поставив себя перед лицом многих опасностей, которых мог бы избежать, довольствуйся он лишь благоприятным для него естественным течением обстоятельств.

Судя по всему, для Адептов это всегда вопрос, требующий от них глубоких раздумий, — готовы ли они взять на себя ответственность за то, чтобы поставить перед лицом этих опасностей внутренне не подготовленного к этому человека? Необязательность же личной физической подготовки, о которой мы сказали выше, обычно заставляет связанные с этим соображения уходить на второй план у любого, кто уже твёрдо вознамерился предстать перед этими опасностями и получил на это позволение. А на первый план, становясь обязательными, sine qua non, у него выходят те аскетические практики, которые человек, стремящийся ни больше, ни меньше как добиться максимума от естественной эволюции, может применить с целью доведения своей духовной кармы до предельно возможной степени.

Но здесь мы конкретно говорим не о таком ходе развития. Задачей нашей было показать, что даже обычные люди могут щедро обогатить свою обычную жизнь таким умеренным занятием оккультной философией, которое вполне совместимо с их обычным образом жизни, а также предостеречь от весьма ошибочного представления, будто не стоит даже начинать заниматься оккультной наукой, если конечным итогом этого не становится достижение состояния Адепта.

Несколько вопросов, навеянных сочинением г-на Синнетта "Эзотерический буддизм"[150]

Член английского Теософского общества

В связи с книгой "Эзотерический буддизм" у некоторых английских её читателей возник ряд вопросов, которые мы и хотели бы изложить в этом своём обращении в редакцию. По счастью, нам выпала возможность выслушать разъяснения по многим изрядно удивившим нас положениям из уст самого г-на Синнетта, и теперь именно с его одобрения мы и взяли на себя смелость попросить вас разъяснить нам — в рамках дозволенного — некоторые проблемы, которые, как мы понимаем, пока ещё не нашли своего окончательного разрешения. Мы не станем здесь касаться таких тем, любые расспросы по которым, как мы можем понять, ставятся Адептами под запрет, но поскольку интерес наш к настоящему предмету продиктован искренним желанием добраться до истины во всей возможной для нас полноте, то, смеем надеяться, наше недоумение будет сочтено достойным того, чтобы дать на него авторитетное разъяснение.

Начнём, пожалуй, с некоторых проблем сугубо научного свойства.

1. Отвергают ли Адепты небулярную теорию в том виде, в каком её сегодня принято понимать? Нам трудно вообразить себе, чтобы из центральной массы Солнца могли поочерёдно образовываться то планеты видимые и обладающие массой, то планеты невидимые и — судя по отсутствию их влияния на движение видимых планет — как будто не имеющие массы вообще.

2. Далее, время, отводимое для периода манвантары даже одной планетарной цепи, не говоря уже обо всех семи, на наш взгляд, намного превышает тот вероятный срок, в течение которого Солнце способно сохранять в себе собственную теплоту, если под Солнцем понимать обычную остывающую массу, не заимствующую сколь-нибудь значительного притока теплоты извне. Может быть, у Адептов имеется какая-то иная точка зрения на проблему сохранения Солнцем собственной теплоты?

3. Как утверждается в книге, смена различных человеческих рас, которые, следуя одна за другой, существуют на Земле, происходит в ходе катастроф, и чаще всего в результате погружения континентов под воду. Означает ли это, что подобные погружения происходят столь внезапно и непредсказуемо, что способны в одночасье стереть с лица Земли даже великие народы? А иначе как объяснить, что сегодня не осталось ни одного заметного следа от тех высокоразвитых цивилизаций, которые, по описаниям, существовали когда-то в прошлом? Предполагается ли, что и наша нынешняя европейская цивилизация вместе с её рассеянными по всей планете ответвлениями также может погибнуть в результате какого-то наводнения или гигантского пожара, после чего жизнь на Земле всё равно сохранится? Но неужели все виды нашего искусства, все существующие ныне языки обречены на погибель? Или же всё сказанное относится только к древним расам, периоды существования которых отделялись один от другого столь резкими границами?

4. Как нам говорят, Луна представляет собой арену такой жизни, которая сравнительно с земной отличается гораздо большей материальностью. Значит ли это, что там существуют живые материальные организмы? Если это так, то как они обходятся без воздуха и воды и почему наши телескопы не отмечают никаких следов их жизнедеятельности? Нам очень хотелось бы получить более полное представление о точке зрения Адептов на Луну, тем более что о существующих на ней материальных условиях мы уже знаем достаточно много, и дополнительные знания о ней нам было бы усвоить гораздо легче, чем если бы мы говорили (к примеру) о планетах целиком невидимых.

5. Одобряют ли Адепты выражение "минеральная монада"? Если да, то какое отношение эта монада имеет к тому атому или молекуле, о которых в своих гипотезах сегодня говорит обычная наука? И действительно ли каждая минеральная монада в конце концов превращается в растительную монаду, а в завершение всего становится и человеческим существом?

А далее мы хотели бы обратиться к некоторым проблемам из области истории и получить ответы на следующие вопросы:

6. Нет ли какой-то путаницы в письме, что приводится в "Эзотерическом буддизме", где на с. 62 говорится, что "древние греки и римляне" были атлантами? И греки, и римляне были ведь наверняка такими же ариями, как Адепты и мы сами, а их языки можно было бы назвать переходными между санскритом и современными европейскими диалектами.

7. Как утверждается в книге (с. 141), Будда родился в 643 году до Р.Х. Насколько точна эта приведённая Адептами датировка? Что они думают о недавно обнаруженных надписях Ашоки (которые приводит генерал А. Каннингем в своей книге "Corpus Inscriptionum Indicanum,"[151] том I, сс. 20-23), на основании которых Барт ("Religions of India," с. 106) датирует уход Будды в нирвану примерно 476 годом до Р.Х., а датой его рождения, соответственно, считает примерно 556 год до Р.Х.? Было бы исключительно интересно получить от Адептов хотя бы самое краткое описание истории Индии тех веков с подлинными датировками.

8. Период жизни Шанкарачарьи востоковедами датируется по-разному, но неизменно относится ими к христианской эре. Барт, к примеру, относит его рождение к 788 году по Р.Х. Однако в "Эзотерическом буддизме" (с. 149) утверждается, что он родился почти сразу же после смерти Будды. Как можно объяснить подобное расхождение? Разве учение Шанкарачарьи не принято относить к вишнуизму? И разве точно так же Гаудапада [152] не считается шиваитом? При этом и период его жизни датируется гораздо более поздним временем по сравнению с тем, чтó о нём говорится в "Эзотерическом буддизме" (с. 147).

Список подобных вопросов мы были бы готовы продолжать и далее, но почитаем наилучшим сначала дождаться ответа от Адептов и посмотреть, насколько согласны они разъяснить нам те или иные проблемы, связанные с историей религий Индии, а в этой области, как нам представляется, они наверняка должны обладать знаниями, которыми могли бы поделиться с мирскими учениками, не преступая при этом границ дозволенного.

А теперь мы переходим к вопросам, которые лежат вне пределов знаний обычной науки и истории, но по которым мы были бы чрезвычайно рады получить как можно более подробные сведения.

9. Нам хотелось бы лучше понять природу того субъективного общения, что происходит в условиях девачана между близкими и глубоко любящими друг друга душами. Скажем, к примеру, я умираю и оставляю на земле своих малолетних детей. Должны ли эти дети представляться моему сознанию в девачане всё ещё детьми? Может быть, мне будет казаться, будто они умерли одновременно со мною? А если они будут представляться мне уже взрослыми, то не будет ли это лишь игрой воображения, и я ничего не буду знать о том, как именно сложилась их дальнейшая жизнь? Буду ли я скучать по ним в девачане всё то время, пока они будут жить на земле, и лишь только после их смерти я смогу узнать от них все подробности об их жизни, прошедшей между моей и их смертью?

10. Мы не вполне понимаем, какой объём воспоминаний сохраняется у души на различных этапах её развития. Сохраняют ли память о своих предыдущих воплощениях Адепты, которые, как мы предполагаем, по своему уровню развития соответствуют человечеству шестого круга? И все ли души, дожившие до шестого круга, обретут такую же память? А тот девачан, что наступает в конце каждого круга? Способен ли он возвратить память обо всех девачанах и обо всех воплощениях, происходивших в рамках данного круга? И позволит ли человеку его память так организовывать свои будущие воплощения, чтобы рядом с ним по-прежнему оставалась какая-то одна избранная им душа или группа душ?

У нас осталось ещё немало вопросов, на которые хотелось бы получить ответ, но чувство неловкости удерживает нас от дальнейших расспросов. А в заключение приведу здесь слова наших английских друзей, которые мы чаще всего слышим, когда рассказываем им об Адептах. Как мы замечаем, друзья наши зачастую вовсе не просят нас в доказательство истинности поразительных возможностей Адептов привести какие-нибудь диковинные случаи или случаи так называемых чудес. Нет, их интересует другое: зачем, говорят они, Адептам непременно доказывать своё превосходство над нами, пусть лучше докажут, что в тех всем известных и вполне определённых областях, которые открыла для себя западная наука, их знания окажутся хотя бы под стать нашим. Несколько ярких замечаний по химии, громогласное объявление о каком-то не открытом ещё законе электричества, который был бы легко доказуем экспериментально, — и, говорят нам, этого с лихвой хватило бы для того, чтобы привлечь к себе внимание, внушить уважение и придать этому высокому учению веса и авторитетности, которых ему явно не видать, покуда оно остаётся в таком уголке мира, где доказать что-либо вообще невозможно.

Мы глубоко признательны Адептам за тот вполне обоснованный выбор, который они сделали, назначив г-на Синнетта посредником между нами и ими. Им трудно было бы найти человека, по всем своим данным более отвечающего нашим западным интеллектуальным критериям, чем г-н Синнетт: взять ли ясность его письменной речи, обстоятельность в изложении фактов или неподдельную искренность его убеждений. Коль скоро до сего времени они со столь глубоким вниманием относились к нашим непривычным для них запросам, то, смеем надеяться, они сочтут возможным для себя и дальше адаптировать свои методы обучения к требованиям западного мышления.

Лондон, июль 1883 г.

Ответ члену английского Теософского общества

В самом начале, когда ещё только затевалась работа над "Фрагментами",[153] никак не предполагалось, что научные проблемы эволюции космоса должны будут освещаться с такой полнотой, каковую теперь, судя по всему, многие ожидают. Как хорошо известно г-ну Синнетту, твёрдо обещано было лишь одно: в самых общих чертах познакомить читателей с эзотерическими доктринами — и не более того. О многом предполагалось читателю рассказать, но о ещё большем — умолчать.

Это кажущееся на первый взгляд нежелание поделиться с миром некоторыми тайнами природы, которые могут составлять круг знаний небольшой горстки людей, объясняется вовсе не той причиной, которую, как правило, в этом случае называют. Дело вовсе не в эгоизме, который якобы и воздвигает китайскую стену между оккультной наукой и желающими познакомиться с ней поближе — при этом не делая в последнем случае никакого различия между просто любопытствующим "профаном" и вдумчивым, пылким искателем истины. Неправы и несправедливы все те, кто думает так; кто в дальновидном и продиктованном заботой о человечестве образе действий видит, наоборот, безразличие к судьбам людей; кто обвиняет хранителей высоких, но веками отвергаемых физических и духовных истин в том, что они будто бы держат эти истины на недосягаемой для всех остальных людей высоте.

Но ведь дотянуться до этих истин неспособны именно сами же их искатели. Главную причину (среди множества других) подобной скрытности — по крайней мере, в отношении тайн, связанных с физическими науками — следует искать в чём-то совсем ином.[154] Она целиком связана с одним-единственным обстоятельством: с невозможностью сообщить миру на данном этапе его развития всего того, что уже по самой своей природе выходит за пределы понимания возможных восприемников, каким бы интеллектуальным потенциалом те ни отличались и какой бы научной подготовкой ни обладали. Эта неразрешимая проблема и разъясняется сегодня тем немногим, кто не только прочитал книгу "Эзотерический буддизм", но и понял поведанные в ней отдельные аксиомы оккультизма. Широкий же читатель — и в том нет ни малейшего сомнения — даже и близко не подойдёт к пониманию этой книги, зато получит лишний повод, чтобы откровенно поглумиться над ней. Впрочем, уже получил.

Всё дело в том, что постепенное развитие семи принципов и физических органов чувств у человека должно совпадать и происходить параллельно с процессом смены кругов и корневых рас. Сегодня у нашей, пятой по счёту, расы развиты всего только пять чувств. Но если бы сейчас, в четвёртом круге, принцип кама (принцип воли) в своей эволюции уже достиг такой стадии, на которой любые автоматические действия, любые немотивированные инстинкты и импульсы — характерные для принципа кама в пору его детства и юности, — не следовали бы рабски одним лишь внешним раздражителям, а обратились бы в акты воли, формируемые неизменно в согласии с умом (манасом), то каждый принадлежащий к этой расе человек на земле превратился бы в свободного деятеля, в существо, целиком несущее ответственность за свои действия — но кама нашей далеко ещё не взрослой расы лишь только медленно приближается к такому состоянию.

Что же касается шестого чувства у этой (нашей) расы, то оно пробилось у неё не выше лишь самого верхнего материального слоя. Вот почему было бы в высшей степени неразумным ожидать от человечества пятой [расы] способности ощущать имеющимися у него органами чувств природу и сущность того, чтó станет полностью ощущаться и восприниматься лишь шестой — и тем более седьмой, — [расой], а значит, и пользоваться законными плодами эволюции и талантами будущих рас, применяя для этого одни лишь ограниченные средства наших нынешних органов чувств, оно не в состоянии. Исключения из этого почти что универсального правила до сих пор встречались либо в редчайших случаях аномалий: у отдельных людей с преждевременно развившимися особенностями в строении организма, либо в тех случаях, когда с помощью рано начавшейся тренировки и особых методов обучения отдельные люди достигали уровня развития человечества пятого круга и у них, в дополнение к их природной одарённости, формировались (с помощью особых оккультных методов) шестое — а в ещё более редких случаях даже и седьмое — чувство. Примером первой категории людей может служить ясновидица из Префорста [155] — это опередившее своё время существо, редкий случай преждевременного развития, она была мало приспособлена к жизни в окружавшей её чуждой среде, а потому и стала вечно страдающей и болеющей мученицей. Примером другой категории исключений мы могли бы назвать графа Сен-Жермена.

Наряду с антропологическим и физиологическим развитием человек проходит также и свою духовную эволюцию, для которой развитие сугубо интеллектуальное является скорее помехой, чем подспорьем. Вот один лишь пример: лучистое вещество — "четвёртое состояние материи".[156] Оно открыто только что, но ни один человек — включая и знаменитого первооткрывателя — пока ещё так и не понял всей значимости этого события, не увидел открывающихся с этим новых возможностей, не разглядел его связи с физическими явлениями и не заметил, что оно способно дать ответ на самые запутанные проблемы науки. И что же тогда остаётся делать "Адепту", каким бы он ни был? Как он может изловчиться и доказать ошибочность многих положений небулярной теории и теории Солнца, когда единственным средством, позволяющим ему доказать безупречность своей позиции, может быть лишь ссылка на это шестое чувство-сознание и его демонстрация — но его-то физика и отвергает. Разве это не очевидно?

Следовательно, препятствием здесь является вовсе не желание "Адептов" "поставить любые расспросы под запрет". Мешает здесь скорее ограниченность чувств, характерная сегодня не только для среднестатистического человека, но даже и для деятелей науки. Пытаться разъяснять то, что с самого начала будет отвергнуто как физически невозможное, как результат галлюцинации, — и немудро, и даже вредно, поскольку преждевременно. Вот почему использование психических средств для производства физических феноменов — за исключением случаев крайней необходимости — и находится под строгим запретом.

И вот теперь "Адептов" просят вторгнуться в область астрономии — науки, из всех областей человеческих знаний предоставившей самые точные сведения, самые математически безупречные данные — и коснуться достижений, которые у деятелей науки являются предметом их вполне законной гордости! Да, верно, на счету у астрономии в целом намного больше блистательных побед, чем у многих прочих наук. Но если астрономия столь много сделала для удовлетворения пытливого и жадного ума человека и его благородных устремлений к знанию — физическому в важнейших его аспектах, — то она же неизменно и потешалась над жалкими потугами человека, тщащегося вырвать у Бесконечности её величайшие тайны с помощью одних лишь механических приборов.

Да, спектроскоп показал, что Земля и звёзды состоят, вероятно, из похожего вещества, однако с его помощью так и не удалось определить, каковы те химические реакции, что идут на небесных телах, находящихся на различных этапах своего развития, как не удалось и доказать, что это те же самые реакции, какие наблюдаются и на нашей собственной планете. В этом отношении весьма полезной могла бы оказаться эзотерическая психология. А кто из деятелей науки согласился бы побороться с ней, располагая для этого одними лишь ручными средствами, им же самим и сработанными? Кто из них оказался бы готов признать неоспоримую истинность и превосходство знаний Адептов над их собственными гипотезами? Ведь в свою очередь деятели науки смогли бы предъявить лишь математическую точность своих дедуктивных рассуждений, сделанных на основе якобы безупречной точности их современных приборов, тогда как Адепты предъявили бы всего лишь знание об изначальной природе тех материалов, с которыми работают уже многие века, да ещё феномены, производимые на основе этих знаний. Сколько бы ни говорилось о том, что полученные дедуктивным методом аргументы представляют собой лишь неполные формы силлогизма и, более того, зачастую противоречат имеющимся фактам, что такие суждения далеко не всегда верны при всей кажущейся верности предикатов таких умозаключений, учёные всё равно будут отстаивать свой спектральный анализ, не соглашаясь признаться, что он уступает чисто духовному методу исследования. Точно так же ни за что не признáют они — пока у человека не разовьётся шестое чувство — и ошибочности своих теорий, связанных с солнечным спектром, ведь для этого им пришлось бы отказаться, хотя бы отчасти, от столь любимых ими условных и разделительных силлогизмов, порождающих бесконечные дилеммы.

Пока что "Адепты" не видят никакого выхода из сложившегося положения. Попробуй только они — эти "профаны", которых и видеть-то никто не видел и знать не знает — не то что открыто восстать против dicta[157] Королевского общества, но хотя бы даже просто заговорить о них, то наградой им будут одни лишь презрение и насмешки, сопровождаемые обвинениями в том, что они не знают элементарнейших принципов современной науки. А если найдутся желающие прислушаться к тому "бреду", который несут эти "профаны", то их тут же заклеймят, обозвав "городскими сумасшедшими".

Ну, что тут можно поделать? Взять этих августейших учёных особ и одним махом посвятить во все великие таинства, чтобы без дальних околичностей, без всей обычной предварительной подготовки, без всякого обучения члены Королевского общества каким-то чудом оказались вдруг наделены шестым чувством? Иного способа Адепты, пожалуй, и не видят. Для суда первой инстанции они предоставили уже вполне достаточно материала — это только некоторым кажется, будто его всё ещё не хватает. Нескончаемая череда мучеников, принёсших себя в жертву во имя великих универсальных истин, продолжает пополняться всё новыми и новыми именами. Начинающийся с Галилея длинный перечень этих известных и безызвестных страдальцев сегодня завершается именем Цёлльнера.[158] А известна ли в мире науки истинная причина преждевременной смерти Цёлльнера? Когда четвёртое измерение пространства станет такой же научной реальностью, как и четвёртое состояние материи, он вполне заслужит того, чтобы благодарные потомки поставили ему памятник. Но ведь это не вернёт его к жизни, как не облегчит уж и тех терзаний ума, что днями и месяцами мучили душу этого скромного гения, наделённого даром интуиции и видевшего далеко вперёд. Но даже и после смерти он получил свою порцию пинков и оплеух: идеи его были извращены, а сам он был публично объявлен сумасшедшим.

До сих пор астрономия двигалась вперёд лишь наощупь, отличая свет от тени лишь с помощью не слишком-то надёжного проводника в виде аналогий. Она обстоятельно и математически точно описала физическое движение и траектории небесных тел — и не более того. Однако до сей поры ей так и не удалось более-менее верно определить физический состав ни Солнца, ни звёзд, ни даже кометного вещества. О последнем ей, похоже, известно не более того, чему пять тысяч лет назад учили официальные астрономы в древних Халдее и Египте, а именно: оно пребывает в парообразном состоянии, поскольку пропускает через себя свет звёзд и планет без каких-либо заметных помех. Но попросите сегодняшнего химика ответить на вопрос, связано ли как-то это вещество с веществом какого-нибудь известного ему газа, подобно ли оно ему или какому-нибудь твёрдому элементу, о котором говорит его химия? И ответ его, вероятнее всего, не прольёт никакого света на мировые загадки, поскольку какие бы гипотезы об обратном ни строила наука, кометное вещество не проявляет никаких признаков того, что подчиняется хотя бы общим законам молекулярного притяжения или химического сродства.

А причина этого до чрезвычайности проста. И истина должна была уже давным-давно прийти экспериментаторам в голову при виде того, что наш крохотный мир (мир, столь нередко посещаемый этими волосатыми и бородатыми странницами, облачёнными в хвостом тянущуюся за ними тончайшую пелену, или как-то иначе приходивший в соприкосновение с их веществом) так до сих пор и не задохнулся от дополнительного поступления газообразного азота, и не утонул в избытке водорода, и никак не пострадал от излишка кислорода. По своей сущности кометное вещество должно, по-видимому, в корне отличаться — а, как однозначно утверждают "Адепты", оно и отличается — от любых химико-физических характеристик, известных сегодня крупнейшим физикам и химикам Земли — наперекор всем последним гипотезам об обратном. Увы, прежде чем будет обнаружена истинная природа старшего детища мулапракрити, г-н Крукс, боимся, уже успеет открыть вещество в пятом и последующих состояниях лучистой материи.

Да, астрономы свершили буквально чудеса в своих усилиях проникнуть в загадку видимых глазом взаимоотношений небесных тел, но они так ничего и не узнали об их внутренней природе. Созданная ими наука сумела приблизить их к пониманию этих внутренних тайн не больше, чем наука геологов, способная лишь на то, чтобы поведать нам о самых внешних слоях поверхности Земли, или наука физиологов, до сих пор имеющая дело с одной лишь внешней оболочкой человека, стхула-шарирой.

Как и прежде, оккультисты изо дня в день утверждают, что было бы ошибкой судить о сущности вещей по одним лишь их внешним проявлениям, об изначальной природе жизненного принципа — по циркуляции крови; о природе ума — по серому веществу мозга; о физическом составе Солнца, звёзд и комет — по данным нашей земной химии и веществу нашей собственной планеты. Право, никакие микроскопы, спектроскопы, телескопы, фотометры или какие-то другие физические приборы невозможно настроить и направить на наивысшие принципы как макро-, так и микрокосма: майявирупа ни того, ни другого никогда не раскроет своих тайн в ходе физического исследования.

Помочь здесь могут только духовные методы изысканий и наблюдения, производимые с помощью психологических средств. Чтобы чувствовать себя уверенно, мы вынуждены во всём следовать аналогии. Но очень скоро честные учёные должны обнаружить, что изучить парочку звёзд — это всё равно что зачерпнуть жалкую горстку песка из дальних просторов безбрежного космического океана, и этого явно недостаточно для того, чтобы сделать вывод о полнейшем сходстве этих тел со всем множеством остальных звёзд, в том числе и с нашей Землёй. Они едва ли смогут сказать, что, измерив с помощью гигантской силы своих телескопов площадь лишь одного участка пространства, малой крупицы по сравнению со всей остальной ширью космоса, они сумеют тем самым углубить своё знание обо всём, что только существует хотя бы на этом клочке пространства. Потому что, по правде сказать, ничего в этом роде они так и не сделали. Они всего лишь бросили поверхностный взгляд на то, чтó в сегодняшних условиях им явлено в зримом виде, да и то только в узких пределах их зрения. И это не изменило бы сути дела, даже получи они в своё распоряжение телескопы, во сто крат превышающие возможности нынешнего телескопа лорда Росса,[159] или новейшую Ликскую астрономическую обсерваторию.[160]

Ни один физический прибор никогда не поможет астрономии глубоко исследовать те гигантские расстояния, что отделяют Землю от других небесных тел. Сириус, например, расположенный всего в каких-нибудь 130 125 000 000 000 милях от внешней границы небесной сферы, и даже α Капелла, расположенная всего на каких-то 295 355 000 000 000 [161] миль ещё дальше, способны дать учёным, как они и сами это прекрасно понимают, лишь самое отдалённое представление о подлинных масштабах космоса. Адепт же — пусть он даже и неспособен пересечь телесно (то есть пребывая в своей астральной оболочке) границы Солнечной системы — тем не менее, знает, что там, дальше, в недосягаемых для телескопа просторах, существует бесчисленное множество систем, и если взять самую малую из них и сравнить с системой Сириуса, то последняя покажется просто атомом из того песка, что заполняет собою великую пустыню Шамо.[162] Ни один астроном, полагающий, будто он тоже знает о существовании подобных систем, ни разу ещё не бросал своего взора ни на одну из них, никогда не улавливал из них хотя бы тот полупризрачный образ, причудливый и туманный, подобный смутному видению, что является уму в минуты дрёмы, какой ему до сих пор изредка удавалось уловить, когда он обозревал ближние системы. И он ещё вправду верит, будто сумел измерить Бесконечность! Астральный же астроном своим духовным оком видит все эти неизмеримо далёкие от нас миры так же отчётливо и близко, как изучающий растения ботаник ясно видит разбитую в двух шагах от него клумбу с маргаритками.

Да, "Адептам" нынешнего поколения едва ли удастся помочь не посвящённым в духовную науку астрономам, даже если и расскажет им об изначальной сущности звёздного вещества или хотя бы о материальном составе звёзд и планет, ведь европейская наука, не зная пока что ничего ни о существовании подобных субстанций, ни о различных их состояниях, не имеет для них специальных терминов и едва ли способна составить о них хотя бы приблизительное представление, даже если предоставить им это описание. Но, возможно, они смогут помочь, объяснив им, чем эта материя не является — этого будет более чем достаточно для решения сегодняшних задач. Ведь второй наилучший способ постичь истину — это сначала понять, чтó истиной не является.

Предвосхитив, таким образом, некоторые возражения самого общего характера и обозначив пределы возможных читательских ожиданий, можно частично ответить на вопросы, которые задаёт "член английского Т.О.", тем более что здесь нет никакой нужды напускать туману таинственности. Сам же отрицательный характер ответов на поставленные вопросы позволит провести чёткую грань между взглядами Адептов и позицией западной науки, тем самым помогая читателю хотя бы косвенным образом извлечь полезные для него сведения.

Вопрос I — Отвергают ли Адепты небулярную теорию?

Ответ: — Нет, они не отвергают ни её общих положений, ни относительной истинности высказанных наукой гипотез. Они не согласны лишь с тем, чтобы называть её окончательной, а всё множество так называемых "лопнувших" теорий, которые одна за другой стремительно выдвигались в прошлом веке, — целиком ошибочными.

Так, например, вместе с Лапласом, Гершелем и другими они не считают, что те изменчивые пятнышки света, которые наблюдаются на туманообразном фоне галактики, происходят из далёких миров, ещё пребывающих в состоянии формирования, и согласны с современной наукой в том, что эти пятна не являются продуктами агрегации бесформенной материи, а принадлежат к уже сформировавшимся "звёздным" скоплениям. При этом, добавляют они, многие подобные скопления, принимаемые астрофизиками за уже возникшие отдельные звёзды и миры, на самом-то деле представляют собой кладовые разнообразных материалов, уже готовых к постройке будущих миров. Это как бы уже обожжённые кирпичи, которые могут отличаться друг от друга по своему качеству, форме и цвету, но при этом уже не представляют собой, как прежде, одну лишь бесформенную глину: они превратились в готовые элементы будущей стены, и каждый из них имеет ясно предписанное ему пространство, которое будет занимать в каком-нибудь будущем здании, представляя собой отдельный и как будто бы взрослый мир.

Об относительной юности этих миров астроном может судить, пожалуй, лишь сравнивая различные звёздные скопления на основе принципов обычного орбитального движения и взаимной гравитации, а также отталкиваясь от таких скоплений, которые, если не ошибаюсь, вы называете неправильными, поскольку они весьма капризно меняют свой внешний облик. Сведённые вместе как будто по воле случая и являя собой, на первый взгляд, вопиющее противоречие с законом симметрии, они не поддаются наблюдению: это такие, например, скопления, как 5 М. созвездия Лира, 52 М. Цефея, Гантель и некоторые другие. Готовясь выслушать порцию категорических возражений и насмешек по поводу вышесказанного, думаем, было бы нелишним определиться с природой и характером некоторых других, так называемых "временных", звёзд, периодичность которых, хотя так никогда и не была фактически установлена, почему-то ни у кого не вызывает сомнения. Что это за звёзды? Они то внезапно появляются во всём своём несравненном великолепии и блеске, то столь же внезапно и таинственно исчезают, не оставляя после себя ни единого следа? Откуда они приходят? В каких безднах пропадают? То один, то другой яркий "кирпичик" как будто оказывается в руке некоего каменщика, ведомого волей Архитектора Вселенной, который вечно эту Вселенную разрушает лишь для того, чтобы её перестроить заново. Каждый такой кирпичик находит своё законное место в мироздании и будет выполнять возложенную на него миссию до самого последнего часа манвантары.

А вот ещё одно положение, по которому "Адепты" самым категорическим образом не согласны с наукой, утверждающей, будто в видимом глазом пространстве небес существуют пустоты, в которых отсутствуют какие бы то ни было звёздные миры. Звёзды, миры и системы существуют как внутри, так и вне видимых человеку систем и, что бы там ни говорили физики, даже внутри нашей собственной атмосферы. Ортодоксальная (или так называемая официальная) наука, замечают в этой связи "Адепты", весьма часто употребляет слово "бесконечность", не придавая ему того значения, которого оно на самом деле заслуживает. У них это обычная фигура речи, а не термин, обозначающий страшную, самую загадочную Реальность. Когда в очередном отчёте астронома мы встречаем слова о том, как он "измеряет бесконечность", то даже самые интуитивные его коллеги слишком часто склонны забывать, что меряют-то они всего лишь внешнюю плоскость весьма малого участка Вселенной и её видимых глазом глубин, но говорят о них так, словно описывают простые объёмы с поддающимся подсчёту количеством. Это прямое следствие сложившегося на сегодня представления о трёхмерном пространстве. Открытие четырёхмерного пространства уже не за горами, однако наука так и будет продолжать путаться в загадках до тех самых пор, пока не придёт к правильному пониманию естественной мерности видимого и невидимого пространства — во всей его семеричной полноте.

"Бесконечное и Абсолютное — это лишь слова, обозначающие две стороны одного и того же слабосилия человеческого (непосвящённого) ума", и считать их уже постигнутыми "свойствами природы вещей — двумя субъективными отрицаниями, обращёнными в объективные утверждения", как пишет сэр У. Гамильтон,[163] это значит не понимать ничего о бесконечном многообразии деятельности освобождённого человеческого духа и о его свойствах, первой из которых является способность проникать за пределы того, что нам известно как материя и пространство по опыту одной лишь земной жизни. Как невозможен абсолютный вакуум внизу, так невозможен он и вверху. Но наши молекулы, те мельчайшие частицы, что составляют вакуум "внизу", заменяются гигантом-атомом Бесконечности "вверху". Будь только возможно продемонстрировать [человечеству] особенности четырёхмерного пространства, то концепция эта могла бы привести к открытию новых приборов для изучения той экстремально плотной материи, в окружении которой мы живём, — это как живёт, скажем, мошка в шарике смолы. Но поскольку мы знаем об этой материи лишь по тем её свойствам, которые она проявляет на Земле, то мы и называем её чистой, ясной и прозрачной атмосферой. И дело здесь не в психологии, а в одной лишь оккультной физике, которая никогда не спутает "вещество" с "центрами силы", если прибегнуть к терминологии западной науки, ничего не знающей о майе. Менее чем за одно столетие ко всем телескопам, микроскопам, микрографам и телефонам тогда добавился бы ещё и эфироскоп, за изобретение которого Королевскому обществу пришлось бы объявить особую премию.

Кроме того, отвечая на поставленный "членом английского Т.О." вопрос, необходимо также указать и на то, что "Адепты" Благого Закона отвергают и гравитацию в том виде, в каком она объясняется сегодня. Они не считают, что гипотезу гравитации можно подтвердить только с помощью так называемой "ударной теории". Если, говорят они, так до сих пор и не увенчались даже скромным успехом все усилия физиков, направленные на то, чтобы связать гравитацию с эфиром для объяснения электромагнитного воздействия на расстоянии, то это опять-таки следствие незнакомства нынешней расы с наивысшими состояниями материи в природе и в первую очередь результат незнания подлинной природы солнечного вещества. Убеждённые в том, что существует лишь закон взаимного электромагнитного притяжения и отталкивания, "Адепты" согласны с мнением тех, кто считает "всемирную гравитацию слабой силой", совершенно неспособной хотя бы отчасти объяснить связанные с движением явления.

Одновременно они вынуждены предположить, что наука может ошибаться и придавая чересчур большое значение центробежной силе, которая не вписывается ни в универсальный, ни в сколь-нибудь последовательно действующий закон. Вот лишь один пример: действием этой силы невозможно объяснить то, почему некоторые планеты выглядят как сплющенные сфероиды. Ведь если бы выпячивание экваториальных областей этих планет и сплюснутость на полюсах можно было отнести за счёт действия центробежной силы, а не мощного электромагнитного притяжения со стороны Солнца, "сбалансированного концентрическим спрямлением собственной гравитации каждой из планет, достигаемым за счёт её вращения вокруг собственной оси", если воспользоваться формулировкой, предложенной одним из астрономов (формулировкой и неясной, и неверной, но зато демонстрирующей ряд изъянов в существующей в системе, что мы и хотим показать), то отчего же тогда науке так трудно ответить на возражение, что наблюдаемые у различных планет различия в скорости движения их экваториальных областей и в их плотности прямо противоречат этой теории? Как долго ещё собираются даже крупные математики заниматься самообманом лишь для того только, чтобы чем-либо заполнить зияющий пробел в своих знаниях?

"Адепты" никогда не хвастались ни своим превосходством над западной астрономией и прочими науками, ни каким-либо близким знакомством с ними. Но ведь если мы обратимся даже к самым элементарным учебникам, по которым учатся в индийских школах, то обнаружим, что родившаяся на Западе центробежная теория неспособна устранить все противоречия, которые возникают в этом вопросе. Сама по себе она не в состоянии ни объяснить каждый отдельный случай сплющенности у полюсов, ни разрешить ни одного явного противоречия, связанного с относительной плотностью отдельных планет. Ну каким, в самом деле, образом какие-либо расчёты центробежной силы могут нам объяснить, например, то, почему Меркурий, который, как нам говорят, "вращается на одну треть медленнее, чем Земля, и имеет плотность лишь на четверть выше земной", показывает сжатие у полюсов, более чем в десять раз превышающее земное? Или опять-таки почему Юпитер, у которого скорость вращения экваториальных областей, как нам говорят, "в двадцать семь раз выше, а плотность всего примерно в пять раз ниже, чем у Земли", сжат у полюсов в семнадцать раз сильнее, чем Земля? Или возьмём Сатурн, у которого скорость вращения экваториальных областей в пятьдесят пять раз выше, чем у Меркурия. Тогда как с точки зрения центробежной теории объяснить, почему сжатие полярных областей у него всего лишь втрое превышает тот же показатель у Меркурия?

Ну, и в довершение всего нам предлагается поверить нынешней западной концепции "центральных сил" даже наперекор сообщениям о том, что экваториальная масса Солнца — которая по своей скорости вращения более чем вчетверо превышает центробежную скорость экваториальной поверхности Земли и лишь примерно в четверть уступает гравитации земной экваториальной массы, — не проявляет никаких тенденций ни к выпячиванию в области солнечного экватора, ни к малейшему сплющиванию в районах полюсов. Проще говоря, Солнце с его плотностью, лишь вчетверо уступающей земной, не имеет сжатия у полюсов вообще, и где же здесь действие центробежной силы? Это возражение высказывалось далеко не одним астрономом, но на него, насколько "Адептам" известно, так до сих пор и не поступило удовлетворительного объяснения.

Вот почему они и говорят, что со стороны великих деятелей западной науки, ничего или почти ничего не знающих ни о веществе комет, ни о центробежных и центростремительных силах, ни о природе туманностей, ни о физическом составе Солнца, звёзд и даже Луны, было бы явной неосторожностью говорить в их привычно уверенном тоне о том, что планеты, кометы и всё прочее образовались, оторвавшись от "центральной массы Солнца" и улетев от неё в пространство. И если уж нас просят высказать здесь своё скромное мнение по этому вопросу, то мы утверждаем: она ["центральная масса Солнца"] вырабатывает из себя один только жизненный принцип, душу этих тел, отдавая и получая его обратно в нашей крохотной Солнечной системе так же, как его отдаёт и получает назад "вселенский жизнедатель", Единая Жизнь, в бесконечности и вечности; и наша Солнечная система в той же мере является микрокосмом по отношению к Единому макрокосму, в какой человек выступает микрокосмом в сравнении с тем крохотным солнечным космосом, в котором он живёт.

Каковы же аргументы науки? Солнечные пятна (такой же псевдотермин, как и многие другие)? Но о плотности "центральной массы" Солнца они говорят не больше, чем грозовые облака свидетельствуют о плотности скрывающихся над ними атмосферных масс. Может быть, дело в несоразмерности фактической величины солнечного тела и площади его мнимой светящейся области, по причине чего это "тело" и представляется "плотной массой, тёмной материальной сферой, заключённой внутри огненной тюрьмы, то есть как бы облачённой в наряд из яростных языков пламени?" Мы говорим: да, внутри Солнца действительно скрывается "узник", но "узник" этот ещё никогда не представал перед физическим оком ни одного-единого смертного, ибо он позволяет увидеть в себе одно лишь гигантское отражение, обманчивый призрак "чего-то ещё, чем обладает Солнце", как честно пишет об этом г-н Проктор.[164] Прежде чем сказать что-либо ещё по этому поводу, давайте перейдём к следующему вопросу.

Вопрос II — Действительно ли Солнце — это всего-навсего остывающая масса?

Такова общепринятая теория современной науки, но не то, чему учат "Адепты". Первая гласит: Солнце "не получает никаких значимых поступлений теплоты извне". Вторые же на это замечают: "А Солнце в этом и не нуждается". Оно является столь же самодостаточным, сколь и самосветящимся [небесным телом]; и для поддержания собственного запаса теплоты оно вовсе не нуждается в помощи извне, как ему ничуть не требуется и поступление жизненной энергии со стороны, поскольку оно представляет собой сердце собственной системы, сердце, которое не перестанет биться до тех самых пор, пока для него не пробьёт час отдыха. Будь Солнце действительно некой "остывающей массой", то этот наш великий жизнедатель уже значительно потускнел бы со временем, и сегодня ему было бы весьма нелегко подыскивать топливо для поддержания огня в своих сигнальных кострах, освещающих путь для грядущих рас, чтобы те могли спокойно проходить свои циклы, а планетарные цепи переживали свои круги. В этом случае у человечества не осталось бы никаких надежд на эволюцию, — ну, может быть, некоторым утешением для него стало бы то, что выдаётся за науку в учебниках по астрономии, столь популярных в миссионерских школах, а именно: "Для того чтобы странствовать по своей орбите, у Солнца ещё есть сотня миллионов лет, а [Солнечной] системе нашей пока ещё всего только семь тысяч лет от роду!" (Prize Book, Astronomy for General Readers ["Астрономия для всех"]).

"Адепты" же, вынужденные, таким образом, вначале заниматься делом разрушения перед тем, как переходить к задаче реконструкции, самым решительным образом не согласны с тем, что (а) на Солнце происходит процесс горения в любом традиционном значении этого слова; (б) оно находится в раскалённом состоянии или пребывает в огне, хотя при всём при этом и излучает яркий свет; (в) яркость его уже начала падать, а энергия горения может у него полностью истощиться за какое-то конкретное и поддающееся подсчёту время; и что даже (г) содержащиеся в его физико-химическом составе какие-нибудь элементы из земной химии находятся в известном химикам и физикам состоянии. Что касается последних, то они говорят ещё и о том, что, хотя образующие солнечное тело (которое ещё ни разу ни отражалось в изобретённых человеком телескопах и спектроскопах) земные элементы едва ли пребывают там в, строго говоря, известном химикам состоянии, все они, тем не менее, присутствуют во внешней оболочке Солнца наряду с огромным множеством других, пока не известных науке, элементов.

Право, не стоило так долго ждать, чтобы по совпадению принадлежащих этим элементам линий с тёмными линиями солнечного спектра понять, что на Солнце никогда не было недостатка в присутствии тех же элементов, что имеются и на Земле, хотя, с другой стороны, на Солнце встречается и множество других элементов, которые пока ещё либо не попали на Землю, либо не были на ней открыты. Какие-то из них могут отсутствовать на ещё не до конца сформировавшихся звёздах и других небесных телах или, строго говоря, хотя они там и присутствуют, но по причине своей недооформленности могут пока не проявляться в проводимых учёными обычных исследованиях.

Да разве же может на Земле оказаться то, чего никогда не присутствовало бы на Солнце? "Адепты" со всей решительностью утверждают, что подлинное Солнце — то невидимое небесное тело, о котором наука может пока судить лишь по его единственно видимой внешней оболочке, его внешнему обличью, его чисто внешнему облачению — скрывает в себе дух каждого элемента, какой только существует в нашей Солнечной системе, а его "хромосфера", как окрестил эту оболочку г-н Локьер,[165] содержит в себе всё ровно то же самое, только находящееся в гораздо более высоком состоянии — состоянии, пока ещё недостижимом на Земле, и планете нашей ещё придётся долго ждать, долго расти и развиваться, прежде чем любой её элемент сможет быть сведён к такому состоянию, в котором он сегодня пребывает внутри этой хромосферы.

Да и ту субстанцию, что производит в последней свет разнообразных цветов и оттенков, невозможно назвать, строго говоря, ни твёрдой, ни жидкой, ни даже "газообразной", как полагают сегодня, поскольку она не представляет собой ни первое, ни второе, ни третье. За тысячи лет до Леверье [166] и падре Секки [167] древние арии, воспевая Сурью, говорили о нём такими словами: "Он прячет за одеждой йога [168] голову свою, которой никто узреть не может". Как всем известно, аскеты носят облачение, окрашенное в яркий оранжевый цвет, а краситель имеет на себе розовые пятна, символически намекающие на присутствие жизненного принципа в крови человека — символ жизненного принципа, присутствующего на Солнце — вернее, в том, что сегодня называют хромосферой. Тот самый "розовый участок"! Но как же мало астрономам суждено когда-либо узнать о его подлинной природе, хотя сотни затмений Солнца приносят им неопровержимые свидетельства о его присутствии на нём. Солнце так плотно окружено оболочкой из этого "красного вещества", что, опираясь на одни лишь свои физические приборы, им не стоит даже браться за разгадку природы того, чего никогда не смогут ни увидеть, ни обнаружить обычным глазом смертного за этой областью ярко светящегося вещества.

Если вы спросите у "Адептов": какова же, по их мнению, природа нашего Солнца, и что там скрывается внутри, за этой сотканной из космической материи внешней пеленой, то они ответят вам: там, за ней, вращается и бьётся то, что является сердцем и головою нашей системы. Снаружи оно покрыто облачением, которое представляет собою не ту знакомую вам твёрдую, жидкую или газообразную материю, а жизненное электричество, которое уплотнено и сделано видимым.[169] А если на наше утверждение нам возразят: дескать, будь свечение Солнца обязано не процессу горения и пламени, то ни один сколь-нибудь известный западной науке физический закон не позволил бы ей объяснить наличие у Солнца столь чрезмерно высокой температуры при отсутствии процесса горения; дескать, при такой температуре Солнце не только сжигало бы своим светом и пламенем любой видимый объект в нашей Вселенной [Солнечной системе — перев.], но и проявляло бы повсюду однородную и единообразную светимость, чего на самом деле не наблюдается; дескать, волнения и возмущения в фотосфере, возникновение "протуберанцев", наблюдаемое на Солнце неистовое буйство горящих элементов с языками пламени, а также наличие пятен, во всём напоминающих циклонообразное движение, "солнечные бури", и проч. и проч., то на это можно дать только один ответ: да, всё это похоже на то, но, тем не менее, это не процесс горения.

Нет никакого сомнения, что если бы только можно было снять с Солнца то ослепительное облачение, которое сегодня покрывает собой солнечное тело целиком, или проделать хотя бы узенькую щёлку в той "сияющей атмосфере, которая и позволяет нам видеть Солнце" (как полагал сэр Уильям Гершель), то вся наша Вселенная тут же обратилась бы в пепел. Громовержец Юпитер всегда испепелял своих возлюбленных, когда являл им свой подлинный облик. Однако случиться такого не может никогда. Защитная оболочка столь плотна и расположена столь далеко от сердца Вселенной, что едва ли кто-нибудь из ваших математиков сможет когда-нибудь представить расчёты этих величин. Да и как могут они надеяться увидеть внутреннее солнечное тело (при том, что наука твёрдо доказала существование "хромосферы", пусть даже не установив всё ещё её фактическую плотность), когда один из крупнейших научных авторитетов (если не самый крупный), сэр Уильям Гершель, утверждает следующее:

"У Солнца также есть собственная атмосфера, и если одни образующие её флюиды обладают ярким блеском, а другие совершенно прозрачны, то любая временная причина, способная удалить светящийся флюид, позволит нам увидеть солнечное тело сквозь прозрачные флюиды".[170]

Подчёркнутые слова — а они были написаны почти восемьдесят лет тому назад — заключают в себе неверную гипотезу о том, что при таких условиях будто бы можно увидеть солнечное тело, тогда как на самом-то деле наблюдать в этом случае удалось бы лишь самые удалённые от него слои "светящегося флюида". А следующие слова великого астронома целиком сводят на нет первую часть его предположения:

"Если посадить на Луне наблюдателя, то твёрдое тело нашей Земли он увидел бы лишь в тех местах, где ему позволили бы это сделать прозрачные флюиды атмосферы. В остальных же местах непрозрачные пары отразили бы солнечный свет, так и не позволив наблюдателю своим взором проникнуть за них и добраться до поверхности нашей планеты".[171]

Итак, если атмосфера нашей Земли в сравнении с "атмосферой" (?) Солнца — это всё равно что тончайшая фруктовая кожура в сравнении с твердейшей скорлупой кокосового ореха, и при этом она едва ли позволит находящемуся на Луне наблюдателю своим взором "добраться до поверхности нашей планеты", то с какой стати находящийся на Земле астроном может надеяться разглядеть поверхность Солнца, удалённую от него на расстояние от 85 до 95 млн миль,[172] тогда как Луна, говорят нам, находится примерно лишь в 238 тыс. миль от Земли? И относительно бóльшие размеры Солнца отнюдь не облегчают задачу его наблюдения с помощью чисто физических методов. Как верно заметил сэр У. Гершель, "это, по-видимому, лишь чисто метафорически принято называть Солнце огненным шаром!"[173]

Что же касается тёмных пятен, то наука предположила, что это некие твёрдые тела, вращающиеся вблизи от солнечной поверхности.

"Считалось, что это дым от вулканов, что это какой-то шлак, плавающий на поверхности океана флюидической материи . . . Их принимали за облака . . . Объясняли тем, что это какие-то непрозрачные массы чего-то, плавающие во флюидической материи Солнца . . . " [174]

Когда же все эти антропоморфные концепции были отброшены, то оказалось, что ближе всех к истине подобрался сэр Джон Гершель,[175] интуиция которого была гораздо глубже его учёных знаний. Действительно, к истине он подобрался ближе всех современных астрономов, которые при всём своём восхищении его гигантскими познаниями не могли удержаться от улыбки, слушая его "неправдоподобные и сомнительные теории". Его единственной ошибкой, которую сегодня разделяет большинство астрономов, является то, что "тёмное тело", которое изредка удавалось разглядеть сквозь пелену "светящейся оболочки", он принял за само Солнце. Когда, рассуждая о теории ивовых листьев Несмита,[176] он говорил, что

"определённая форма этих объектов, их строгое сходство между собой . . . — всё это такие особенности, которые делают несостоятельным представление об их природе как о паре, тумане или флюиде",[177]

то духовная его интуиция подсказала ему много больше, чем все его замечательные познания в физической науке. Когда же он говорит далее:

"Нам не остаётся ничего другого, кроме как считать их отдельными и самостоятельными листами, хлопьями,.. обладающими некоторой плотностью . . . Но чем бы они ни были, очевидно, что именно они и выступают непосредственными источниками солнечного света и теплоты",[178]

то произносит величайшую в области физики истину, какая только исходила из уст живущего на Земле астронома. А когда мы слышим от него такие, например, слова:

"при такой постановке вопроса мы не можем не считать их своеобразными, поразительными организмами; и, хотя было бы большой смелостью с нашей стороны утверждать, что подобная система организации может использовать ресурсы природы жизни, мы знаем, однако, что в ходе витальных процессов вполне способны вырабатываться одновременно и теплота, и свет, и электричество",[179]

то понимаем, что сэр Джон Гершель высказывает теорию, стоящую к оккультной истине гораздо ближе, чем любые теории незнакомых с духовной наукой учёных в области солнечной физики.

Эти "чудесные объекты" — вовсе не то, что утверждает современный астроном, видящий в словах сэра Джона Гершеля указание на каких-то "солнечных обитателей, огненный состав которых позволяет им освещать, согревать и обеспечивать электричеством всю Солнечную систему".[180] Нет, это не что иное как резервуары солнечной витальной энергии, кладовые того самого витального электричества, которым питается вся [Солнечная] система и в котором она живёт, дышит и существует.[181] Солнце, как мы и говорим, выступает кладовой нашего малого космоса, которая сама же и производит необходимый ему флюид, и Солнце всегда получает назад столько же, сколько и отдаёт.

Если же задать астрономам такой вопрос: какие определённые и надёжные данные лежат в основании их солнечной теории и что они знают о процессе горения на Солнце и о его атмосфере, то, взглянув под таким углом зрения на все собственные нынешние теории, они, скорее всего, просто разведут руками. Право, если коротко перечислить всё то, чего специалисты по солнечной физике не знают, то из этого можно легко заключить, что они, как всегда, очень далеки от ясного представления о составе и элементарной природе небесных тел. Позволим себе привести здесь краткий перечень таких моментов.

Начнём с того, чтó г-н Проктор справедливо называет "самым безумным из всех возможных предположений".[182] Оно заключается в том, что по закону аналогии должно существовать какое-то общее сходство между присутствующими на Солнце материалами и идущими на нём процессами, с одной стороны, и теми материалами, которые знакомы учёным, занимающимся земной химией и физикой, с другой. Что представляет собой тот массив данных, который уже собран в ходе спектроскопического и прочих видов анализа поверхности и внутренней части Солнца, и насколько позволяет он подтвердить хотя бы одну из существующих на сегодня аксиом относительно горения и постепенного затухания Солнца?

Судя по ежедневным признаниям учёных, у них нет никакого способа провести эксперимент на Солнце, а следовательно, и нет возможности установить его физическое состояние, поскольку (а) им неизвестны границы солнечной атмосферы; (б) будь даже доказан факт непрерывного падения на Солнце известной им материи, они, не зная ни истинной скорости, ни природы падающего на него материала, не могут "обсуждать вопрос о последствиях движений, многократно превышающих по скорости,.. чудовищно превосходящих даже невообразимую скорость многих метеоров";[183] (в) как следует из их же признаний, "они не располагают никакими средствами для того, чтобы определить, откуда исходит та часть света, которая даёт непрерывный спектр . . . ",[184] а значит, "у них нет и никакого способа определить размеры того слоя солнечной поверхности, которая участвует в истечении этого света".[185] Свет этот "может исходить из одних только поверхностных слоёв", а "она [поверхность] может оказаться одной лишь внешней оболочкой" (вот именно!); и наконец (г) они ещё пока не установили, "в какой мере процесс собственно горения может иметь место внутри солнечной массы" и "происходят ли там только те процессы горения, которые мы (то есть они, учёные) считаем таковыми".[186]

На этом основании г-н Проктор, к примеру, в конце концов приходит к счастливой и разумной мысли:

"то, что ранее полагалось самым характерным признаком раскалённых твёрдых и жидких тел, теперь, возможно, следует считать признаком света, исходящего от раскалённого газа".[187]

Таким образом, теперь, когда рухнула вся основа их логических рассуждений (под давлением критики Франкленда [188]), у них, у астрономов, остаётся ещё шанс признать справедливость оккультной теории, то есть заняться поисками шестого состояния материи, которое и откроет перед ними истинную природу всех их "фотосфер", "хромосфер", "придатков", "протуберанцев", "проекций" и "рожков".

В самом деле, когда один из авторитетнейших физиков века, профессор Тиндаль, говорит, что

"ни одному из тех веществ, с которыми мы знакомы на Земле, как и ни одному из тех веществ, которые приносят с собою падающие на Землю метеориты, никогда не удалось бы поддерживать процесс горения на Солнце",[189]

или:

" . . . как бы мы ни умножали свои энергии в миллионы миллионов раз, мы никогда не достигнем солнечных объёмов расхода ресурсов. Несмотря на гигантскую утечку этих ресурсов в пределах даже человеческой истории, мы, тем не менее, неспособны зафиксировать ни малейшего сокращения его запасов . . . " [190]

то на фоне этих слов утверждения учёных, продолжающих всё так же отстаивать свою теорию "остывания горячей планеты", не могут не вызывать чувства удивления перед такой непоследовательностью. И ведь прав этот великий физик, называя даже само Солнце всего лишь "крапинкой в бесконечной протяжённости пространства — одной лишь каплей в океане Вселенной".[191] По его словам,

"к Природе ничего нельзя добавить; от Природы ничего нельзя отнять. Объём её энергий постоянен. Самое большее, на что способен человек в поиске физической истины и в приложении своих физических знаний, — это лишь изменять отдельные величины в рамках никогда не меняющейся итоговой суммы. Закон сохранения начисто исключает как сотворение, так и уничтожение . . . Истечение энергии остаётся вечно одним и тем же".[192]

Г-н Тиндаль говорит здесь, как оккультист. И, тем не менее, всё то же самое memento mori[193] — "Солнце остывает . . . оно умирает!. . . . ", исходящее из уст траппистов [194] от западных науки, продолжает звучать всё так же громко.

Нет, говорим мы. До тех пор, пока на планете остаётся хотя бы один человек, Солнце не погаснет. Прежде чем на сторожевой башне Вечности пробьёт час "солнечной пралаи", все остальные миры в нашей системе будут, как и прежде, скользить в своих призрачных пеленах по безмолвным тропам Бесконечного Пространства. И прежде чем час этот пробьёт, могучий титан Атлант, сын Асии и питомец Эфира, успеет сбросить с своих плеч тяжкий манвантарный груз и — умереть, а Плеяды, семь блистательных сестёр, разбудив прячущуюся Астеропу, чтобы та разделила с ними их скорбь, и сами умрут, не пережив утраты родного отца. Геркулесу же, когда он уберёт свою левую ногу, придётся сдвинуться на небе и возвести на нём собственный погребальный костёр. И вот только тогда, окружённый стихией огня, прорывающейся сквозь сгущающийся сумрак наступающей пралаи, Геркулес и испустит последний вздох, погибнув во всеобщем огне, но принося тем самым и смерть нашему Солнцу: ибо он своим уходом обнажит "Центральное Солнце" — таинственный, вечно сокрытый центр притяжения для нашего Солнца и системы.

Басни? Обычный поэтический вымысел? Однако тот, кто знает, что наиточнейшие из наук, самые великие математические и астрономические истины пришли в этот мир к hoi polloi[195] из узкого круга жрецов-посвящённых, иерофантов sanctum sanctorum[196] в древних храмах, под обманчивой маской религиозных мифов, то было бы весьма нелишним поискать универсальные истины даже под шутовским одеянием вымышленных героев. Та же самая басня об этих семи сёстрах, Плеядах, об Атланте и Геркулесе, повествующая об одних и тех же событиях — лишь герои в них выведены под другими именами — присутствует и в священных индийских книгах и передаёт тот же самый оккультный смысл. Впрочем, если, по мнению великого санскритолога, профессора Вебера, "Рамаяна" была "заимствована из греческой "Илиады", а "Бхагавадгита" и Кришна украдены из Евангелия, то, кто знает, может, и рассказ о Плеядах и Геркулесе арии позаимствовали из того же источника?! А когда христианские востоковеды докажут, что брамины — это прямые потомки тевтонских крестоносцев, то тогда-то, по всей видимости, и закончится нынешних цикл доказательств, и исторические истины Запада окончательно восторжествуют!

Вопрос III. — Правда ли, что великие народы мира могут быть сметены с лика Земли в одночасье?

Нет, такого вздора никто и нигде не утверждал. Тот катаклизм, что уничтожил самые блестящие субрасы Четвёртой расы, расы атлантов, медленно подготавливался на протяжении веков — об этом можно легко прочитать в "Эзотерическом буддизме" (с. 54). А так называемый "Посейдонис" относится уже к историческим временам, хотя о его судьбе стали задумываться и строить догадки лишь теперь. Всё, что об этом было рассказано, остаётся в силе: каждая корневая раса отделяется от другой какой-то катастрофой, каким-то катаклизмом, которые и послужили исторической основой для всех тех мифов, что позднее оказались вплетены в ткань религиозных откровений у всех народов Земли, как цивилизованных, так и диких, под различными названиями: "потопов", "огненных дождей" и проч. и проч.

Почему же "сегодня не осталось ни одного заметного следа от тех высокоразвитых цивилизаций"? На то есть несколько причин. Одна из них связана в основном с неспособностью — а частично и с нежеланием (а может быть, и с врождённой духовной слепотой этого нашего века?) — современных археологов разобраться, какие из раскопанных артефактов и остатков сооружений имеют возраст 50, а какие — лишь 4 тысячи лет. Они не в силах точно датировать целый ряд важнейших архитектурных памятников, принадлежащих периоду архаики, а потому и не относят их к доисторическим временам. Тут нет никакой вины археологов — в самом деле, какими критериями, какими признаками они располагают для того, чтобы установить точную датировку какого-нибудь найденного в ходе раскопок здания, на котором нет ни одной надписи? И какие у широкой публики могут быть гарантии того, что специалисты по древности не ошиблись на какие-нибудь 20 тысяч лет? Ярким примером этого может служить научно-историческая характеристика циклопических сооружений. Традиционная археология, имеющая дело с монументальной архитектурой, здесь не поможет. Что же касается изустной литературы, народных преданий, баллад, обрядов, то всё это огульно причисляется к разряду обычных суеверий, так что древнее наследие народов превратилось в одни только "басни" и "фольклор".

Более грубый стиль кладки в таком, например, циклопическом сооружении, как стены упоминаемого Гомером Тира, позволил отнести их к самому древнему периоду — к временам, далеко предшествовавшим зарождению будущей древнеримской цивилизации, тогда как стены городов Эпира и Микен — к наиболее близкому нам историческому периоду. Принято считать, что возведены они были пеласгами, вероятно, где-то в I тысячелетии до начала западной эры. Что касается первых, то их максимально приближенная к нашим дням датировка исходит из датировки Ноева потопа. Как подсчитал в своей учёной схеме архиепископ Ашер, Земля и человек "были сотворены в 4004 году до Р.Х.", и вплоть до триумфальных идей г-на Дарвина такая датировка не просто бытовала в народных представлениях, но и фактически навязывалась просвещённым классам.

Если бы не усилия горстки александрийских и иных мистиков, платоников и других языческих философов, то Европа недосчиталась бы даже тех немногих произведений греко-римской классики, которыми сегодня обладает. А поскольку не все счастливо избежавшие своей гибели произведения отличались безупречной правдивостью — возможно, поэтому-то они и не были уничтожены — у западных учёных уже на самом раннем этапе вошло в обычай отвергать любые исходившие из уст языческих авторов сведения, когда истина приходила в противоречие с догматами их церквей.

Кроме того, необходимо опять же иметь в виду следующее обстоятельство: все современные археологи, востоковеды и историки являются исключительно европейцами и все они, хотя бы и номинально, — исключительно христиане. Так или иначе, но большинству из них очень не хочется относить памятники архаики к таким временам, когда вдруг окажется, что те значительно старше самых древних, по их мнению, иудейских источников. Именно к подобной позиции и скатилось большинство из них.

А следы древних цивилизаций существуют, и их немало. Но, как можно робко предположить, до тех пор, пока почтенные господа-клерикалы вольготно чувствуют себя в археологических и востоковедческих обществах; до тех пор, пока христианским епископам позволяется описывать всё то, что они полагают историей и религиями нехристианских народов, а также пока им никто не мешает верховодить в собраниях востоковедов — до тех самых пор во всех областях знания период архаики со всеми его памятниками будет оставаться на вторых ролях у древнего иудаизма и современного христианства.

Сегодня археология не знает ничего о том, где находились очаги иных, гораздо более древних цивилизаций. Исключение составляют лишь те из них, на которые она наткнулась случайно и которым приписала соответствующий возраст, опираясь главным образом на библейскую хронологию. Имел ли Запад право насильно навязывать всемирной истории ту недостоверную хронологию, которую почерпнул у немногочисленного и никому не ведомого еврейского племени, отвергая при этом любой факт и любую иную традицию, исходящие от классических авторов неиудейских и нехристианских народов, — это, конечно, вопрос дискуссионный. Но прими он с той же готовностью данные, исходящие из других источников, то в любом случае он к сегодняшнему дню смог бы уже убедиться, что не только в Италии и в других областях Европы, но даже и совсем рядом с теми районами, которые он привык считать очагами древнейших культур — Вавилоне и Ассирии — имеется множество мест, где он мог бы вести археологические раскопки с большой пользой для себя. Например, обширная "соляная долина" Дашт-Беяд [197] в Хорасане скрывает под собою остатки древнейших в мире цивилизаций; а с того дня, когда самая первая цивилизация Пятой расы оставила свои сегодня уже невидимые и, вероятно, навсегда стёршиеся "следы" под многочисленными слоями песка, нынешняя пустыня Гоби успела превратиться из моря в сушу и из плодородных земель в мёртвую пустыню.

Времена изменились и продолжают меняться. Накапливается всё больше свидетельств существования древних цивилизаций и премудрости, восходящей к эпохам глубочайшей архаики. И хотя рукою оголтелой солдатни и проходимцев в сутанах было сожжено немало книг, осквернено немало старинных библиотек; хотя тлен и насекомые сделали своё дело, уничтожив множество бесценных древних рукописей; хотя уже в исторический период испанские варвары складывали целые костры из лучших литературных творений, созданных высокоразвитыми расами Америки в глубочайшей древности, которые, будь только сохранены, могли бы пролить свет не на одну историческую загадку; хотя Умар [198] месяцами топил александрийские бани литературными сокровищами Серапеума;[199] хотя в войнах погибли Сивиллины книги и другие мистические творения Греции и Рима; хотя южноиндийские захватчики Цейлона и занимались тем, что "сбрасывали написанные на пальмовых листах буддистские писания в одну груду высотой с кокосовые пальмы", а затем предавали их огню во славу своих побед — тем самым стирая из мировой памяти человечества знание о ценнейших исторических записях и философских трактатах раннего буддизма; хотя пятно этого безжалостного и бессмысленного вандализма лежит на совести большинства воинствующих народов, тем не менее, несмотря ни на что, множеству памятников, свидетельствующих о глубочайшей истории человечества, всё-таки посчастливилось сохраниться, и, когда эти жалкие крохи теперь время от времени всё-таки поступают в распоряжение науки, та величает их "курьёзнейшими совпадениями".

Сегодня Европа едва ли может похвастать очень уж точным знанием собственной истории. Она мало что помнит о том, через какие невзгоды прошла и какие переломы судьбы испытала на своём веку, какие народы, сменяя друг друга, жили на её территории и чем они занимались. Да и какие памятники древности могли бы сохраниться в Европе при всех её свирепых войнах, при варварских нравах её уже исторически известных готов, гуннов, франков и прочих воинственных народов? А возьмите тот целенаправленный литературный вандализм, которым из века в век занималось увенчанное тонзурами духовенство, словно ночной кошмар преследуя интеллектуальную жизнь Европы? И вот теперь, оставшись без собственного, ею самою зафиксированного Прошлого, Европа в лице своих критиков, историков и археологов, ничтоже сумняшеся, отрицает его у других — и так происходит каждый раз, как только малейшая уступка с её стороны угрожает обернуться ударом по престижу Библии.

Нам говорят, "от древних цивилизаций не осталось и следа"! А как же пеласги — прямые, по Геродоту, предки эллинов? А как же этруски — с точки зрения историка, загадочный и, если хотите, чудесный народ, корни которого составляют одну из самых неразрешимых сегодня проблем? А то, что сегодня известно о них, наводит на ясную мысль: за этим народом скрывается нечто такое, что могло бы привести к открытию длиннейшей вереницы доисторических цивилизаций.

Возьмём этот самый народ, который описывается сегодня как пеласги, — народ высокоинтеллектуальный, чуткий ко всему новому, не привыкший сидеть без дела, занятый главным образом сельским хозяйством, народ миролюбивый, но умевший, когда надо, и постоять за себя; умевший, как никто другой, строить искусственные каналы, подземные водохранилища, возводить плотины, стены городов, невероятно прочные циклопические сооружения; народ, который, по некоторым догадкам, даже изобрёл так называемое кадмейское [200] или финикийское письмо, положившее начало алфавитам всех европейских народов — кем они были? Существуй только способ доказать, что пеласги — это потомки библейского Фалека [201] (Быт. 10,25), и вот вам был бы уже пример восходящей к глубокой древности цивилизации, но, правда, при этом и древность её тут же съёжилась бы, поскольку начало её нас заставили бы отсчитывать от ничтожного 2247 года "до Р.Х.". А кем были этруски?

Должны ли хоть Восток, хоть Запад твёрдо уверовать в то, что между высоким уровнем цивилизаций доримских (а мы бы сказали — доисторических) времён — тирсенийцев,[202] как их называли греки, — с их уже известными истории двенадцатью великими городами, циклопическими по размерам зданиями, с их пластическими и изобразительными искусствами, и тем временем, когда они были ещё просто неким кочевым племенем, "впервые спустившимся в Италию из своих северных широт", минуло всего лишь несколько веков? Как можно продолжать настаивать на том, что финикийцы с их Тиром, основанным в 2750 году "до Р.Х." (хронология, принятая западной историографией), с их широкой торговлей, флотом, расцветом знаний, искусств и цивилизации, представляли собой всего за пару веков до строительства Тира лишь "малочисленное племя семитских рыбаков"? Или что Троянская война никак не могла начаться ранее 1184 г. до Р.Х., и, таким образом, возникновение Великой Греции, Magna Græcia, необходимо возводить именно к VII-IX векам "до Р.Х.", и ни в коем случае не на тысячелетия раньше, хотя именно о последнем и говорили Платон и Аристотель, Гомер и циклы поэм, сюжеты которых заимствовались из писаний, уходивших на тысячелетия в прошлое?

Если сбитый с толку своей хронологией христианский историк или лишённый необходимых сведений вольнодумец одинаково почитают своим долгом презрительно отзываться о любой нехристианской или незападной хронологии как о "явном вымысле" и "чистейшем мифе, не заслуживающем и минуты внимания", то каким же образом человеку, целиком зависящему от такого рода западных проводников, добраться до истины? Если же этим невежественным составителям всемирной истории и удаётся как-то убедить свою публику в достоверности западной хронологии и этнологических бредней, то с какой стати восточный исследователь, имеющий доступ к совершенно другим — и, смеем сказать, более достоверным — материалам, должен присоединяться к числу слепых защитников "непогрешимой" западной историографии? Опираясь на документальные свидетельства, оставленные в Индии Яваначарьей (Пифагором) за целых 607 лет "до Р.Х.", и полагаясь на те данные, что содержатся в "храмовых записях" своего собственного народа, этот восточный исследователь заключает, что Великая Греция и самая первая её колония, Кумы,[203] возникли вовсе не сотни лет назад, и здесь можно смело говорить о тысячелетиях. К тому моменту, когда великий ученик арийских Учителей, Пифагор, отправился в Кротон, цивилизация этой Великой Греции уже вступила в период своего упадка.

Но, свободный от библейских предубеждений, восточный исследователь исходит из совершенно других посылок. В самом деле, у населявших Britannicæ Insulæ[204] кельтских и галльских племён ушло целых две тысячи лет на то, чтобы построить свои средневековые города, пусть и не идущие ни в какое сравнение с римскими, и две с половиной тысячи лет на то, чтобы хотя бы наполовину достичь уровня цивилизации Рима, и всё это при том, что племена эти имели перед своими глазами яркий пример уже готовой римской цивилизации, были знакомы с цивилизацией финикийцев, с которыми начали торговать за тысячу лет до христианской эры, и, в довершение ко всему, позднее пользовались определённой помощью со стороны норманнов и саксонцев. А из этого следует, что весь тот гипотетический период, что был милостиво наречён периодом детства человечества, никак не мог быть близок по времени периоду жизни апостолов и первых отцов церкви — наоборот, его следует отодвинуть назад, в прошлое, на гигантский по длительности промежуток времени. Если у живших в Западной Европе варваров ушло столько веков на то, чтобы создать собственный язык и отстроить империи, то, право, кочевым племенам "мифических" времён должно было бы, по всей справедливости, понадобиться с десяток тысячелетий, чтобы возвести свои Тиры и Вейи,[205] Сидоны [206] и Карфагены, ведь они никогда не пользовались благодатным влиянием христианской церкви, в заслугу которой нам теперь и предлагается приписать всё научное просвещение этого века.

В Троаде [207] под самым поверхностным слоем руин древней Трои погребены остатки и других, ещё более древних "Трой". А в ходе раскопок, проведённых Мариетт-Беем, под верхним слоем песка были обнаружены иные, более высокоразвитые цивилизации, артефакты которых составили археологические коллекции Лепсиуса,[208] Эббота [209] и Британского музея. А глубоко под нынешним Дели скрываются от людского взора шесть других таких же городов. Их расположенные одни над другими останки послужили моголам-захватчикам пьедесталом для возведения той роскошной столицы,[210] руины которой и по сей день свидетельствуют о великолепии Дели времён Великих Моголов. Но ни один памятник, свидетельствующий о законе цикличности в развитии цивилизаций, так никогда и не будет обнаружен до тех самых пор, пока в душе фанатичных критиков наконец не уляжется ярость, а деятели западной науки не будут готовы к работе по описанию истории в интересах одной лишь истины. Сегодняшняя Флоренция своим прекрасным ликом склоняется над могилой этрусской Флоренции, а та в свою очередь произросла из ныне уже незримых останков ещё более древних городов. Те же слова можно отнести и к Ареццо, и к Перудже, и к Лукке, и ко множеству других мест в Европе, на которых раскинулись современные города и посёлки, но все они покоятся на останках древнейших цивилизаций, восходящих ко временам немыслимой давности, и имена их давно позабыла даже нимфа Эхо, и не может она уже более даже прошептать их нам на ухо, пробиваясь сквозь неведомые "коридоры Времени".

Когда западные историки окончательно и бесповоротно, с аргументами в руках, объяснят, кто такие были хотя бы пеласги, а кто — этруски, а равно и столь же загадочные япиги, народ, который, судя по оставленным ими надписям, и с письменностью-то, похоже, познакомился раньше финикийцев, вот только тогда они, возможно, и получат право навязывать историкам-азиатам свои высосанные из пальца "сведения" и догмы. И вот тогда-то они, возможно, и получат право на свой насмешливый вопрос: "Как же объяснить, что сегодня не осталось ни одного заметного следа от тех высокоразвитых цивилизаций, которые, по описаниям, существовали когда-то в прошлом?"

"Означает ли это, что и наша нынешняя европейская цивилизация с её … ответвлениями может также погибнуть в результате какого-то наводнения или гигантского пожара?" Может, и даже быстрее, чем погибли многие прочие цивилизации. Ведь Европа не применяет в своих зданиях той кладки, что присутствует в циклопических и поистине титанических сооружениях древности. Не имеет она и пергамента, который мог бы сохранить свидетельства о "существующих ныне её искусствах и языках". Цивилизация её ещё слишком молода, и развивается она слишком стремительно, чтобы заботиться ещё и об оставлении потомкам каких-либо действительно неразрушимых памятников своей архитектуры, искусств и наук. Что есть такого во всей Европе, что можно было бы счесть хотя бы относительно неразрушимым, не говоря уже о реликвиях, которые могли бы пережить глубокие смещения геологических слоёв, как правило, происходящие вслед за подобными катаклизмами? Уж не её ли эфемерные хрустальные дворцы,[211] её театры, железные дороги, хрупкая современная мебель? Или, может быть, это её электрические телеграфные аппараты, фонографы, телефоны и микрографы? Если все первые из перечисленного находятся целиком во власти огня и циклонов с их неистовыми ливнями, то упомянутые последними чудеса современной науки может легко уничтожить ребёнок, расколотив их вдребезги. Если вспомнить о разрушении "семи чудес света", о гибели Фив, Тира, лабиринта,[212] египетских пирамид, храмов и гигантских дворцов, которые, как мы сегодня видим, медленно превращаются в пыль пустынь, сокрушаемые рукою Времени — рукою более лёгкою и милосердною в сравнении с любым катаклизмом, — то может показаться, что вопрос этот задаётся скорее из типичного для современности чувства гордыни, чем по зрелом размышлении.

А взять ваши ежедневные газеты с журналами? Они же спустя пару дней уже превращаются в жалкие клочья. А ваши столь непрочные книги, хранящие в себе все свидетельства о величии вашей цивилизации? Что останется от них после того, как ими пару раз полакомятся термиты? Неужто и их тоже следует считать неподвластными тлену? Да и с какой стати европейская цивилизация должна избежать общей участи? В основном уцелеют представители социальных низов, то есть те самые единицы, из которых и образуется основная масса народа, но они мало что знают об искусствах, науках и языках — владеют они языком разве лишь собственным, да и то далеко не блестяще. Искусства и науки — это та самая птица Феникс из старинных преданий: она умирает для того, чтобы возродиться вновь. И когда был впервые задан тот вопрос, который мы встречаем на с. 58 книги "Эзотерический буддизм", о "стремительном характере человеческого прогресса за последние две тысячи лет", корреспондент г-на Синнетта, пожалуй, мог бы дать на него следующий более исчерпывающий ответ:

"Эта стремительность, этот прогресс и та ненормальная быстрота, с которой одно открытие следует за другим, должны подсказать человеческой интуиции: то, что вы воспринимаете как "открытия нового" — это всего лишь повторные открытия забытого старого, которые, подчиняясь закону постепенного прогресса, вы делаете лишь чуть более совершенными, но, объявляя о них, вы должны знать: объясняете их вы далеко не первыми".

Легче всего мы усваиваем то, о чём уже слышали хотя бы раз прежде или узнали когда-то в детстве. Если, как утверждается, западные народы выделились из великой арийской ветви, то нетрудно догадаться, что первые населявшие Европу расы по своему развитию значительно уступали той корневой расе, что была обладательницей вед и имела у себя доисторических риши. Но те секреты, что передавались вашим далёким-далёким праотцам в тиши храмов, не были утеряны. Они дошли и до потомков, которые ныне занимаются лишь отработкой деталей полученных знаний

Вопрос IV. — Правда ли, что Луна глубоко погружена в материю?

Насколько известно авторам этих строк, ни один "Адепт" ещё никогда не излагал "мирским чела" своих "взглядов на Луну" для дальнейшей их публикации. С селенографией современная наука знакома очень хорошо — много лучше того, на что когда-либо мог бы рассчитывать любой ничтожный азиат-аскет. Боимся, что рассуждения, присутствующие на сс. 104 и 105 книги "Эзотерический буддизм",[213] не только весьма туманны, но и преждевременны. А потому давайте сразу перейдём к следующему вопросу —

Вопрос V. — О минеральной монаде [214]

Любое английское выражение, которое верно передаёт ту или иную идею, "получает одобрение со стороны Адептов". А что в этом не так? Термин "монада" обозначает всё ту же жизнь — дремлющую ли в минерале или присутствующую в растениях и животных. Моногенист может не соглашаться с таким термином и особенно с самой идеей "монады", тогда как у полигениста — если только он не законченный корпореалист — никаких возражений по этому вопросу возникнуть не должно. Что же до учёных других школ, то они отвергнут уже саму концепцию человеческой монады — просто назовут её "ненаучной".

Какое отношение имеет монада к атому? Ровно никакого — ни к атому, ни к молекуле в их современном научном понимании. Нельзя её уподобить и тому микроорганизму, который когда-то был отнесён к разряду полигастрических инфузорий, а сегодня считается растением и причисляется к водорослям. Но это и не совсем та "монада", о которой говорят перипатетики.

В физическом, структурном смысле минеральная монада, разумеется, отличается от человеческой, хотя собственно монада не имеет в себе ничего физического, а строение её невозможно описать с помощью каких бы то ни было химических символов или элементов. Коротко говоря, минеральная монада едина, одна и та же — монады же высших животных и человека бесчисленны. А иначе как ещё можно было бы объяснить и понять математически процесс эволюционного развития четырёх царств природы, к тому же, и происходящего по спирали?[215]

Монада — это соединение двух последних принципов в человеке: шестого и седьмого, и, строго говоря, термин "человеческая монада" относится только к духовной душе, а не к её жизнедателю — наивысшему духовному принципу. Но поскольку духовная душа не могла бы существовать, не могла бы быть в отрыве от последнего, то она называется всё-таки "монадой". По своему составу (если уж этот термин, "состав", способный шокировать любого азиата, нам так настоятельно необходим, когда мы хотим прояснить свою мысль европейцу) буддхи, то есть шестой принцип, представляет собой эссенцию того, что вы назвали бы материей (а скорее неким центром духовной силы), пребывающей в своих шестом и седьмом состояниях, тогда как питающий его [буддхи] жизнью атман составляет часть единой жизни, Парабрахмана. Но пусть даже эссенция монады (да простят нам это выражение), заключённая в минерале, растении и животном, и остаётся одной и той же на протяжении всех циклов эволюции — от самых низших элементалов до царства дэв, — она всё-таки различается уровнем своего развития.

Было бы глубоко ошибочным представлять себе монаду в виде некоего отдельного, самостоятельного существа, медленно пробивающегося по какому-то своему особому пути в низших царствах, и полагать, будто спустя неисчислимое множество трансмиграций она достигает своего расцвета в виде человеческого существа — коротко говоря, было бы ошибкой полагать, будто монада, скажем, Гумбольдта может восходить к монаде атома какого-нибудь минерала вроде роговой обманки. С точки зрения физической науки, привыкшей строго отличать один атом от другого, корректнее было бы, разумеется, говорить не о той или иной [отдельно взятой — перев.] "минеральной монаде", а о той единой Монаде, которая в данном случае проявляет себя в особой форме пракрити, называемой минеральным царством. Не следует думать, будто атом, молекула, в его обычном научном понимании — это эдакая частичка чего-то такого, что должно питаться жизнью от чего-то психического и что спустя долгие эоны должно неминуемо получить расцвет в виде той или иной человеческой личности. Нет, минеральная монада — это такое конкретизированное проявление универсальной, мировой энергии, которое пока ещё не обрело своей индивидуализации, это рядовое проявление единой мировой Монады.

Океан [первоматерии] начинает расщепляться на потенциально образующие его капли лишь после того, как волна импульса жизни достигает определённой стадии эволюции — стадии появления человека. Тенденция к индивидуализации монад набирает силу постепенно и почти что подходит к своему максимуму у высших животных. Перипатетики под словом "монада"[216] понимали весь Космос — в пантеистическом смысле. Оккультисты же, в принципе соглашаясь с таким взглядом на вещи, подразделяют весь процесс эволюции конкретного из абстрактного на ряд последовательных этапов, каждый из которых у них носит особое название, и одним из таких названий как раз и является термин "минеральная монада".

Термин этот означает всего лишь то, что приливная волна духовной эволюции в известный момент проходит именно по этой дуге своей цепи. Незаметно дифференцироваться "эссенция монады" начинает уже в растительном царстве. Поскольку же монада, по верному определению Лейбница, представляет собой нечто простое и несоставное, то жизнь свою на всех этапах дифференциации, в ходе которой и образуются собственно монады, она получает именно от духовной эссенции — а вовсе не от той или иной агрегации атомов, выступающей лишь носителем или субстанцией, через которую пробивается разум, достигший у одних монад более низкого, а у других — более высокого уровня.

Да, среди растений, проявляющих, как считается, чувствительность [к внешним раздражителям], существует некоторое число таких, которые действительно можно считать обладателями этого осознанного восприятия, которое Лейбниц называет апперцепцией. Однако все остальные наделены такой внутренней деятельностью, которую можно назвать простой лишь нервной чувствительностью растений (и было бы ошибкой называть её даже перцепцией). И поэтому даже растительная монада остаётся по-прежнему всё той же самой единственной монадой, но находящейся теперь на втором этапе пробуждения чувствительности.

Лейбниц несколько раз подходил почти вплотную к истине, но всё-таки определял эволюцию монады неточно, а зачастую и глубоко ошибочно.

Всего существует семь царств [природы]. Первую группу образуют три класса элементалов (или нарождающихся центров силы), стоящих на разных ступеньках эволюции — от первой фазы дифференциации мулапракрити до её третьей степени, то есть включают в себя как то, что ещё начисто лишено сознания, так и то, что уже обладает полуперцепцией. Вторая, более развитая группа охватывает собой все царства от растительного до человеческого. Таким образом, минеральное царство оказывается центральной или поворотной точкой в процессе развёртывания "эссенции монады" — если рассматривать последнюю как эволюционирующую энергию.

Итак, мы имеем: три этапа эволюции элементалов, минеральное царство, и три [последующих] этапа эволюции объективной физической природы — таковы те семь звеньев, которые и образуют всю эволюционную цепочку. Нисхождение духа в материю (равнозначное процессу восхождения [материи] в ходе физической эволюции); повторное восхождение [духа] из бездны бездн материальности (минеральности) назад, к status quo ante[217] с соответствующим рассеянием плотного организма — вверх, к нирване, точке исчезновения дифференцированной материи.

Быть может, нам будет легче представить себе весь этот процесс с помощью следующей несложной диаграммы:

Линия AD ["Дух нисходит в материю"] показывает постепенную обскурацию духа по мере его перехода в плотную материю, где точка D указывает на положение минерального царства в ходе его эволюции, начиная с точки его зарождения d и заканчивая точкой а, в которой это царство достигает своей предельной плотности. Точки с, b, a в левой части рисунка указывают на три стадии эволюции элементалов, то есть на те три последовательных этапа, которые проходит духовный импульс (через царство элементалов, о котором мало что позволено говорить),[218] после чего этот духовный импульс оказывается заточённым в самую плотную форму материи. Указанные же в правой части диаграммы точки a, b, с обозначают три фазы органической жизни: в виде растений, животных и человека. То, что является полной обскурацией для духа, означает достижение предельного совершенства для его антипода — материи. Эта идея передаётся линиями AD и DA.[219] Стрелками же обозначена направленность движения эволюционного импульса, который переходит в состояние вихря [объективности], а затем вновь рассеивается в субъективность абсолюта. Центральной, самой толстой линией dd обозначено минеральное царство.

Времена моногенистов канули безвозвратно. Даже те, кто, как, например, профессор Агассис ещё верует в личного Бога, сегодня утверждают, что

" . . . существует очевидный прогресс в последовательной смене на поверхности Земли одних живых существ другими. Прогресс этот заключается в достижении всё большего сходства с ныне живущей фауной и — особенно у позвоночных — в их всё большем сходстве с человеком . . . Человек — вот та цель, к которой стремится весь животный мир, начиная с самого первого появления самых первых рыб палеозойской эры" ("Principles of Zoology", pp. 205-206).[220]

Минеральная монада — это никакая не латентная индивидуальность, а такая всепроникающая сила, которая своим носителем на сегодняшний день имеет материю, пребывающую в своём самом низшем, самом плотном земном состоянии. В человеке монада достигает своего полнейшего потенциального развития, и в зависимости от своего носителя — пяти низших и наиболее физических человеческих принципов, — она может находиться либо в пассивном, либо в абсолютно активном состояниях. Своё полное освобождение монада получает в царстве дэв, где и пребывает в своём наивысшем состоянии — лишь на один шаг отстоя от единой мировой Жизни.[221]

Вопрос VIII — Датировка периода жизни Шри Шанкарачарьи [222]

Когда речь заходит о древнем периоде истории Индии, то не всегда бывает легко определить точную дату того или иного события. Однако трудность эта многократно усиливается ещё и спекуляциями европейских востоковедов, усилия которых в этом направлении немало поспособствовали внесению ещё большей сумятицы в и без того сложную картину, которая сложилась в области народных легенд и преданий, нередко изменявшихся и подправлявшихся в угоду спорящим друг с другом религиозным течениям. Причины этого станут понятны после того, как мы проанализируем те исходные посылки, на которых строятся эти спекуляции. Западные востоковеды в своих трудах зачастую выказывают не слишком-то глубокое знание индийской литературы, философии, религии и индийских преданий, проявляя при этом высокомерное невнимание к мнению индуистских писателей и пандитов. Весьма нередко они берут факты и даты из сочинений своих же предшественников или современников, пребывая в полной уверенности, что те точны, а потому и не утруждая себя их дополнительной проверкой. Даже в тех случаях, когда какой-нибудь автор приводит ту или иную дату, откровенно признаваясь при этом, что сам он не вполне убеждён в её точности, последователь его зачастую может ссылаться на эту же дату, как если бы она была абсолютно точна. Вот так одна неверная дата порождает другую, столь же неверную, дату, и один неверно сделанный вывод приводит к другому, столь же безосновательному и нелогичному.

Стало быть, если мы хотим проверить точность даты, на которую ссылается тот или иной из числа этих авторов, то нам придётся для этого внимательно проанализировать всю построенную им структуру индийской хронологии. Мы считаем целесообразным перечислить вначале некоторые из упомянутых исходных посылок этих авторов, и лишь после этого перейдём к анализу их мнений относительно датировки периода жизни Шри Шанкарачарьи.

I. Многие из вышеуказанных авторов не вполне свободны от предубеждений, связанных с тем пагубным учением, которое они верно или неверно восприняли из Библии, а именно: будто наш мир имеет всего лишь шесть тысяч лет от роду. Мы вовсе не хотим этим сказать, будто каждый из числа этих авторов сегодня готов всерьёз защищать указанное учение. Тем не менее, на умы христианских авторов оно наложило столь заметный отпечаток, что и к исследованию сообщаемых азиатской хронологией сведений они приступают именно под этим своим углом зрения. Едва только высказывается утверждение, что то или иное событие из древней истории Египта, Индии или Китая произошло пять или шесть тысяч лет тому назад, как, разумеется, утверждение это тут же отбрасывается, а [христианские] авторы даже не удосуживаются провести хоть какое-нибудь исследование для проверки верности высказанного утверждения.

II. Они крайне не желают признавать того, что веды в любой своей части могут оказаться древнее Пятикнижия, и стоят на своём даже в тех случаях, когда в доказательство приоритета вед приводятся доводы, спорить с которыми не стал бы ни один беспристрастный исследователь с незамутнённым христианскими предубеждениями умом. Таким образом, древность индийской истории определяется, по их мнению, теми пределами, которые устанавливает для неё Ветхий Завет. Они буквально исходят из того, что любое произведение, входящее в корпус ведийской и санскритской литературы, а равно и почти любое событие из индийской истории, должны строго вписываться в тот промежуток, который пролегает между временами Ветхого Завета и сегодняшним днём.

III. Зачастую они без всяких на то оснований исходят из убеждения, будто любой фрагмент вед, содержащий в себе философские или метафизические рассуждения, должен рассматриваться как позднейшая вставка, и, вообще, ни одна посвящённая философским вопросам книга не могла быть написана ранее периода жизни Будды или до начала христианской эры. Цивилизация, философия и научное исследование, по мнению этих авторов, возникли лишь в те шесть-семь веков, что непосредственно предшествовали христианской эре, а человечество возникло, постепенно выйдя из "глубин животной дикости", лишь в последние четыре-пять тысяч лет.

IV. Они также исходят из того, что буддизм возник лишь вместе с Гаутамой Буддой. Любой факт, свидетельствующий о существовании буддизма, джайнизма и философии архатов в более ранние времена, напрочь отвергается как вздорная и смехотворная придумка буддистов и последователей других религий, якобы помышляющих таким образом приписать собственным вероучениям исключительную древность. В этом неверном свете им представляется, будто ни одна индуистская книга, упоминающая доктрины буддизма, не могла быть написана ранее периода жизни Гаутамы Будды. Г-н Вебер, к примеру, полагает, будто Вьяса, автор "Брахма-сутр", написал своё произведение лишь в V веке по Р.Х. Вот уж, право, откровение так откровение для большинства индуистов.

V. Каждый раз, как оказывается, что авторство нескольких написанных на различные темы книг приписывается индуистской литературой или традицией одному и тому же человеку, они зачастую предполагают — причём в большинстве случаев голословно — что указанные произведения на самом-то деле принадлежат различным авторам. Рассуждая таким образом, они уже открыли двух Бадараян (Вьяс), двух Патанджали и трёх Вараручи. Мы далеки от мысли, что одноимённость всегда предполагает и несомненную тождественность лиц. Но мы не можем не протестовать против подобных предположений, когда они высказываются без приведения соответствующих доказательств и с единственной целью: подтвердить уже загодя подготовленный вывод или любимую гипотезу.

VI. В попытке установить хронологическую последовательность в исторических событиях древней Индии эти авторы нередко разбивают процесс развития или формирования санскрита и индийской литературы на разнообразные этапы. А то время, которое, по их мнению, необходимо для этого развития, они подсчитывают на манер геолога, подсчитывающего количество времени, необходимого для постепенного формирования того или иного слоя земной коры. Но в их расчётах мы не наблюдаем ничего похожего на строгий метод. Было бы ошибкой исходить из того, что процесс развития одного языка требует точно такого же количества времени, что и любой другой. Предпринимая расчёты подобного рода, необходимо тщательно учитывать характерные особенности того народа, который говорит на этом языке. Важна также и история этого народа. Если взглянуть на расчёты, сделанные Максом Мюллером для так называемых "периодов сутр, брахман, мантр и кханд", то всякому станет очевидно, что ни один из указанных выше факторов так и не был им принят во внимание. Все периоды времени, присвоенные этим четырём "слоям"[223] ведийской литературы, носят совершенно произвольный характер.

Таковы пороки, характерные для трудов европейских востоковедов, и мы привели их здесь для того, чтобы подвести читателя к единственной мысли: полагаться на точность выводов этих авторов в датировке истории древней Индии можно далеко не всегда.

Анализируя ссылки на литературные и традиционные источники, которыми во множестве оперируют европейские востоковеды в попытке установить годы жизни Шанкарачарьи, мы должны обращать особое внимание на то, является ли указываемая ими личность действительно тем самым первым Шанкарачарьей, который и является основоположником учения адвайта, или же речь идёт о каком-то простом его последователе, ставшим адипати (главой) одного из множества матхов (храмов), учреждённых Шанкарачарьей и его преемниками. Многие из последующих матх-адипати, придерживающихся учения адвайта (особенно принадлежащих к матху в Шрингери [224]), пользовались при жизни громкой славой и были широко известны в Индии. Все они зачастую были известны под именем "Шанкарачарья". А это значит, что любое упоминание о каком-либо из этих матхадипати можно легко по ошибке принять за упоминание о самóм — первом — Шанкарачарье.

Что же касается г-на Барта, на точку зрения которого относительно периода жизни Шанкары ссылается в своём письме "член английского Т.О.", противопоставляя её датировке, приведённой в книге г-на Синнетта об эзотерическом буддизме, то складывается впечатление, что сам он не вполне знаком с историей вопроса. Приводимую им датировку он не подкрепляет никакими доказательствами и даже вскользь не упоминает о существовании более авторитетных научных и традиционных источников, которые расходятся с его собственной датировкой. Годы жизни Шанкары он указывает в скромном примечании на с. 89 своей книги "Религии Индии",[225] где говорит:

"Период жизни Шанкарачарьи обычно датируют VIII веком; мы же, пожалуй, должны отнести его скорее к IX веку. Наиболее достоверная традиция считает датой его рождения 10 число месяца "мадхава" [апрель-май][226] в 788 году по Р.Х. [Ind. Studien, t. xiv, p. 353]. Правда, другие источники относят годы его жизни к II и V векам [Ind. Antiq., i, 361; vii, 282]. С другой стороны, автор "Дабистана" [ii, 141] переносит период его жизни аж к началу XIV века".

Г-н Барт явно ошибается, утверждая, будто период жизни Шанкары принято датировать VIII веком. Существует столько же источников, относящих годы его жизни к тому или иному веку дохристианской эры, сколько и тех, что утверждают, будто жил он уже в христианские времена, но, как мы увидим ниже, свидетельства, склоняющиеся в пользу первого утверждения, всё-таки численно преобладают.

Нельзя сказать, чтобы у востоковедов в целом сложился какой-то чёткий собственный взгляд на рассматриваемый вопрос. Так, Макс Мюллер, похоже, вообще не уделял этой проблеме особого внимания. Монье-Вильямс просто копирует датировку г-на Уилсона, да и г-н Вебер, судя по всему, всецело полагается на тот же самый источник, не обременяя себя дополнительным исследованием этого вопроса. Единственным востоковедом, глубоко и внимательно изучившим проблему, является, пожалуй, г-н Уилсон, но и он сам честно признаётся, что установить "точный период его (Шанкары) жизни не представляется возможным" ("Essays on the Religion of the Hindoos", vol. I, p. 201)[227].

Таким образом, в свете сказанного приведённое выше примечание явно вводит читателя в заблуждение. Г-н Барт не сообщает своим читателям ни того, откуда он взял приводимую им традицию, ни оснований, по которым он полагает, будто речь в ней идёт именно о первом Шанкарачарье и будто это и есть "наиболее достоверная традиция". Ввиду же того, что вопрос остаётся по-прежнему открытым, г-ну Барту не следовало останавливаться ни на какой конкретной датировке, коль скоро он не готов ни обосновать, ни твёрдо подкрепить её соответствующими аргументами. Упоминаемые же им другие традиции явно не в силах ничем подтвердить авторитетность той традиции, на которую он ссылается вначале. Однако, судя по тому, как он сформулировал своё примечание, складывается впечатление, будто он осветил в нём все существующие по этому вопросу научные и традиционные источники, но, как мы покажем ниже, самые важные из них оказались вне поля зрения читателя. Никаких аргументов, подтверждающих его датировку периода жизнедеятельности Шанкары, мы не найдём и в остальных главах книги г-на Барта, кроме парочки отдельных пассажей, которые можно понимать как угодно: и как выводы из вышеприведённого утверждения, и как аргументы в его пользу, которые ещё только предстоит в этой связи проанализировать.

Г-н Барт усмотрел некую связь между появлением в Индии Шанкары и началом преследований буддистов, которое он, похоже, датирует VII-VIII веками. На с. 89 своей книги он говорит о "широко развернувшихся на Деканском плоскогорье преследованиях буддистов со стороны школ Кумарилы [228] и Шанкары в VII-VIII веках". А на с. 135 он даже пишет, что "ученики Кумарилы и Шанкары сформировали военные отряды и объявили себя ярыми защитниками ортодоксии". Однако убедительность этих утверждений автор сам же и сводит на нет на сс. 89 и 134, где отмечает отсутствие в исследованных на сегодняшний день аутентичных документах каких-либо следов, свидетельствующих о преследовании буддистов Шанкарой, и указывает на вздорность легенд, рисующих его в роли безжалостного истребителя буддистов на всей территории, простирающейся от Гималаев до мыса Коморин.[229]

Связывать Шанкару с Кумарилой, а именно это автор и делает в приведённых выше цитатах, просто смехотворно. Едва ли найдётся такой индуист, который не знал бы о том, что последователи пурва-мимансы (а у Кумарилы есть комментарии к сутрам) принадлежали к числу самых яростных, самых непримиримых противников Шанкары и его учения, и, судя по всему, г-н Барт совершенно незнаком со взглядами Кумарилы, не понимает, что такое школа пурва-мимансы, и не имеет ни малейшего представления о масштабе и идеях ведантистской философии Шанкары. Непонятно, на каком основании автор говорит о гонениях на буддистов в VII и VIII веках и о Шанкаре как их главном застрельщике. А некоторые места в его книге явно наводят на мысль, что его датировка не может считаться абсолютно верной.

Так, к примеру, на с. 135 он говорит, что гонения на буддистов начались уже во времена Ашоки.[230] Но в этом случае не может не озадачивать то обстоятельство, что индуисты-ортодоксы безропотно молчали почти десять веков, даже не помышляя о том, чтобы достойно ответить врагу. Политическое возвышение буддизма при Ашоке продолжалось недолго, а индуисты пользовались поддержкой со стороны самых могущественных царей как до, так и после начала христианской эры. Кроме того, как заявляет сам же автор на с. 132 своей книги, в VII веке буддизм переживал уже период упадка. Но в этом случае трудно поверить, чтобы гонения на буддистов начались аккурат в тот момент, когда их религия уже и без того пребывала в упадке. Да какому же вероучителю или религиозному реформатору и в голову бы взбрело тратить своё время и силы на разрушение уже и без того развалившейся религии? И где свидетельства того, что Шанкару вообще занимала эта задача?

Будь действительно проповеди его главным образом направлены на то, чтобы пробудить гонения на буддизм, то, можно не сомневаться, он оставил бы после себя хоть какие-то сочинения, в которых подверг бы критике буддизм и разоблачил его пороки. С другой стороны, ни в одном из своих трудов он даже вскользь не упоминает о буддизме. Хотя он и был весьма плодовитым автором, во всём ряду его сочинений мы не встретим ни единой строчки, касающейся буддизма и его доктрин. Единственным исключением можно, пожалуй, считать несколько его замечаний по поводу отстаиваемой некоторыми буддистами теории, касающейся природы восприятия, — они содержатся в его комментарии к "Брахма-сутрам".

Но даже и эти несколько строк, присутствующие в его комментарии, были вызваны необходимостью дать толкование некоторым идеям, высказанным в "Сутрах". Поскольку же, по нашему скромному мнению, эти "Брахма-сутры" были написаны самим Вьясой (а не тем мнимым Вьясой, что якобы жил в V в. по Р.Х., — плодом фантазии г-на Вебера), то содержащиеся в них идеи относятся к тому буддизму, который существовал ещё до Гаутамы Буддды. Из этих нескольких замечаний нашим читателям станет ясно, что Шанкарачарья не имел никакого отношения к гонениям на буддистов. В подтверждение своей позиции позволим себе процитировать несколько строк из предисловия г-на Уилсона к первому изданию его "Санскритского словаря". Вот что он пишет относительно участия Шанкары в преследовании буддистов:

"Хотя распространённое мнение и приписывает начало преследований Будды действиям Шанкарачарьи, мы в данном случае имеем некоторые основания этому не поверить. Противоречит тому мягкий характер реформатора, который, по всем описаниям, был человеком тонким и веротерпимым. И, опираясь на свою пусть и слабую начитанность в области ведантистских трудов, но ещё больше на убедительные свидетельства Раммохана Роя,[231] которые привожу здесь с его позволения, я не думаю, что в собственных его трудах — в любых, какие только сохранились до наших дней, — мы найдём хоть какие-то следы, говорящие о его главенстве в гонениях на кого бы то ни было, при том, что и главной целью его трудов было вовсе не исправление буддизма или любого другого учения, отколовшегося от ортодоксии индуизма, а лишь словесное опровержение всех иных доктрин, кроме его собственной, и реформаторство, то есть воссоздание четвёртого религиозного ордена".[232]

А ниже он замечает, что

"было бы ошибкой приписывать ему участие в преследованиях. Судя по всему, он к этим мерзостям не имел никакого отношения и даже не вступал ни в какие споры ни с кем из буддистов".[233]

Как можно заключить из вышеприведённых строк, период начала преследования буддистов, будь мы даже в силах с точностью его определить, не может служить нам ориентиром для установления времени жизни Шанкары.

Если верить г-ну Барту, то он будто бы обнаружил некую связь, якобы существующую между возникновением систем Шанкары, Рамануджи [234] и Анандатиртхи,[235] с одной стороны, и появлением в Индии арабских купцов в первых веках хиджры, с другой, и, несомненно, достоин самых высших похвал за столь оригинальное открытие. Эта загадочная, таинственная связь между философией адвайты и арабской коммерцией описана на с. 212 его книги и, вероятно, могла бы иметь какое-то отношение к рассматриваемому вопросу, не будь она чистейшей игрой его воображения. И то единственное основание, которое он приводит в доказательство своей теории, на мой скромный взгляд, не выдерживает никакой критики. Жизнь Будды давала индуистам яркий пример широчайшего религиозного движения под водительством одного-единственного учителя, и им не было никакой нужды копировать у себя жизнеописание арабского пророка. В книге Барта можно лишь в ещё одном месте найти строки, имеющие некоторое отношение к периоду жизни Шанкары. На с. 207 он пишет следующее:

"Так, например, Шива, — тот самый Шива, которого молят спуститься в начале драмы о Шакунтале, который одновременно и бог, и жрец, и жертва и у которого тело составляет всю Вселенную, — воплощает в себе ведантийскую идею. Это свидетельство как-то упускается из виду, когда кое-кто утверждает, будто именно с Шанкары и начинается вся школа веданты".

Но столь же часто это свидетельство упускается из виду и когда кое-кто из подобных г-ну Барту востоковедов утверждает, будто Шанкара мог жить позднее автора "Шакунталы".

Как явствует из вышесказанного, точка зрения г-на Барта относительно периода жизни Шанкары лишена всяких оснований. Поскольку же, как мы видим, г-н Уилсон изучил этот предмет с бóльшим тщанием и вниманием, то мы должны обратиться к его точке зрения и приглядеться, насколько надёжные аргументы лежат в её основании. Предприняв попытку зафиксировать годы жизни Амара Синхи [236] (а попытка эта закончилась самой сокрушительной неудачей), он должен был установить и период жизни Шанкары. Соответственно, высказывания г-на Уилсона по поводу этого периода мы и находим в предисловии к первому изданию его санскритского словаря. Здесь мы воспроизведём несколько связанных с нашей темой фрагментов из этого предисловия и затем прокомментируем их. Вот что пишет г-н Уилсон:

"Для индуистов дата рождения Шанкары являет собой такое же яблоко раздора, как и любое другое заметное событие. Как утверждают кадальские (правильно: кудальские [237]) брамины, образующие объединение последователей и проповедников его системы, Шанкара появился на свет около 2 тысяч лет тому назад: кто-то считает, что он родился незадолго до начала христианской эры, а кто-то относит его к III-IV вв. по Р.Х.

Если верить рукописному жизнеописанию правителей Конги,[238] хранящемуся в коллекции полковника Маккензи, то Шанкара является современником Тиру Викрама Дэвы Чакраварти, правителя Скандапуры в Декане (178 год по Р.Х.), и родился он в селении Шрингери, расположенном на границе Западных Гатов, находящихся сегодня на территории Майсура.[239] Там, по преданиям, он и основал свою школу, которая существует и поныне, выступая духовным центром для брахманов-смартов [240] всего полуострова. Как утверждает эта школа, Шанкара родился 1600 лет тому назад, тогда как, по общепринятой традиции, родился он 1200 лет тому назад.

"Бходжа Прабандха"[241] относит Шанкару к числу самых знаменитых персон и называет его современником царя. В этом случае годы его жизни можно датировать VIII-IX веками.

Последователи же Мадхвачарьи [242] в Тулуве,[243] как видно, попытались согласовать друг с другом эти противоречивые сведения, предположив, что он рождался трижды: сначала в Сивули, расположенном в Тулуве, 1500 лет тому назад; затем, несколько веков спустя, он снова родился в Малабаре;[244] и наконец, он в третий раз появился на свет в Падукачайтре (в Тулуве) не далее как 600 лет тому назад — последнее утверждение ими особо подчёркивается, поскольку основатель и их собственной школы родился тогда же, но своим утверждением они хотели почтить своего учителя, показывая, что тот ни в чём не уступает Шанкаре в свете надуманных споров о первенстве.

Брамины-вайшнавы из Мадуры утверждают, что Шанкара появился на свет в IX веке Шаливаханы,[245] то есть в X в. по Р.Х. А, как полагает д-р Тэйлор, если мы будем говорить о 900 годах, то окажемся недалеко от истины, тогда как г-н Колбрук предпочитает говорить о 1000 лет. С этой последней датировкой как раз склонен соглашаться и мой друг Раммохан Рой, кропотливый исследователь творчества Шанкары и проповедник его философской доктрины. "Подсчитав количество духовных поколений среди последователей Шанкара Свами от его времён до наших дней", — заключает он, — "получается, что жил он где-то между VII и VIII вв. по Р.Х.". А этот период согласуется с теми сообщениями, которые получил д-р Бьюканен во время своей поездки на родину Шанкары, в Малабар, а также вписывается в свидетельства "Кералолпатти" — источника любопытных историко-статистических сведений о провинции, в котором, судя по приводимым г-ном Дунканом цитатам, отмечается, что правила для каст в Малабаре были введены в действие философом примерно за 1000 лет до 1798 года.

С другой стороны, здесь нужно оговориться: как следует из хранящегося у полк-ка Маккензи рукописного перевода тех самых жизнеописаний, Шанкарачарья родился где-то в середине V века, то есть примерно 1300-1400 лет назад, что расходится с данными г-на Дункана. Расхождение это, правда, не столь уж и важное, поскольку упомянутая нами рукопись либо вследствие ошибки в оригинале или в силу погрешности перевода изобилует множеством явных ошибок, а стало быть, и твёрдо опираться на неё нельзя. Таким образом, чаша весов целиком склоняется в пользу датировки, по которой Шанкара родился примерно десять столетий тому назад, и я настроен на то, чтобы принять именно эту датировку периода жизни Шанкарачарьи, отнеся время его рождения к концу VIII — началу IX века христианской эры".[246]

Но мы положим на обе чаши весов для г-на Уилсона ещё несколько источников, после чего прокомментируем весь вышеприведённый фрагмент.

Так, в книге "Жизнеописания знаменитых писателей Индии", изданной в Бомбее Джанарданом Рамчендерджи [247] в 1860 году, отмечается, что Шанкара жил 2500 лет, а по некоторым источникам, 2200 лет тому назад. А в хрониках кумбаконамского [248] матха приводится список 66 матхадипати, от времён Шанкары и до наших дней, откуда следует, что Шанкара жил более 2 тысяч лет тому назад.

Упоминаемый г-ном Уилсоном кудальский матх, находящийся под духовной властью шрингерийского матха, как раз и следует датировке этого последнего матха, поскольку традиция у них одна. Их расчёты вполне надёжны, поскольку подтверждаются датировками мест для погружения в самадхи (что-то вроде склепов), которыми пользовались из века в век гуру из шрингерийского матха, и всё это приводит нас к началу христианской эры.

Г-н Уилсон не приводит ничего конкретного ни о характере, ни о происхождении, ни о надёжности тех сообщений, которые относят период жизни Шанкары к III-IV вв. христианской эры или к самому её началу, да и не так уж очевидно, что в упомянутой им истории конгских правителей речь идёт именно о самом первом Шанкарачарье. Да, эти традиции явно противоречат выводам г-на Уилсона, но непонятно, на каком основании он их отвергает.

Г-н Уилсон явно ошибается, утверждая, будто шрингерийский матх отодвигает период жизни Шанкары на 1600 лет от наших дней. Выше мы уже приводили данные шрингерийского матха и убедились в том, что они целиком сходятся с данными кудальских браминов. Как мы выяснили, данные эти исходят от мадрасского представителя матха Шрингери, который не так давно опубликовал сохранившийся в этом матхе список учителей вместе с датами их жизни.

Далее, нам непонятно, по какой такой "общепринятой традиции" Шанкара "родился 1200 лет тому назад". Насколько нам известно, никакой общепринятой традиции в Индии не существует. На юге Индии большинство людей до сих пор полагаются на шрингерийские данные, а на севере никакой общепринятой традиции как будто не существует и вовсе. Масса разноречивых данных — вот и всё, что у нас есть.

Удивительно, что такой востоковед, каким себя считает г-н Уилсон, смешивает поэта по имени Шанкара, который и упоминается в "Бходжа Прабандхе", с великим учителем адвайты. Ни один индус никогда не допустил бы столь нелепой ошибки. Удивляет нас и то, что кое-кто из этих европейских востоковедов до сих пор там и сям ссылается на книги вроде "Бходжа Прабандха", "Катхасаритсагара",[249] "Раджатарангини"[250] и "Панчатантра"[251] как на серьёзные исторические источники. В другом месте своего предисловия г-н Уилсон сам же и говорит о полнейшей недостоверности "Бходжа Прабандхи", поскольку ряд содержащихся там утверждений не согласуется с его гипотетической датировкой периода жизни Амара Синхи, но он всё равно сознательно цитирует недостоверный источник, лишь бы только подтвердить собственный вывод о времени жизни Шанкары. Вообще, последовательность не входит в число главных достоинств большинства европейских востоковедов. В "Бходжа Прабандхе" упоминается человек, всегда фигурирующий под именем Шанкара-кави (поэт), но он никогда не именуется Шанкара-чарьей (учителем). Основоположник же адвайты ни в одной индуистской книге не называется Шанкара-кави.

Что же касается традиций Мадхвы и точек зрения браминов-вайшнавов из Мадуры относительно периода жизнедеятельности Шанкары, то о них нам и говорить-то незачем. На наш скромный взгляд, в вопросе об истории жизни Шанкары и его философии от последователей Мадхвы и вайшнавов всё равно не услышишь ни слова правды. Они ведь бьются из всех сил, лишь бы только доказать всему миру, будто их доктрины существовали уже задолго до рождения Шанкары, а философия адвайты — это всего лишь еретическое учение, отколовшееся от ранее сложившейся индуистской ортодоксии. Соответственно, они и утверждают, что жил он самое большее полторы тысячи лет назад и никак не ранее.

Непонятно также и то, почему д-р Тэйлор относит годы жизни Шанкары на 900 лет назад, а г-н Колбрук по каким-то причинам — примерно на тысячу. До тех пор, пока мы тщательно не просеем их аргументацию, мы не можем с полным основанием принять их датировки.

К счастью, г-н Уилсон приводит нам доводы, объясняющие позицию Раммохана Роя. Мы склонны верить тому, что подсчёты свои Раммохан Рой производил с учётом шрингерийского списка учителей (или гуру), поскольку на сегодняшний день опубликован только один этот список, а ни один другой матх, за исключением, пожалуй, лишь кумбаконамского, не располагает списком гуру, доходящим до наших дней в непрерывной последовательности. Но нам нет нужды слишком уж сильно полагаться на его расчёты (которые уже по самой сути своей не более чем гадание на бобах), коль скоро у нас есть сохранившийся в Шрингери древний список, в котором содержатся имена учителей вместе с датами их жизни. Поскольку же датировки эти до последнего времени не публиковались, и перед глазами Раммохана Роя была просто цепочка одних лишь имён, то, чтобы установить годы жизни Шанкары, ему пришлось наугад приписать каждому из учителей некое усреднённое число прожитых им лет. Таким образом, мнение его не имеет для нас вообще никакого значения теперь, когда мы располагаем свидетельствами шрингерийского матха, указывающими на то, что Шанкара, как уже было сказано, жил за несколько веков до наступления христианской эры. И даже если бы Раммохан Рой в своих расчётах исходил из того количества учителей, что упоминаются в кумбаконамском списке, то это всё равно ничего не изменило бы.

Не следует придавать слишком большого значения и тем устным свидетельствам, которые д-р Бьюканен получил от неизвестных людей во время своей поездки в Малабар. И теперь нам остаётся лишь поразмыслить над тем, какие выводы мы можем для себя сделать на основании содержащихся в "Кералолпатти" данных. Различные рукописные копии этой книги, как мы видим, по-разному датируют годы жизни Шанкарачарьи, но даже если бы они целиком и сходились друг с другом, то мы всё равно не могли бы сколько-нибудь доверять этой книге в том числе и по следующим причинам:

I. Общеизвестно, что традиции Малабара отличаются большим своеобразием. Так, их защитники уверяют, что законы принёс в Малабар какой-то великий риши — великий древнеиндийский философ. Некоторые из них (вероятно, большинство) утверждают, будто часть этих традиций восходит к Парашураме,[252] который оставил после себя некие особые священные тексты — смрити [253] — для назидания малабарцам. По словам же других, эти особые традиции были введены в обиход Шанкарачарьей.

Почему выбор пал именно на этих двух лиц, понять нетрудно. Согласно индуистским пуранам, какое-то время Парашурама жил в Малабаре. А именно там, по индуистским преданиям, родился и Шанкара. Однако весьма сомнительно, чтобы либо один, либо другой действительно мог иметь хоть какое-то отношение к установлению традиций в Малабаре. В произведениях Шанкары не сказано ни единого слова ни о каких малабарских традициях. Он, как видим, сосредоточил всё своё внимание на религиозной реформе, и крайне маловероятно, чтобы он решился уделять время ещё и местным малабарским традициям. Пытаясь возродить философию древних риши, он едва ли мог одновременно закладывать основы и малабарских традиций, которые расходятся с правилами, изложенными в смрити теми же самыми риши, и, насколько нам известно, он не оставил после себя никаких письменных указаний, которые регулировали бы статус каст в Малабаре.

II. Содержащиеся в "Кералолпатти" сведения противоречат тем жизнеописаниям Шанкары, которые мы встречаем почти во всех исследованных на сегодняшний день "Шанкаравиджаях" (биографиях Шанкары): в "Шанкаравиджае" Видьяраньи, в "Шанкаравиджаявиласа" Читсухачарьи, в "Брихат Шанкаравиджае" и в проч. Согласно содержащимся в этих произведениях рассказам, Шанкара покинул Малабар в восьмилетнем возрасте, а вернулся в родное селение, когда мать его уже лежала на смертном одре, да и провёл он там в тот раз буквально несколько дней. В этом случае трудно понять, в какой же именно период своей жизни он мог бы заниматься вопросами регламентирования каст в Малабаре.

III. В этой книге Малабар изображён местом триумфа Бхаттапады над буддистами. Там говорится о том, как этот учитель утвердился в Малабаре и изгнал оттуда всех буддистов. Но уже одно только это должно ясно говорить читателю о том, что излагаемые в книге события носят целиком вымышленный характер. Все другие индуистские книги в один голос твердят о том, что великий учитель школы пурва-миманса родился на севере Индии; что именно в той части страны жили и практически все знаменитые его ученики и последователи, а умер Бхаттапада, по свидетельству Видьяраньи, в Аллахабаде.

По всем вышеизложенным причинам мы и не можем считать этот малабарский рассказ достойным хоть какого-то доверия.

На основании анализа традиций и иных приведённых выше свидетельств г-н Уилсон и приходит к заключению, что Шанкарачарья жил в конце VIII — начале IX вв. христианской эры. Что же касается свидетельств со стороны шрингерийского, кудальского и кумбаконамского матхов, а также традиций, бытующих во всём бомбейском регионе, то, как показывают опубликованные в Бомбее жизнеописания, все они говорят за то, что Шанкара жил за несколько столетий до наступления христианской эры.

С другой же стороны, если верить "Кералолпатти", а также данным, полученным д-ром Бьюканеном во время его поездки в Малабар, как и высказанным д-ром Тэйлором и г-ном Колбруком оценкам, то получается, что Шанкара жил лишь около тысячи лет назад.

Остальные традиции, на которые ссылается г-н Уилсон, противоречат как его собственной позиции, так и датировкам, относящим период жизни Шанкары к дохристианским временам. Мы предоставляем читателям самим судить о том, насколько в данных обстоятельствах г-н Уилсон прав, утверждая, что "чаша весов целиком склоняется в пользу" его собственной версии.

Итак, мы осветили позиции практически всех европейских востоковедов, высказавшихся по данной теме, и констатировать теперь мы можем лишь одно: установить период жизни Шанкары до конца так и не удалось.

Однако мы обязаны подробнейшим образом прокомментировать все точки зрения европейских востоковедов по вопросу о периоде жизни Шанкары, поскольку в том случае, если возобладает мнение, будто вопрос этот уже окончательно решён европейскими санскритологами, то не останется никакой надежды на то, что позиция индийских и тибетских посвящённых будет когда-нибудь принята во внимание.

Разумеется, Адепты, о которых упоминает "член английского Т.О.", в силах прояснить некоторые проблемы, существующие в истории индийских религий. Однако существует слишком мало шансов на то, что в сложившихся сегодня условиях их мнение будет принято во внимание широкой публикой — если, конечно, они не приведут такие свидетельства, которые находятся в пределах доступности для внешнего мира. Но не всегда бывает возможным отыскать именно такого рода свидетельства, а поэтому им нет никакого смысла и предавать гласности те сведения, которыми они обладают, до тех самых пор, пока публика не будет готова признать и принять древность и достоверность их традиций, масштаб их возможностей и обширность их знаний. А при отсутствии подобных свидетельств, как мы и сказали, мнение их скорее всего будет отвергнуто как вздорное и несостоятельное; движущие ими мотивы будут подвергнуты сомнению, а кое-кто склонится даже к тому, чтобы отвергнуть сам факт их существования.

Нередко как индусы, так и англичане задают один и тот же вопрос: почему эти Адепты так не хотят представить широкой публике свои знания в области физики. Задавая этот вопрос, они, по-видимому, не видят разницы между тем, какими методами добывают свои знания Адепты, и тем процессом современного научного исследования, в ходе которого фиксируются явления природы и открываются её законы. Но дело в том, что, пока Адепты не смогут доказать правоту своих умозаключений, используя те же способы логической аргументации, какие применяются и современной наукой, они так и будут оставаться в глазах внешнего мира недоказанными. Разумеется, Адепты не в силах сделать так, чтобы у значительного числа людей вдруг развились такие способности, с помощью которых они восприняли бы истину самостоятельно, да и не всегда эта задача — доказать истину — практически осуществима с помощью общепринятых научных методов, ведь доказательства Адепта могут строиться на таких явлениях и законах, которые ещё не открыты современной наукой. Ни от одного Адепта нельзя требовать того, чтобы он опередил открытия, которым суждено случиться только в течение ближайших четырёх-пяти веков, и чтобы к вящему удовлетворению просвещённой публики они обосновали ту или иную великую истину, при этом доказывая каждое пока не открытое явление и закон природы именно таким методом логической аргументации, которая эту публику вполне бы устроила. И с подобной трудностью они волей-неволей сталкиваются каждый раз, когда сообщают любые данные, связанные с событиями древнеиндийской истории.

Как бы то ни было, прежде чем сообщать точную датировку периода жизни Шанкарачарьи, установленную индийскими и тибетскими посвящёнными, мы укажем читателю на те некоторые обстоятельства, которые и позволяют нам определить примерные годы его жизни. По нашему скромному мнению, на опубликованные до сих пор биографии Шанкары можно полагаться лишь в той мере, в какой, рисуя общую канву жизни Шанкары, они не противоречат друг другу.

Так, мы не можем с полным доверием отнестись к вышедшей в Калькутте "Шанкаравиджае", принадлежащей перу Анандагири. В некоторых весьма существенных моментах это калькуттское издание не только расходится с рукописными биографиями Шанкары, обнаруженными в Южной Индии, но противоречит и любой другой исследованной на сегодняшний день биографии философа. Очевидно, что и по своему стилю, и по некоторым содержащимся в ней утверждениям она не может принадлежать перу Анандагири — одного из четырёх главных учеников Шанкары и автора собственного комментария к комментариям Шанкары ("бхашьям") к упанишадам. Так, она, к примеру, приписывает Шанкаре известное стихотворение, которое содержится в "Адхикарана-ратнамала" Видьяраньи, написанной уже в XIV веке. Как утверждается в этой биографии, Шанкара наказал двум своим ученикам проповедовать учения вишишта-адвайты и двайты, которые напрямую противоречат его собственному учению. Если верить этой книге, то Шанкара отправился на свой триумфальный диспут с Мандана Мишрой [254] якобы в сопровождении Сурешварачарьи, хотя "Сурешварачарья" — это имя всё того же Мандана Мишры, присвоенное ему при посвящении. Нам нет нужды перечислять здесь все ошибки и весь тот вздор, что содержатся в этой книге. Достаточно лишь сказать, что, по нашему мнению, она не была написана Анандагири, а представляет собой вставку, сделанную каким-то неизвестным автором, который, судя по всему, не имел даже более-менее сносного представления об истории учения адвайты.

А вот "Шанкаравиджая", написанная Видьяраньей (или иначе Саяначарьей, известнейшим комментатором вед [255]), — это, несомненно, самый надёжный источник сведений о главнейших событиях жизни Шанкары. Авторство здесь ни у кого не вызывает сомнений, а содержащиеся в ней сведения, как явствует из слов самого же автора книги, почерпнуты из некоторых древних биографий Шанкары, имевшихся в его распоряжении в период работы над книгой. Принимая во внимание обширные познания и осведомлённость автора, а также учитывая те возможности, которыми он располагал для сбора материала к своей книге, будучи главой шрингерийского матха, мы можем с полным основанием полагать, что в своём труде он охватил весь массив достоверных сведений, до которых мог дотянуться. Г-н Уилсон утверждает, однако, что в книге этой "слишком много поэзии и легенд", чтобы её можно было признать за самый надёжный источник. Да, мы признаём, она действительно написана в стиле высокой поэзии, но совершенно несогласны с тем, что основу её составляют одни лишь легенды. Г-н Уилсон совершенно бездоказательно даёт ей указанную характеристику на одном лишь том основании, что автор описывает в ней некоторые продемонстрированные Шанкарой чудесные феномены. Но этот просвещённый востоковед, вероятно, едва ли согласился бы рассматривать в том же свете и библейский рассказ о Христе. Чудотворец как самый первый пропагандист учения — это привилегия далеко не одного только христианства. Ниже мы будем из его книги приводить любые факты, какие только сочтём нужными.

Принято считать, что наставником (гуру) Шанкары был человек по имени Говинда-йог, однако не все знают, что йогом этим был на самом-то деле не кто иной как Патанджали — тот самый великий автор "Махабхашьи" и "Йога-сутр", — но имевший ещё и это второе имя. Бытующая в Южной Индии традиция рисует Говинду-йога одним из учеников Патанджали, но весьма сомнительно, чтобы эта традиция имела под собой реальное основание. Так, из стихов 94-97 главы 5 "Шанкаравиджаи" Видьяраньи следует со всей очевидностью, что Говинда-йог и Патанджали — это одно и то же лицо. По обычаю, соблюдающемуся с незапамятных времён всеми посвящёнными, Патанджали взял себе второе имя, Говинда-йог, после того как был введён в круг посвящённых своим наставником Гаудападой.[256]

Но зачем Видьяранья представляет Патанджали наставником Шанкары? Для того только, чтобы придать больший вес Шанкаре и его учению? Едва ли, ведь адвайтисты ставят Шанкару гораздо выше Патанджали и слова Видьяраньи ничего не добавляют в их глазах к репутации Шанкары. Да и взгляды Патанджали не во всём совпадают с взглядами Шанкары. Так, судя по трудам Шанкары, он не придавал сколь-нибудь серьёзного значения практикам хатха-йоги, тогда как Патанджали посвятил ей свои "Йога-сутры". А значит, если бы у Видьяраньи была возможность выбора наставника для Шанкары, то, вне сомнения, он выбрал бы на эту роль самого Вьясу, который, как считается, жив до сих пор. Поэтому мы не видим ни малейшего основания ставить под сомнение вышеприведённое утверждение. Но если Шанкара был учеником Патанджали, а учителем последнего был Гаудапада, то годы жизни Патанджали позволяют нам датировать и период жизнедеятельности как Шанкары, так и Гаудапады. Здесь мы можем указать читателю на ошибку в книге г-на Синнетта "Эзотерический буддизм" (с. 148), допущенную автором в отношении Гаудапады. Там он представлен в виде гуру Шанкары. Г-ну Синнетту, как мы полагаем, было сообщено, что Гаудапада был парамагуру Шанкары,[257] но, очевидно, не вполне поняв смысл этого слова, г-н Синнетт написал, что тот якобы был гуру Шанкары.

Среди востоковедов принято считать, что Патанджали жил в дохристианские времена. Г-н Барт относит период его жизни к II веку до наступления христианской эры, соглашаясь в этом с Голдштюкером.[258] То же самое делает и Монье-Вильямс. Вебер же, который, судя по всему, тщательно изучил точки зрения всех остальных писавших на эту тему востоковедов, делает следующий вывод:

"мы должны пока остановиться на том, что "Бхашья" была написана между 140 годом до Р.Х. и 60 годом по Р.Х., и, учитывая, в каком ужасном состоянии пребывает хронология индийской литургии в целом, должны считать эту датировку всё-таки достаточно важной, несмотря на всю её неопределённость".[259]

Но даже эта датировка опирается всё-таки на умозаключения, сделанные из парочки случайных фраз, содержащихся именно в "Махабхашье" Патанджали. Делать выводы подобного рода — дело всегда небезопасное, особенно когда общеизвестно, что, по бытующей среди индийских грамматистов традиции, отдельные места "Махабхашьи" были утрачены, а пропуски заполнены позднейшими вставками. Даже если предположить, что цитируемые фразы действительно написаны самим Патанджали, то мы всё равно ни в одной из этих фраз не обнаружим ничего, что помогло бы нам установить годы жизни писателя.

Так, к примеру, Гольдштюкер усматривает связь между выражением "Arunad Yavanah Sáketam" и военным походом Менандра [260] на Айодхью,[261] состоявшимся в 144-120 гг. до Р.Х., но связь эта — чистейшая выдумка. В этом выражении не найти ни одного намёка, указывающего на поход Менандра. Здесь, полагаем мы, Патанджали говорит о предпринятом яванами[262] походе на Айодхью, случившемся в период жизни отца Сагары [263] и описанном в "Хариванше".[264] Поход этот состоялся задолго до рождения Рамы, а потому никак и не может быть связан с Менандром. В своём умозаключении Голдштюкер исходит из того, что никаких других известных Патанджали военных походов на Айодхью не было, однако из "Хариванши" (книги, написанной Вьясой) со всей очевидностью следует, что эта гипотеза не имеет под собой никакого основания. Следовательно, и версия, целиком построенная Голдшюкером на этом слабом основании, лопается, как мыльный пузырь. На одном лишь перечне царских имён, содержащихся в "Махабхашье", безупречно точных выводов не построишь, пусть даже цари эти и восходят к самому Патанджали, поскольку в одной и то же династии будут встречаться цари с одинаковыми именами.

Как видит читатель, всё вышеизложенное не позволяет нам согласиться с Вебером, что 140 год до Р.Х. необходимо считать тем пределом, раньше которого Патанджали жить не мог. А теперь давайте посмотрим, существует ли какой-нибудь иной предел, установленный востоковедами.

Для установления этого предела невозможно отталкиваться от периода жизни Панини, поскольку годы его жизни до сих пор не установлены. Однако, по мнению некоторых востоковедов, Панини, вероятнее всего, жил уже после того, как состоялось вторжение Александра в Индию, и судят они об этом, исходя из толкования слова яванани в грамматике Панини. Нам очень жаль, что европейские востоковеды предприняли столько усилий для того, чтобы на этой зыбкой основе возвести свои теории, не установив при этом точного значения слова явана и времени, когда состоялось первое знакомство индусов с греками. Утверждать, что знакомство это началось лишь в период вторжения Александра, не приводя при этом никаких доказательств, едва ли разумно. В то же время имеются весьма веские основания полагать, что индусы знали о греках задолго до этого события. По бытующему среди индийских посвящённых преданию, в Индии побывал Пифагор, и в индийских трудах по астрологии он упоминается под именем Яваначарья.

Более того, откуда взялась уверенность, будто под словом явана древнеиндийские писатели понимали одних только греков? А может быть, изначально оно относилось к египтянам и эфиопам, а затем перешло сначала на греков Александра, а позднее и на всех остальных греков, персов и арабов? Помимо описанного в "Хариванше" нашествия яванов на Айодхью, был и ещё один поход в Индию, предпринятый позднее, уже в период жизни Кришны, неким кала яваной ("чёрным яваной") — этот поход описан в той же книге. Возможно, он был совершён эфиопами. В любом случае у нас, насколько мы можем судить, нет ни одного основания полагать, будто индусские писатели стали употреблять слово явана лишь после похода Александра.

Мы не можем ни в малейшей степени рассчитывать на то, что натолкнуть нас на датировку периодов жизни Панини и Катьяяны (а оба они жили ранее Патанджали) могут сведения, содержащиеся в "Катха Сарит Сагаре" — сборнике обычных басен. Как понимают сегодня востоковеды, никаких точных выводов о том, когда жили Панини и Катьяяна, не сделаешь и из того, о чём сообщает в своей книге Сюань-цзан,[265] а поэтому мы на нём здесь не будем даже останавливаться. А значит, периоды жизни и Панини, и Катьяяны так до сих пор и не были установлены европейскими востоковедами. Возможно, прав Голдштюкер, полагая, что Панини жил ранее Будды, а сообщения буддистов хорошо согласуются с традициями посвящённых, утверждающих, что Катьяяна является современником Будды. Из того же обстоятельства, что "Махабхашья" Патаджали была написана явно после того, как Панини сочинил свои "Сутры", а Катьяяна составил свою "Варттику", мы можем лишь сделать вывод о том, что Патанджали писал свою "Махабхашью" уже после рождения Будды.

Есть, однако, несколько соображений, которые могут помочь нам установить, что Патанджали, скорее всего, жил примерно в V веке до Р.Х. Дело в том, что период сутр Макс Мюллер датирует VI-V веками до Р.Х. Мы согласны с его предположением, что период этот, вероятно, завершается в V веке до Р.Х., но трудно сказать, сколь далеко в глубины индийской истории простирается его начало. Патанджали действительно является автором "Йога-сутр", и факт этот до сих пор не был оспорен ни одним индийским писателем. Г-н Вебер полагает, однако, что автором "Йога-сутр" мог быть вовсе и не автор "Махабхашьи", хотя и не рискует при этом приводить аргументы в пользу собственного умозаключения. Мы очень глубоко сомневаемся в способности кого-либо из европейских востоковедов когда-либо обнаружить связь между первым разделом (ahnika) "Махабхашьи" и подлинными секретами хатха-йоги, содержащимися в "Йога-сутрах". Никто, кроме посвящённых, не способен во всей полноте осознать смысл идеи, заложенной в указанном разделе, а принцип "вечности Логоса" (Шабда) представляет собой одну из основополагающих доктрин индийских гимнософистов,[266] в большинстве своём являвшихся последователями хатха-йоги. Индуистские писатели и пандиты считают Патанджали автором трёх работ: "Махабхашьи", "Йога-сутр" и ещё одной книги, посвящённой медицине и анатомии, и нет ни малейших оснований сомневаться в справедливости их точки зрения.

Таким образом, мы должны отнести время жизни Патанджали к периоду сутр, и наш вывод вполне подкрепляется традициями индийских посвящённых. Если Шанкарачарья был современником Патанджали (его учеником), то, значит, и жить он должен был в тот же период времени. Как мы показали выше, у нас нет никаких оснований относить период жизни Шанкары к VIII-IX векам по Р.Х., хотя именно так поступают некоторые европейские востоковеды. Далее, мы доказали, что Шанкара был учеником Патанджали, а значит, и датировать его период жизни мы должны, отталкиваясь от времени жизни Патанджали. Мы также показали, что ни 140 год до Р.Х., ни время военного похода Александра не могут служить тем пределом, раньше которого не мог бы родиться Шанкара. И, наконец, мы указали на некоторые обстоятельства, которые позволяют нам предположить, что годы жизни Патанджали и его ученика Шанкары следует отнести к периоду сутр.

Итак, мы можем рискнуть и представить читателю точную датировку периода жизни Шанкарачарьи, подтверждаемую посвящёнными Тибета и Индии. Как показывают находящиеся в их распоряжении исторические данные, он родился в 510 году до Р.Х. (спустя пятьдесят один год и два месяца после известной даты погружения Будды в нирвану), и мы полагаем, что сведения, убедительно подтверждающие нашу датировку, можно легко получить в Индии — для этого достаточно лишь правильно расшифровать надписи, сохранившиеся в Кондживераме,[267] Шрингери, Джаганнатхе, Бенаресе, Кашмире и в других местах, где бывал Шанкара. Шанкара участвовал в строительстве Кондживерама — как считается, одного из древнейших городов Южной Индии, и при соответствующих усилиях можно точно установить время его строительства. Но уже даже те свидетельства, что мы представили читателю выше, убедительно подтверждают правоту упомянутой нами точки зрения посвящённых. Если Гаудапада был учителем учителя Шанкарачарьи, то его годы жизни можно установить по периоду жизни Шанкары, и, таким образом, у нас есть все основания полагать, что жил он ранее Будды.

Вопрос VI [268] — "Путаница в истории" — Откуда она проистекает?

Вопрос формулируется следующим образом: нет ли "какой-то путаницы" в письме, что цитируется в "Эзотерическом буддизме" на с. 62, где говорится о "древних греках и римлянах" как об атлантах? Отвечаем: ни в малейшей степени. Слово "атлант" — это их обобщённое название. Возражать против такого их наименования, ссылаясь на то, что, дескать, древние греки и римляне были ариями, а "их языки являются промежуточными между санскритом и современными европейскими диалектами", бессмысленно. Какой-нибудь учёный из будущей Шестой расы, который и слыхом не слыхивал о том, что часть европейской Турции некогда погрузилась под воду (а это вполне возможно!), мог бы с таким же успехом возражать против наименования босфорских турок остатками европейцев. Представим себе, что через какие-нибудь 12 тысяч лет он о них скажет такими словами: "Но ведь турки — несомненно, семиты, а их язык является промежуточным между арабским и нашими современными диалектами Шестой расы".[269]

"Историческая путаница" может возникать в результате тех или иных авторитетных утверждений, высказанных востоковедами на чисто филологических основаниях. Профессор Макс Мюллер блестяще доказал, что санскрит является "старшим братом" — но ни в коем случае не отцом! — всех современных языков. "Отцом" же, как предполагает он сам вместе со своими коллегами, является некий "сегодня уже мёртвый язык, на котором, возможно, говорила только что народившаяся арийская раса".[270] На вопрос о том, чтó же это был за язык, западные учёные в один голос твердят: "Кто теперь это знает?" Да и на другой вопрос о том, "в какие геологические периоды существовала эта народившаяся раса?", мы слышим в ответ всё тот же многозначительный голос: "В те далёкие доисторические эпохи, продолжительность которых сегодня уже никто не в состоянии установить".

А ведь был это, очевидно, пусть и варварский, пусть и грубый, но всё-таки санскрит, и "бок о бок" с этой народившейся расой жили "предки греков, итальянцев, славян, германцев и кельтов",[271] — а отсюда и следы этого "языка богов" в речи любого арийского народа, как отмечают филологи, исходя из чисто языковых признаков. При этом, однако, те же самые востоковеды утверждают, будто классический санскрит якобы возник на самом рубеже христианской эры, тогда как ведийский санскрит, с их позволения, родился всего лишь за 3 тысячи лет (да и то неполных) до того.

Если, как утверждают сами "Адепты", Атлантида затонула более чем за 9 тысяч лет до начала христианской эры,[272] то какие же тогда "древние греки и римляне" атланты? Как это может быть? Ведь и греки, и римляне — это арийские народы, а их собственные языки происходят из санскрита? Да и западные учёные уж точно знают, что и греческий язык, и латынь сформировались только в исторический период, а в XI тысячелетии до Р.Х. ни о каких греках и латинах как об отдельных народах и помину не было. А значит, те, кто выдвигает подобные тезисы, даже сами не понимают, с какими, право, глубоко ненаучными заявлениями они выступают!

Такова суть развернувшейся критики, такова "историческая путаница". Виновники, разумеется, уже живо чувствуют, как почва уходит у них из-под ног, но продолжают стоять на своём. В упрёк им можно поставить, в общем-то, лишь одно: они просто неверно именуют эти народы. Ведь называть далёких предков и их позднейших потомков одним и тем же именем, "греками и римлянами", — это столь же грубый анахронизм, как называть древних кельтов-галлов или инсубров французами.

По сути, всё это верно. Но, помимо того вполне объяснимого оправдания, что эти народы были так поименованы в сугубо частном письме, написанном, как обычно, в спешке и едва ли заслуживающем столь высокой чести быть процитированным дословно со всеми его недостатками, мы, пожалуй, можем привести и ещё более весомые возражения против того, чтобы называть упомянутые народы как-то иначе. Всё равно это были бы столь же неверные термины, и, будь древние греки и римляне названы в том частном письме древними эллинами из "Эллады" (или Magna Græcia) и латинами из Лация, то мало того, что это выглядело бы проявлением излишнего педантизма, но было бы ещё и по сути своей так же неверно, как и употребление вызвавших замечание наименований, хотя, вероятно, звучало бы на слух более "исторично".

Истина же состоит в том, что, как и предки почти всех индоевропейцев (или, быть может, их лучше называть индогерманцами-яфетидами?), вышеупомянутые греческая и римская субрасы возникли гораздо раньше, чем принято об этом говорить сегодня. Своими корнями они уходят в непроницаемый туман того "доисторического" периода, той мифической эпохи, к которой современный историк привык относиться с особой щепетильностью, и теперь всё, что только ни выползает наружу из её бездонных глубин, он готов тут же отвергать как обманчивый призрак, как пустой миф или как позднейшую басню, не заслуживающую сколь-нибудь серьёзного внимания.

Атлантийских "древних греков" нельзя даже обозначить как автохтонов — а это удобнейший термин, позволяющий снять с повестки дня любой вопрос о происхождении того или иного народа, когда не удаётся точно установить его древность, а применительно, по крайней мере, к эллинам определённо означающий далеко не просто "землёй рождённый",[273] то есть "коренной", "туземный".

И всё-таки так называемая басня о Девкалионе и Пирре повествует о событиях ничуть не более невероятных и волшебных, чем такая же басня об Адаме и Еве — да ещё сто лет назад ни одна живая душа не посмела бы даже подумать о том, чтобы поставить последнюю под сомнение. А по своему эзотерическому смыслу греческая традиция имеет, возможно, больше прав именоваться подлинно исторической, чем так называемые исторические события олимпийского периода [274] — пусть даже ни Гесиоду, ни Гомеру и не удалось запечатлеть эту традицию в полной мере в своих поэмах. Римлян нельзя назвать ни умбро-сабеллами,[275] ни даже италийцами. Узнай, например, историки чуть побольше об итальянских "автохтонах" — япигах, — и "древние римляне" стали бы, возможно, фигурировать именно под этим последним наименованием. Правда, здесь опять-таки возникает новая трудность: история знает, что латинские захватчики вытеснили этот таинственный и несчастный народ с насиженных мест, заперев его в расселинах гор Калабрии и демонстрируя тем самым полное отсутствие какого-либо родства между ними и собой.

Кроме того, упорно держатся за своё и западные археологи, не удостаивая своим вниманием ничьё иное мнение, кроме собственных догадок. Потерпев неудачу в деле расшифровки надписей на памятниках япигов, которые упорно не поддавались никакой расшифровке, поскольку сделаны были странными буквами на никому неизвестном языке, они, так ничего в них и не поняв, многие годы объявляют о полной невозможности их прочтения. А потому любого, кто возьмётся за дело, в котором потерпели крах почтенные профессора, они и воспринимают как кость в горле — прямо по арабской пословице о непрошенном совете.

Таким образом, едва ли существует возможность обозначить "древних греков и римлян" под таким законным и истинным их наименованием, которое одновременно и не коробило бы "историков", и оставалось бы в рамках правды и факта. Но поскольку в предыдущих Ответах нам пришлось уже не раз шокировать науку своими самыми антинаучными заявлениями, а впереди в этой серии вопросов и ответов нам неизбежно придётся высказать ещё и множество других утверждений филологического, археологического и исторического свойства, которые науке будет нелегко принять, то, возможно, нам стоит расчехлить свою оккультную артиллерию и покончить со всем разом прямо сейчас.

Итак, "Адепты", да, самым решительным образом отказывают западной науке даже в беглом знакомстве с процессом роста и развития индоарийской расы, которую эта наука вдруг обнаружила "на самой заре истории" пребывающей в "патриархальной простоте" на берегах Окса.[276] И прежде чем отвергать или даже оспаривать наши слова относительно "древних греков и римлян", пусть западные востоковеды поглубже разберутся в вопросе о подлинной древности и самой этой расы, и арийского языка, для чего им придётся заполнить бесчисленное множество пробелов в истории, которые едва ли возможно объяснить какими-либо гипотезами их собственного изготовления.

Несмотря, однако, на то, что в вопросах, касающихся древних предков индоевропейских народов, они сегодня проявляют полнейшее невежество и ни один историк так до сих пор и не рискнул хотя бы в самом первом приближении назвать тот период, когда произошло выделение арийских народов и возник санскрит, они даже и не помышляют о том, чтобы проявлять скромность, каковую в данных обстоятельствах можно было бы от них ожидать. Невзирая на то, что великое разделение народов они относят к столь древним временам, что называют их "первой зарёй легендарной истории",[277] а о ведийской эпохе говорят как о "предыстории всего индийского мира"[278] [о которой они, по их же собственным признаниям, ничегошеньки не знают — Ред. Теос.], они, тем не менее, не моргнув глазом, готовы любую песню из "Ригведы" отнести к новейшим временам — исходя якобы из их "внутренних признаков", и делают это, не задумываясь ни на минуту, как не задумывается и г-н Фергюсон, когда относит к христианским временам даже самые древние высеченные в скалах храмы Индии, опираясь на одну лишь их "внешнюю форму". А уж что касается их недостойных свар друг с другом, взаимных обвинений и переходах на личности в учёных диспутах, то об этом лучше вообще не говорить ни слова.

"Свидетельства языка неопровержимы",[279] — утверждает великий оксфордский санскритолог. Мы отвечаем ему на это: "При условии, что они не противоречат историческим фактам и данным этнологии". Возможно, он и прав (да нет, он, несомненно, прав, когда исходит из тех знаний, которыми он обладает) — в том, что "это единственные свидетельства, к которым стоит прислушаться, когда речь заходит о доисторических периодах".[280] Но когда кое-что, связанное с этими пресловутыми "доисторическими периодами", получает известность и когда то, что, как мы полагаем, нам достоверно известно о некоторых считающихся древними народах, приходит в явное противоречие с его "свидетельствами языка", тогда "Адепты", пожалуй, лучше позволят себе держаться собственных взглядов и мнений, пусть даже и идущих в разрез с взглядами и мнениями величайшего из всех живущих санскритологов.

Изучение языков — это пусть и фундаментальная, но всё же лишь часть подлинной филологии. Чтобы приобрести целостный характер, последняя, по справедливому утверждению Бёкта,[281] должна превратиться почти что в синоним историографии. Мы с радостью признаём право на собственное мнение за западными филологами, вынужденными работать при полном отсутствии каких-либо исторических данных, ведь им приходится опираться лишь на сравнительную грамматику, устанавливать тождественность корней, лежащих в основе слов только тех языков, с которыми они знакомы или о существовании которых им известно, после чего выдают это за результат своего исследования, построенного исключительно на доступных им источниках. Но нам хотелось бы, чтобы такое же право они признавали и за исследователями, принадлежащими к другим расам, — пусть даже, по мнению начальствующего Запада, и низшим по отношению к европейским: а вдруг эти восточные исследователи, исходя из совершенно иных принципов и выстроив из своих знаний строгую систему, в которой нет места никаким гипотезам или голословным утверждениям, действительно сохранили точнейшую (в их глазах) летопись как раз тех самых периодов, которые их оппоненты считают доисторическими?

Сегодня западных деятелей науки принято именовать "учёными" и "комментаторами", тогда как о туземных санскритологах и археологах они упоминают лишь как о "калькуттских" или "индийских кружках любителей" — но это не только ничуть не доказывает неполноценности последних, а скорее свидетельствует о правоте китайской пословицы: "зазнайство редко дружит с учтивостью".

В сущности, "Адептам" практически и не ведомы те путаницы, что случаются в западной историографии. С высоты своих знаний — а в их основе лежат точно документированные источники, не нуждающиеся, как сказано, ни в каких гипотезах и сводящие даже психологический фактор на самые незаметные роли, — они ясно видят, что история и их собственного, и иных народов простирается неизмеримо дальше той едва различимой точки, что маячит на обозреваемом западным миром далёком горизонте как веха, обозначающая начало его истории. Эти летописи, которые велись из века в век и делались на основе астрономической хронологии и зодиакальных расчётов, ошибаться не могут. [Что же до ещё одной "путаницы" — на сей раз палеографического характера, — которая могла возникнуть в связи с упоминанием о зодиакальных исследованиях в Индии и Центральной Азии дохристианских эпох, то о ней пойдёт речь в следующей статье. — Ред. Теос.]

Стало быть, главной на сегодняшний день является задача решить: так кто же скорее всего ошибается — востоковеды или "Восток"? У "члена английского Т.О." имеются на выбор два источника сведений, две группы учителей. В одну группу входят западные историки с длинной свитой учёных: всевозможных этнологов, филологов, антропологов, археологов и востоковедов. Другая же состоит из каких-то никому неведомых азиатов, принадлежащих к расе, которую многими жителями культурного Запада принято считать "неполноценной", невзирая ни на какие заверения г-на Макса Мюллера о том, что "и в жилах (английского солдата), и в жилах темнокожего бенгальца течёт одна и та же кровь",[282].

Может ли горстка людей рассчитывать на то, что доводы её будут с участием выслушаны, — особенно в том случае, когда вся их историография, религия, язык, культурные корни и науки оказались во власти захватчика и теперь искажаются и калечатся до неузнаваемости; если дожили они до такого дня, когда западный учёный может монопольно и самочинно решать: каков истинный смысл того или иного слова, насколько точна та или иная дата их летоисчисления и какова подлинная историческая ценность архитектурных и палеографических памятников их родины?

Да приходило ли в голову людям с Запада, что их собственные учёные до самого последнего времени действуют в жёстких тисках навязанного им церковью догматического прошлого, руины которого оставляют им слишком мало простора для полёта творческой мысли; что со всех сторон их плотно обступают ограничения "откровений", исходящих от самого Бога, "для которого тысяча лет, как один день",[283] а потому они и чувствуют себя обязанными ужимать тысячелетия в столетия, а сотни в единицы, и отводят в лучшем случае тысячу лет тому, что существует уже с десяток тысячелетий? И всё это единственно ради того, чтобы спасти от полного падения авторитет своей религии и сохранить свою репутацию, своё доброе имя в культурном обществе. Но даже и освободившись от предубеждений, они всё равно должны защищать честь иудейского божественного летоисчисления наперекор таким фактам, с которыми не поспоришь, — и остаются (нередко бессознательно для самих себя) рабами искусственной истории, втиснутой в узкие рамки того или иного религиозного догмата. Но никто ещё по-настоящему не задумался над той злой шуткой, которую сыграл над ними чисто психологический, но весьма немаловажный, фактор.

Все мы знаем, как они жонглируют фактами, как изымают из библиотек древние тексты, как с пеной у рта опровергают открытия в области филологии — лишь бы только не признать никакой связи между санскритом и языками готов, кельтов, греков, римлян и древних персов. Из наших далёких скитов мы слышали не раз, как Дугалд Стюарт [284] со своими коллегами, поняв, что такое открытие повлечёт за собой и обнаружение этнического родства и тем самым нанесёт удар по престижу трёх столпов мировых рас — Симу, Хаму и Иафету, — наперекор всем фактам объявил, что "санскрит никогда и не был живым разговорным языком", поддержав версию о том, что "он был просто придуман браминами, которые построили санскрит, взяв за образец греческий язык и латынь".

Известно нам опять-таки и о том — и мы можем это доказать, — что большинство востоковедов из кожи лезут вон, лишь бы только доказать: ни один памятник старины (то есть любые рукописи и надписи, принадлежащие как предметам искусства, так и учёным трудам) не может восходить к дохристианским временам. Что касается языческого мира, то всю его историю с момента возникновения они заставляют вертеться в узком круге нескольких веков "до Р.Х." в пределах той плодовитой эпохи, когда мать-Земля, едва оправившись после своих тяжких родовых мук в период каменного века, родила на белый свет, как будто без всякого перехода, сразу множество высоко цивилизованных народов и столько же народов с аналогичными претензиями. Но точно так же и индийская археология втиснута ими в некий заколдованный круг, начинающийся с какого-то (востоковедам неизвестного) года эры самват[285] и кончающегося десятым веком западного летоисчисления.

Пытаясь распутать эту изрядную "историческую путаницу",[286] обвиняемые в ней могут в своё оправдание лишь повторить то, что они уже сказали раньше: всё зависит от того, какую точку отсчёта мы берём за начало исчисления истории и древности индоарийского народа. И первым делом необходимо установить, насколько хорошо сама Историография знает о том почти доисторическом периоде, когда на землю Европы ещё не успела ступить нога ни одного первобытного арийского племени. Из различных источников, начиная с самых свежих энциклопедий и кончая работами профессора Макса Мюллера и других востоковедов, мы приходим к следующим выводам. Они признают, что в какой-то неизмеримо далёкий от нас период — задолго до того, как арийские народы окончательно оторвались от общего родительского ствола (унося с собою зачатки индогерманских языков), и ещё прежде, чем они вдруг бросились врассыпную, заполоняя собою Европу и Азию, в поисках нового пристанища, — существовал некий "единый варварский(?) народ, физически и политически представлявший народившуюся арийскую расу".[287] Говорил этот народ на "ныне уже мёртвом арийском языке",[288] из которого в ходе многочисленных трансформаций (требовавших наверняка намного больше тысячелетий, чем это готовы допустить наши путаники) постепенно и сформировались все последующие языки, на котором сегодня говорят народы, относящиеся к кавказской [289] расе.

Вот, пожалуй, и всё, что известно западному миру об истории его возникновения. Подобно брату Раваны, Кумбхакарне,[290] — этому индийскому Рипу ван Винклю [291] — она провела множество долгих веков, находясь в глубоком беспробудном сне. И когда наконец она пробудилась и сознание вернулось к ней, то оказалось, что "народившаяся арийская раса" уже успела распасться на десятки наций, народов и рас — однако и те в большинстве своём уже захирели и согнулись от старости, многие из них безвозвратно ушли в небытие, а глядя на молодые, западная историография уже была не в силах объяснить их истинное происхождение. Вот и всё, что касается "младшего брата".

Что же до "брата старшего, индуса", то, как объясняет нам профессор Макс Мюллер, он "самым последним покинул главное родовое гнездо ариев",[292] и теперь именитый филолог услужливо берётся поучать его о его же собственной истории. Но этот индус должен сегодня заявить во всеуслышанье, что, пока его индоевропейский родич крепко спал под спасительной сенью Ноева ковчега, он продолжал нести свою вахту, и от его цепкого взора, которым он окидывал мир с высот своих гималайских твердынь, не укрылось ни одно происходившее на Земле событие. Так велась летопись истории, записанная на языке столь же непонятном, как непонятны для индоевропейских пришельцев сегодня и надписи япигов, но совершенно ясном для тех летописцев, что эту историю писали. Вот сегодня за это самое преступление его и осыпают упрёками, обвиняя в том, что он, дескать, подделал оставленные его праотцами летописи.

Для Индии была загодя оставлена специальная пустая страница в мировой историографии, которая будет "заполнена позднее, когда из руды брахманских преувеличений и предрассудков будет наконец добыт чистый металл истории".[293] Не справившись с этой своей задачей, востоковеды убедили себя в том, что в "руде"-то этой и не было ничего ценного — так, один шлак. Более того, они вознамерились сопоставить брахманские "суеверия" и "россказни" с боговдохновенными книгами Моисея и их летоисчислением. Так ведам была противопоставлена "Книга Бытия". Но всем их нелепым притязаниям на древность был немедленно положен конец, и возраст вед тут же скукожился до вполне приличных размеров — ведь не могли же они оказаться старше мира, который, как всякому известно, был сотворён в 4004 году до Р.Х. Что же до брахманских "суеверий и басен" о долголетии арийских риши, то и здесь всё подверглось сокращению и разоблачению, ведь в "генеалогии патриархов от Адама до Ноя и их возрасте" содержатся безупречно точные исторические данные, свидетельствующие о том, что возраст их составлял соответственно 930 и 950 лет — правда, если не упоминать здесь Мафусаила, ибо преждевременная смерть унесла патриарха в могилу, когда ему исполнилось всего лишь 969 лет от роду.

Перед лицом такого разворота событий индус, нужно признать, имеет полное право отказаться от услуг западной историографии и системы летоисчисления, которые силятся навести порядок в его собственных анналах. Наоборот, он почтительно советует западным учёным не отвергать с порога слова азиатов о тех самых веках, которые представляются европейцам доисторическими, а первым делом доказать, насколько достоверными данными располагают они сами в том, что касается истории их же собственной расы. И если они согласятся, то у него, возможно, и найдутся свободное время и силы для того, чтобы помочь своим этническим ближним сделать правильную обрезку их генеалогическим древам.

Наши раджпуты, к примеру, хранят у себя самые достоверные семейные записи, по которым возводят свою непрерывную линию происхождения к II тысячелетию до Р.Х. и даже к ещё более ранним временам — об этом свидетельствуют данные, собранные полковником Тодом. И к записям этим с полным доверием относится даже Британское правительство, когда вступает с ними в деловые сношения.

Мало просто изучать разрозненные фрагменты той санскритской литературы, что попадает в руки иноземных исследователей — пусть даже количество их, согласно хвастливым признаниям востоковедов, и достигает 10 тысяч текстов, — чтобы говорить так самоуверенно об "ариях как первых поселенцах в Индии" и утверждать, что, "предоставленные лишь самим себе, ограничившись рамками собственного мирка, не умея взглянуть ни на собственное прошлое, ни на будущее(!), они были способны лишь на одно: погрузиться в размышления о самих себе",[294] а значит, они ничегошеньки и не могли знать о других народах. Для того чтобы верно осмыслить эти тексты и разобраться во внутреннем смысле большинства из них, нужно уметь понимать их в эзотерическом свете, а значит, необходимо перед этим овладеть языком тайного кода брахманов — "богословской тарабарщиной", как его принято сегодня презрительно называть.

И если уж кто-то хочет научиться верно судить о том, чтó древнейшие арии знали, а чего не знали; были ли у них в чести общественно-политические добродетели или нет; интересовались ли они историей или обходили её стороной, то для этого недостаточно заявлять о своём совершенном владении ведийским и классическим санскритом или пракритом с арья бхашей.[295] Эзотерический смысл древней брахманской литературы, как уже сказано, невозможно понять, пока не получишь ключа к брахманскому тайному коду. А владение специальной терминологией, применяемой в пуранах, араньяках и упанишадах, уже само по себе составляет целую науку, причём гораздо более трудную, чем даже изучение 3996 афористических правил Панини или его алгебраических символов.

Да, верно, уже и сами брахманы в большинстве случаев не помнят точных трактовок своих же собственных священных текстов. Но они достаточно хорошо знают о двойном смысле своих писаний, а потому и следят с усмешкой за отчаянными усилиями европейских востоковедов, стремящихся отстоять первенство своей собственной историографии и достоинство собственной науки, для чего и толкуют индуистские иератические тексты со столь невиданной самоуверенностью.

Пусть мы покажемся непочтительными, но, тем не менее, нам хотелось бы обратиться к филологам с таким призывом: пусть они попробуют доказать нам, причём более убедительно, чем делали это до сих пор, что по уровню своих знаний они стоят гораздо выше хотя бы обычного, средней руки, индусского пандита-санскритолога и могут на самом деле здраво судить о возрасте "языка богов"; что они действительно в силах безошибочно проследить по линиям бесчисленных прошлых поколений тот путь, который прошёл "ныне уже мёртвый арийский язык" во всех своих многочисленных и разнообразных видоизменениях на Западе и как он превратился сначала в ведийский, а затем и в классический, санскрит на Востоке; и весь этот процесс, начиная с момента, когда основной поток стал разливаться на отдельные этнические рукава, они тщательно изучили. Они, востоковеды, ведь полагают, будто из отдельных фрагментов санскритской литературы им действительно удалось что-то усвоить, они убеждены, будто, строя на одном только этом основании все свои умозрительные толкования, они и в самом деле вправе судить о природе того, в чём не разобрались ни на грош, — то есть могут рассуждать о далёком прошлом народа, который они потеряли из виду, когда тот ещё пребывал в "состоянии новорождённого", а когда вновь обнаружили его, то тот уже находился на последнем этапе своего вырождения. Так вот пусть они наконец и докажут, что всё это им по силам, тогда как учёный туземец и знать не знает ничего о собственной истории и даже мечтать ни о чём подобном не может. И когда они всё это докажут, вот тогда только они и заслужат хоть какое-то право напускать на себя тот важный вид знатоков и выказывать то презрение, которое явственно читается почти в каждом их труде, посвящённом Индии и её истории.

Не имея ни малейшего представления о том неисчислимом множестве веков, что отделяют ария-брахмана центральноазиатского периода от брахмана непосредственно предбуддийских времён, они не вправе и утверждать, будто посвящённый индоарий знает о себе ничуть не больше того, что о нём известно иноплеменнику. Эти периоды для них — один сплошной чистый лист, а потому у них нет никаких сколь-нибудь веских оснований заявлять, будто арии никогда не знали собственной "политической истории", и, стало быть, их единственным занятием были "религия и философия", которым они предавались "в одиночестве и созерцании".[296] Счастливая мысль! Она, несомненно, навеяна востоковедам тем активным образом жизни, теми нескончаемыми войнами, победами и поражениями, что нашли своё отражение в древнейших песнях "Ригведы".

Как можно, вопреки всякой логике, утверждать, будто "Индия не играла никакой роли в политической истории мира" или что "Индия брахманского периода никак не отразилась в истории других народов того же периода, и стала давать о себе знать лишь после возникновения в Индии буддизма"? Ведь о "доисторической" истории "других народов" востоковеды знают не больше, чем знают о брахманском периоде Индии. Все их умозаключения, все их домыслы и систематические правки предыдущих гипотез строятся вокруг периода, восходящего самое большее к II веку "до Р.Х.", и не имеют под собой ничего похожего на достоверные исторические основания. Так вот пусть они сперва представят свои доказательства, а потом уже претендуют на какое-то внимание с нашей стороны. А иначе какими бы "неопровержимыми" ни были "свидетельства языка", одного только наличия санскритских корней во всех европейских языках будет явно недостаточно для утверждения о том, что (а) до своего появления в Семиречье арии никогда прежде не покидали своих северных земель, как и для объяснения того, (б) с какой стати "старший брат, индус", "самым последним покинул главное родовое гнездо ариев".

Филологу это последнее предположение кажется "вполне естественным". Но не менее правы и брахманы, которые всё больше и больше начинают догадываться о том, что под всеми этими событиями, должно быть, кроются какие-то "подводные", оккультные причины. Они всё больше укрепляются во мнении, что лишь для того, чтобы отстоять свою собственную версию, востоковеды и вынуждены закреплять "старшего брата" на столь подозрительно долгий период времени на берегах Окса или где-либо ещё, куда "младшему брату" угодно было забросить "старшего" в его "состоянии новорождённого", после того, как этот "новорождённый" попрощался со "всеми братьями, двинувшимися в сторону заходящего солнца".[297]

Однако мы видим определённые основания полагать, что главной целью столь явной попытки как можно сильнее замедлить ход событий является стремление приблизить рождение народа к христианским временам. Нужно было показать этого "брата" именно бездеятельным и не интересующимся "ничем, кроме созерцания о самом себе", лишь бы только не допустить того, чтобы его подлинный возраст вместе с "пустопорожними языческими побасёнками" — а возможно, и с его преданиями о делах других народов — вдруг сказался на той системе летоисчисления, в которую он должен был вписаться. Подозрение это укрепляется в нас ещё сильнее, когда мы обнаруживаем в обильно цитируемой нами книге — произведении чисто научном и филологическом по своему характеру — множество ремарок и даже пророчеств вроде:

"История, похоже, учит тому, что всему роду человеческому понадобилось время, чтобы мало-помалу набраться таких знаний, которые позволили бы ему в конце концов прикоснуться к истинам христианства".[298]

Или чуть ниже:

"Древние мировые религии были лишь тем молоком Природы, которое в положенный срок должно было уступить место хлебу жизни".[299]

А вот ещё одно широкое обобщение, сформулированное следующим образом:

"некоторая истина есть и в буддизме, как и в любой другой ложной мировой религии . . . "[300]

Кажется, сам воздух Кембриджа и Оксфорда решительно мешает признать древность индийской истории и высокие достоинства философий, рождавшихся на её почве![301]

Странички эзотерической истории

Вышесказанное — длинное, но необходимое отступление от главной темы — должно показать читателю, что азиатский учёный совершенно прав, когда в большинстве случаев скрывает свои знания. Кроме того, оно должно показать, что "историческая путаница" вроде той, о которой нам задан вопрос, может зависеть не от одних только исторических фактов. Она может в значительной степени порождаться и, казалось бы, испытанными временем и общепринятыми гипотезами, которые нередко вырастают в непререкаемые исторические аксиомы. Очевидным становится также и то, что ни одно слово, исходящее из наших уст, не может даже надеяться на то, чтобы быть услышанным, пока не получит подтверждения со стороны полуразвалившихся, но всё ещё господствующих излюбленных теорий как, с натяжкой говоря, исторического, так и религиозного свойства.

Радует, однако, то, что после всех глупейших нападок, которым до сего дня подвергались оккультные науки — нападок, в которых аргументы подменялись бранью, а спокойное исследование упрямым "не может быть" — как оказалось, есть ещё на Западе люди, готовые, как и подобает подлинным философам, чутко и беспристрастно относиться к требованиям наших древнейших учений на уважение к себе, поскольку содержат в себе истину, а потому и заслуживают того же достойного к себе отношения, какого требует для себя и наука. И только такие люди, как они, движимые одним лишь горячим желанием найти истину, а не изрекать предвзятые суждения, вправе ожидать от нас откровенности. И, возвращаясь к главному предмету нашего разговора, мы, насколько позволено, сообщим этому меньшинству некоторые из малоизвестных фактов.

В своих хрониках оккультисты не делают никакого различия между "атлантийскими" предками ни древних греков, ни римлян. Их хроники — в чём-то совпадающие с официально признанной историографией, а в чём-то и расходящиеся с ней — рассказывают о следующем. Существовал некогда такой древний народ, латины, — в классических легендах они выведены под именем италики. Одним словом, народ этот, перевалив через Апеннины (подобно их индоарийским собратьям, которые — да будет известно — много раньше них перешли Гиндукуш), вступил на землю полуострова с севера. События эти, однако, состоялись так давно, так задолго до времени жизни Ромула, что от этого народа на тот момент сохранились лишь одно его название и только что сформировавшийся язык.

Если верить профанной историографии, то, оказавшись в богатых колониях Magna Grecia,[302] латины "мифологической эпохи" столь сильно эллинизировались, что в конце концов в них не осталось ничего исконно латинского. Подлинными же предками римлян, продолжает она, явились собственно латины — то есть те доримские италийцы, которые, обосновавшись в Лации, изначально держались в стороне от влияния со стороны греков.

Возражая экзотерической историографии, оккультные хроники утверждают, что — в силу обстоятельств, которые долго и трудно здесь объяснять, — лацийские поселенцы сохраняли свою исконную национальную идентичность чуть дольше, чем те их собратья, которые, двинувшись с Востока (не являвшегося их подлинной родиной), вместе с ними первыми вступили на землю полуострова, но очень быстро эту идентичность всё-таки утратили, но уже по другим причинам. Самниты поначалу их не тревожили, однако от набегов других захватчиков они уберечься не могли.

Если западный историк обычно занимается тем, что сваливает в одну кучу искажённые и неполные хроники различных народов и племён, а затем складывает из них хитрую мозаику, руководствуясь наилучшим из всех возможных и наиболее правдоподобным планом и при этом отсеивая целиком все сомнительные традиции, то оккультист не удостаивает ни малейшим вниманием тщеславные высказывания и самовосхваления всех этих пресловутых завоевателей, а равно и все их высеченные на камнях надписи. Не желает он и рабски следовать тем случайным крохам так называемых исторических данных, которые зачастую бывают состряпаны преследующими собственные цели узкими группами и обнаруживаются то там, то сям в разрозненных произведениях классических писателей, у которых оригиналы и те не всегда встретишь в неиспорченном виде.

Оккультист гораздо легче ориентируется в линиях этнического родства и во всех их извивах, наблюдаемых у различных национальностей, рас и субрас. Он наблюдает всю картину столь же отчётливо, как и человек, рассматривающий географическую карту. Глядя на неё, такой человек ясно видит разноцветные очертания и границы всех стран и их владений, понимает, какова их поверхность, и замечает, какими морями они окружены, какие имеются там горы и какие реки в них протекают. Точно так же и оккультист, руководствуясь ясно различимыми (для него) и отчётливо видимыми оттенками и переливами цвета в ауре внутреннего человека может из всего многообразия семейств человечества, его отдельных групп и даже малых подгрупп безошибочно выбрать именно ту, к которой относится тот или иной народ, племя или человек.

Большинству людей, не имеющих ни малейшего представления о том, как широко способна варьировать нервная аура разных народов, наши слова могут показаться неясными и неправдоподобными, и им будет трудно поверить в какую-то теорию "внутреннего человека", научность которой признают лишь немногие. Всё, таким образом, упирается в вопрос: можно ли принимать за реальность существование того внутреннего человека, который был впервые обнаружен с помощью ясновидения, а реальность нервных эманаций которого ("одил") подтвердил фон Райхенбах.[303] Если же признать это за реальный факт и постараться интуитивно понять, что, раз внутренний тип стоит ближе к единой невидимой Реальности, раз он с нею связан много теснее, то, значит, он должен быть и более ярко выражен, чем тип внешний, физический, и тогда не составит никакого труда понять, чтó мы здесь имеем в виду.

Действительно, если, даже самый обычный наблюдатель, не говоря уже об опытном этнологе, может, пользуясь своим физическим зрением, как правило, точно определить национальную принадлежность отдельно взятого человека по его чисто физическим признакам и особенностям: англичанина обычно с первого взгляда можно отличить от француза, а немца от итальянца (и что уж тем более говорить о таких типичных различиях, которые существуют между корневыми семействами человечества [304] с антропологической точки зрения), то отсюда нетрудно понять, что точно такое же различие — только гораздо более ярко выраженное — типов и признаков должно существовать и между теми внутренними расами, которые обитают в своих "телесных обителях".

Помимо же этих легко заметных психологических и астральных различий, существуют ведь и хорошо документированные хроники, которые представляют собой непрерывную цепочку источников: они содержат в себе хронологические таблицы и повествуют об истории постепенного ответвления рас и субрас от своих трёх геологических Проторас, — это плоды труда посвящённых, которые, начиная с архаичных, а затем и древних эпох, по сей день собирают важные данные: позднее эти сведения были включены в нашу "Книгу чисел" и в другие тома.

Вот эти-то двоякого рода свидетельства (а западные учёные вольны их целиком отвергать, коли так душе их угодно) и позволяют сделать вывод о том, что благодаря сильнейшему смешению с такими различными субрасами, как япиги, этруски, пеласги — а позднее к крови первоначальных лацийских италиков добавилась ещё и примесь эллинского и кельто-галльского элемента, — у тех племён, что собрал вокруг себя Ромул на берегах Тибра, оставалось собственно латинского элемента немногим более, чем он сегодня присутствует у романского народа Валахии.

Если целиком отбросить историческую канву мифа о весталке Сильвии и двух её сыновьях-близнецах, а равно и легенды об основании Альба Лонги [305] сыном Энея, то, само собой разумеется, все наши утверждения должны будут выглядеть лишь современной переделкой тех совершеннейших небылиц, что пришли к нам из "эпохи легенд и мифов". Однако "небылицы" эти, по мнению пишущих эти строки, содержат в себе поболе фактической правды, чем её можно найти в пресловутых исторических источниках, относящихся к царскому периоду раннего Рима. Можно лишь сожалеть о том, что наши утверждения противоречат ряду авторитетных выводов, к которым приходят Моммзен [306] и другие историки. Тем не менее, "Адепты" излагают лишь то, что считают несомненным фактом, а значит, необходимо сразу же понять: всё (кроме вымышленной даты основания Рима: апрель 753 г. "до Р.Х."), что говорят древние традиции о померии [307] и о тройственном союзе Рамнов, Люцеров и Тициев,[308] известном по так называемым легендам о Ромуле, на самом деле стоит гораздо ближе к истине, чем то, чтó экзотерическая история принимает за факты, рассказывая о Пунических и Македонских войнах, потрясавших Римскую империю на всём протяжении её истории.

Основатели Рима представляли собой довольно пёструю смесь. В их жилах уже в основном текла кровь разнообразных остатков более ранних племён, а из собственно латинских фамилий — потомков той отчётливо выраженной субрасы, что пришла вместе с умбро-сабеллами с Востока, — оставались лишь сущие единицы. Хотя этим последним и удавалось сохранять свой характерный цвет вплоть до Средневековья (благодаря сабинскому элементу, носители которого, проживая в горных регионах, сохранили свою кровь в первозданной чистоте), в жилах у собственно римлян с самого начала текла эллинская кровь.

Рассказы о знаменитом Латинском союзе — не вымысел, а чистая история. И династия царей, восходящих к троянскому Энею — достоверный факт, а потому считать Ромула просто символической фигурой, олицетворяющей собой отдельный народ, вроде Эола, Дора и Иона, а не видеть в нём живого человека, столь же безосновательно, сколь и неверно. Этой позиции могли бы, пожалуй, придерживаться лишь те историографы, что берут на себя грех, поддерживая догмат о Симе, Хаме и Иафете как о реальных, живых, исторических прародителях человечества, но склонны оправдывать себя тем, что бросают в жертвенный огонь любую исторически обоснованную, но не иудейскую, традицию, любую легенду и хронику, грозящие занять своё законное место на одном уровне с этими тремя привилегированными мореплавателями архаичных эпох — лишь бы только не пасть смиренно ниц к ногам "лживых мифов" и нянюшкиных сказок и предрассудков.

Таким образом, те вызвавшие возражения слова в книге "Эзотерический буддизм" (на сс. 56 и 62), которые якобы вызывают "историческую путаницу", были высказаны корреспондентом г-на Синнетта вовсе не для того, чтобы в очередной раз подтвердить западную версию, а именно потому, что он строго следует историческим фактам. Согласятся ли с ними в тех конкретных кругах, где критика, похоже, полагается целиком на одни лишь догадки (хотя и величаемые научными гипотезами), до этого авторам этих строк столь же мало дела, как и ваятелю фигуры Сфинкса до тех недоброжелательных замечаний, какие может отпустить какой-нибудь случайный прохожий в адрес испещрённого временем лица этого возвышенного символа.

Реальный смысл выражений на тот счёт, что "греки и римляне представляли собой малые субрасы нашего собственного кавказского ствола" (с. 56)[309] и что они являлись "остатками атлантов (сегодняшние же относятся к пятой расе)" (с. 62),[310] — лежит на поверхности. Под древними греками, "остатками атлантов", подразумеваются одноимённые предки (как их и принято сегодня называть в Европе) эолийцев, дорийцев и ионийцев. Под словами же о том, что древние греки и римляне — это нечто единое и между ними нет никакой разницы, следует понимать то обстоятельство, что первоначальные латины были целиком поглощены "Великой Грецией", Magna Græcia. А выражение "сегодняшние же относятся к пятой расе" — иначе говоря, что из жил обеих этих веточек была выдавлена последняя капля крови атлантов — обозначает, что у них уже не осталось ни одной капли крови монголоидной четвёртой расы.

В отличие от западных учёных оккультисты проводят различие между промежуточными расами, то есть расами переходными от одной корневой расы к следующей. "Древние римляне" были всё теми же эллинами, лишь скрывавшимися под новым этническим обликом, тогда как подлинными, кровными предками будущих римлян были ещё более древние греки. Прямое отношение к этому имеет и следующее обстоятельство, на котором в книге делается особое ударение — а это одно из того множества обстоятельств, которые имеют важнейшее значение для понимания истории той "мифической эпохи", к которой принадлежит Атлантида. Речь идёт об одной небылице, которую можно также считать повинной в возникшей исторической путанице. Однако она крайне успешно обрушивает все прежние этнологические и генеалогические системы классификации.

А вот теперь мы можем обратиться и к Посейдонису. Это было всё, что ещё оставалось от Атлантиды 12 тысяч лет тому назад. Но перед этим хотим попросить читателя обратить особое внимание на то обстоятельство, что, как и современная Европа, Атлантида включала в себя множество народов, говоривших на самых разных наречиях (восходивших к трём корневым протоязыкам 1-й, 2-й и 3-й рас).

Так же, как главным элементом в языках Пятой расы является арийский санскрит, на котором говорили представители "бело-коричневого" геологического ствола (или расы), так и в Атлантиде доминирующим был язык, дошедший до наших времён лишь в виде наречий, на которых теперь говорят отдельные племена американских краснокожих индейцев, а также сохранившихся в говоре континентальных китайцев, сегодня проживающих в виде отдельных племён в горных районах провинции Цзянси: это, как могли бы сказать современные филологи, агглютинативно-моносиллабический язык. Одним словом, то был язык второго, "красно-жёлтого" (или среднего) геологического ствола [мы настаиваем на термине "геологический" — Ред. Теос.].

Разумеется, среди ариев 5-й расы присутствовала и значительная доля представителей 4-й, монголоидной, корневой расы. Однако их присутствие отнюдь не мешало 5-й расе сохранять в себе беспримесный, чистейший арийский элемент.

На разбросанных по разные стороны от Посейдониса островах тогда уже никто не жил: население оттуда ушло, спасаясь от землетрясений, происходивших там задолго до окончательной катастрофы, которая, благодаря письменным хроникам, одна только и осталась в человеческой памяти. Согласно дошедшей до нас традиции, одно из небольших племён (эолийцы), некогда обитавшее в странах крайнего Севера, покинуло обжитые места и поселилось было на этих островах, но теперь, опасаясь наводнения, вынуждено было вновь покинуть эти ставшие для них родными места.

Вопреки мнению востоковедов и предположению г-на Ф. Ленормана (который придумал даже название для народа, слабые следы которого он разглядел сквозь густой туман далёкого прошлого, и считает его предшественником вавилонян), мы утверждаем: тот арийский народ, что пришёл из Центральной Азии, колыбели 5-й расы человечества, принадлежит к "аккадским племенам". Правда, заявляя это, мы опасаемся, что положим начало ещё одной историко-этнологической путанице. И, тем не менее, мы со всей уверенностью утверждаем, что называть этих "аккадцев" "туранцами"[311] — такой же вздор, как и считать нынешних британцев потомками тех мифических десяти колен Израилевых, что столь явственно представлены в Библии, но напрочь отсутствуют в историографии.

И вот теперь, наблюдая эти замечательные pacta conventa[312] между точной (?) и древней оккультной науками, мы можем перейти и к нашей небылице.

Необходимо сказать, что эти древние эолийцы фактически принадлежали к 5-й расе и изначально восходили к арийскому, центральноазиатскому, стволу, но при всём при этом они были атлантами: не только в силу их длительного проживания — в течение нескольких тысячелетий — на ныне уже затонувшем континенте, но ещё и вследствие кровного смешения, заключения смешанных браков [с окружающим их в Атлантиде населением].В этом смысле г-н Гексли, возможно, не так уж и неправ, считая своих меланохроидов (а в своей классификации он включал греков именно в эту категорию) уже "продуктом смешения ксантохроидов [313] с австралоидами", к которым он относил также и представителей южноиндийских низших классов и отчасти египтян. Но, как бы то ни было, атланты-эолийцы в целом оставались всё же ариями — в той же мере, в какой баски ("инородцы" (allophylians[314]), по определению д-ра Причарда) считаются сегодня южными европейцами, хотя изначально и восходят к южноиндийскому дравидскому стволу [предполагается, что баски поселились в Европе только после первого переселения ариев — Ред. Теос.].

Итак, напуганное частыми землетрясениями и явными признаками надвигающейся беды, племя это, как сказывают, погрузилось на свою морскую флотилию и отправилось в путь из мест, расположенных за Геркулесовыми Столбами. Плыли они вдоль побережья и через несколько лет плавания высадились на берега Эгейского моря в Пирре (ныне Фессалии), которую и назвали Эолией. Оттуда они и проследовали на гору Олимп на совет с богами.

Здесь, во избежание новой "географической путаницы", следует заметить, что в те мифические времена и Греция, и Крит, и Сицилия, и Сардиния, как и множество других средиземноморских островов, были не чем иным, как заморскими владениями, колониями Атлантиды. А дальше "небылица" повествует о том, как на всём протяжении своего пути вдоль побережья [нынешних] Испании, Франции и Италии эолийцы делали в тамошних местах частые остановки, и память об их "волшебствах" ещё жива среди потомков древних массалийцев,[315] племён, населявших Новый Карфаген,[316] и жителей портов Этрурии и Сиракуз.

Заметим в очередной раз, что даже теперь было бы не так, вероятно, и плохо, если бы археологи, с разрешения антропологических обществ, проследили корни этих различных "автохтонов", опираясь на их фольклор и легенды, ведь те могут оказаться на этот раз более разговорчивыми и надёжными, чем их же "не поддающиеся расшифровке" памятники.

Самые смутные очертания именно этих "автохтонов" история успела запечатлеть лишь такими, какими они стали только тысячелетия спустя после того, как осели в древней Греции, то есть уже в те времена, когда эпирейцы [317] перевалили через Пинд, дабы прогнать чёрных магов с своей земли в Беотию. Однако историки никогда не прислушивались к тем народным легендам, которые повествуют об ушедших "окаянных колдунах", оставивших в наследство немало секретов своего дьявольского ремесла, память о которых, пережив века, всё-таки стала достоянием истории — или, если угодно, классической греко-римской мифологии. Народное предание ещё и сегодня рассказывает о том, как столь славившиеся своими магами прапращуры фессалоникийцев некогда явились из краёв, лежащих далеко за Геркулесовыми Столбами, прося великого Зевса о помощи и укрытии, а также моля отца богов спасти их от потопа. "Отец", однако, изгнал их с Олимпа, позволив их племени поселиться лишь у подножия этой горы, в долинах и по берегам Эгейского моря.

Таково старейшее предание о древних фессалоникийцах. Но вот вопрос: а на каком языке говорили атланты-эолийцы? История не знает ответа. Тем не менее, мы просто напомним читателю о некоторых общеизвестных и кое-каких пока неизвестных ему фактах, и, возможно, интуиция поможет ему прояснить всю картину.

Как сегодня доказано, в древности господствовало всеобщее представление о том, что человек был рождён землёю. Таково и существующее сегодня профанированное толкование термина "автохтон". Почти каждое вульгаризованное народное предание — начиная с санскритских традиций об арье, "рождённом землёю" (или в каком-то смысле "властелине почвы"), или с древнейших греческих мифов об Эрехтее,[318] которому поклонялись с первых дней существования Акрополя и которого, по словам Гомера, "матерь земля родила"[319] (Ил. II, 548), и кончая преданием о вылепленном из "красной земли" Адаме [320] — каждый рассказ о начале бытия заключает в себе глубокий оккультный смысл и косвенное указание на происхождение человека и последующих рас. Таким образом, мифы об Эллине,[321] сыне красной Пирры [322] (а в древнейшие времена так называлась вся Фессалия [323]), и славном прародителе германцев Манне, который был сыном Туистона,[324] "краснокожего сына земли", не только имеют самое прямое отношение к нашему преданию об Атлантиде, но и несколько проясняет то деление человечества на геологические группы, какое принято у оккультистов. Но только она, эта классификация, и способна объяснить нашим западным "учителям" причину столь странного, если не сказать нелепого, совпадения, когда семитский Адам, персонаж божественного откровения, вдруг связывается с красной землёй и оказывается в одной компании с арьей, Пиррой, Туистоном и проч. — мифическими героями "глупых" побасёнок.

Более того, эта восточно-оккультная классификация, в которой люди 5-й расы описываются как "бело-коричневые", а представители 4-й расы — как "красно-жёлтые" корневые расы, едва ли покажется фантастичной тем, кто понимает смысл стиха и его оккультную основу из вед — III, 34.9,[325] а равно и смысл другого стиха, в котором дасью именуются "жёлтыми". Hatvi Dasyún prá âryam varanam àvat — вот что говорится об Индре, который, убив дасью, защитил цвет арьев. И, опять-таки, Индра "открыл свет для арьев, тогда как дасью остались по левую руку" (ii. 11, 18).[326]

Изучающему оккультизм следует помнить и о том, что Девкалион, этот греческий Ной, супруг Пирры, был прославленным сыном того самого Прометея, который похитил небесный огонь (иначе говоря, сокровенную Мудрость "правой руки", т.е. оккультные знания); что Прометей приходится братом Атланту; что он, кроме того, является сыном Асии и титана Иапета (с образа которого иудеи и списали своего Иафета, дабы под этим образом скрыть каббалистический, халдейский смысл своего собственного предания); и что, наконец, он является также прототипом Девкалиона. Именно Прометей [327] сотворил человека из земли и воды,[328] а после того, как похитил огонь с Олимпа — горы, находящейся в Греции, — был прикован к горе, расположенной далеко на Кавказе. Расстояние между Олимпом и Казбеком немалое. Если — утверждают оккультисты — 4-я раса возникла и укрепилась на Атлантийском континенте, то мы, пятая раса — в каком-то смысле "антиподы" — возникли и сформировались в Азии. [Древнегреческий географ Страбон, например, именует Арианой, то есть землёй ариев, всю огромную территорию, раскинувшуюся между Индийским океаном на юге, Гиндукушем и Паропамисом на севере, рекой Инд на востоке и Каспийскими воротами, Карманией [329] и устьем Персидского залива на западе. — Ред. Теос.][330]

Миф о Прометее связан с вымиранием цивилизованных народов 4-й расы, которую Зевс, вознамерившись сотворить новую расу людей, хотел было уничтожить всю целиком, но Прометей (обладавший священным огнём знания) спас некоторую её часть в качестве "семени для будущего". Но дело всё в том, что миф этот возник много раньше реального разрушения Посейдониса: более чем за семьдесят тысяч лет до фактического события — как бы невероятно это кому-то ни показалось. В "Вишну-пуране"[331] рассказывается о семи континентах, составлявших некогда мир, — в их числе находится и Атлантида, но, разумеется, там она представлена совсем под другим именем. Есть два санскритских слова "Ила" и "Ира", которые являются синонимами (см. Амаракоша[332]) и оба несут в себе один и тот же смысл: "земля" или "родная земля", и в состав Илы, составлявшей центральную точку Индии (Джамбудвипы), входит "Илаврита"[333]. Сама же Индия, окружённая семью огромными континентами, расположена посередине — такова была картина мира до погружения в воды океана великого континента Атлантида, тогда как Посейдонис представлял собой лишь незначительную её часть. Всё это понятно любому брамину. Но в помощь европейцам мы хотели бы теперь представить ещё несколько пояснений.

Если "член английского Т.О." обратится к столь порицаемой всеми "Разоблачённой Исиде" и откроет её том I на с. 589,[334] то найдёт там пересказ ещё одной древней восточной легенды. В ней говорится о неком острове (расположенном там, где сегодня раскинулась пустыня Гоби), на котором проживали последние остатки той расы, что предшествовала нашей: то была горстка "Адептов" — "Сынов Божьих", которые сегодня известны под названием брахманы-питри, а также под ещё одним именем, передающим тот же смысл, но которое упоминается уже в книгах халдейской каббалы. Тем, кто незнаком с оккультными науками, "Разоблачённая Исида" может показаться книгой довольно путаной и противоречивой. В глазах же оккультиста она точна, и, да, несколько огрехов действительно были намеренно оставлены в ней (поскольку это была самая первая робкая попытка осветить знания Запада слабым лучом восточного эзотеризма), но при всём при этом она содержит в себе множество таких данных, которые никогда не сообщались до неё.

Стоит лишь прочитать эти страницы, и всё прояснится. Упоминаемые Ману "шесть таких рас"[335] относятся к субрасам четвёртой расы (с. 590). Кроме того, читатель должен обратиться к статье "Принцип семеричности в эзотеризме" и внимательно познакомиться с перечнем имён "ману", относящихся к нашему четвёртому Кругу, и тогда, возможно, забрезжит какой-то свет, соединяющий сказанное с "Исидой". На её сс. 590-596 он найдёт слова об упоминании Атлантиды в сокровенных книгах Востока (а это огромная, ещё не тронутая жадной западной рукой целина), но только она упомянута там под другим названием, принадлежащим к сокровенному иератическому (жреческому) языку. И тогда ему станет понятно, что под Атлантидой понимался не просто один какой-то остров, а целый материк, отдельные острова и островки которого дожили и до наших дней.

Глубочайшие предки ныне ютящихся в жалких хижинах рыбаков в местечке Акла [336] (когда-то "Атлан") близ залива Ураба [337] когда-то свободно общались как с древними греками и римлянами, так и с теми "исконными континентальными китайцами", о которых говорится на с. 57 "Эзотерического буддизма".

Америку считали частью Индии, и впервые её название было указано лишь на географической карте, опубликованной в Базеле в 1522 году, и как ни покажется странным тому, кто не замечает таинственной работы человеческого ума и бессознательных проблесков в нём тайных истин, даже коренные жители нового континента, краснокожие племена — те самые "монголоиды" по классификации г-на Гексли — именовались Indians.[338] Сегодня это кажется случайным совпадением, однако широкий же смысл оказался у этого слова!

Совпадение действительно поразительное, — может подумать человек, не знающий (а наука пока отказывается давать своё благословение этой безумной гипотезе) о том, что было время, когда Индийский полуостров с одного конца и Южная Америка с другого соединялись друг с другом целой грядой островов и континентов. В доисторические эпохи Индия включала в себя истоки Окса и Яксарта,[339] а уже в исторические времена, на человеческой памяти, существовали верхняя, нижняя и западная Индии. А ещё ранее она двойной нитью была связана сразу с обеими Америками.

От Кашмира вплоть до глубинных районов (нынешней) пустыни Шамо [340] простирались земли, где жили далёкие предки "брахманов Верхней Индии" (по выражению Аммиана Марцеллина).[341] Житель севера (Индии — перев.) в те дни мог бы пешком пересечь всю Манчжурию, пройти через будущий Татарский пролив и — даже не замочив себе ноги — по Курильским и Алеутским островам добраться до Аляски. А другой человек, имея в своём распоряжении одну лишь лодку, мог бы, отправившись с юга, пешком пройти по всему Сиаму, доплыть до Полинезийских островов, а там уже добраться до любой точки южноамериканского материка.

На сс. 592-593 первого тома "Исиды" наряду с "Сыновьями Божьими", брахманами-питри упоминаются также злобные и злокозненные боги, тевататы, сохранившиеся и в этрусском пантеоне. Все эти боги — Involute (сокровенные, потаённые боги), а также Consentes, Complices, и Novensiles,[342] — не что иное, как остатки религии атлантов, лишь представленные в ином облике. А между тем сами этрусские формулировки "Дисциплины",[343] которую людям открыл Таг, откровенно и неприкрыто исходят от царя атлантов Теветата, "незримого" дракона, имя которого до сих пор хорошо известно в Сиаме и Бирме, как оно сохранилось и в джатаках, аллегорических рассказах буддистов, где он выведен в образе противоборствующей силы под именем Дэвадатта. Кроме того, этот Таг [344] был сыном Теветата, прежде чем стать внуком Юпитера-Тина.[345]

Пробовали ли когда-нибудь западные востоковеды обнаружить связь между всеми этими драконами и змеями, между "силами Зла", представленными в эпических циклах что у персов, что у индийцев, что у греков, что у евреев? Пытались ли они когда-нибудь понять, чтó такое битва Индры с великаном, чтó связывает между собой арийских нагов и персидского Ажи-Дахака, гватемальского дракона и змея из Книги Бытия — и проч., и проч.?

Профессор Макс Мюллер отрицает наличие такой связи. Что ж, пусть будет так. Однако в священной книге гватемальцев, "Пополь-Вух", рассказывается о четвёртой расе человечества — о "людях", обладавших ничем не ограниченным зрением и умевших всё тайное и всё явное познавать мгновенно. А вавилонский Ксисутр, как и значительно более поздний еврейский Ной, индуистский Вайвасвата и греческий Девкалион — это всё тот же самый великий Отец тлинкитов,[346] о котором повествует "Пополь-Вух": как и остальным аллегорическим (но отнюдь не мифическим) патриархам, ему также в своё время пришлось погрузиться на огромную лодку и спасаться от последнего Великого потопа — погружения в воды океана Атлантиды.

Для того чтобы Вайвасвата мог считаться индоарием, ему отнюдь не обязательно было встречаться со своим спасителем (Вишну, принявшим облик рыбы) именно в пределах нынешней Индии и, вообще, в какой-либо части азиатского континента. Для этого не нужно даже признавать его седьмым по счёту ману (см. каталог ману в вышеупомянутой статье "Принцип семеричности в эзотеризме"). Достаточно лишь сказать, что индуистский Ной принадлежал к роду Вайвасвата и олицетворяет собою пятую расу.

Итак, последний остров Атлантиды погиб около 11 тысяч лет тому назад. Пятая же раса, возглавляемая ариями, начала свою эволюцию даже не 900 тысяч, а скорее миллион лет тому назад — так, опираясь на твёрдое знание, утверждают "Адепты". Но даже наилиберальнейшие из всех либеральных историков и антропологов ни за что не согласятся выделить для эволюции всего нашего человечества более 20-100 тысяч лет. Вот мы и поставим перед ними вполне законный вопрос: так в какой же точке из предполагаемого ими лака[347] лет они способны зафиксировать зарождение потомственной линии предков у собственно "древних греков и римлян"? Кто они были такие? Что известно, хотя бы по "догадкам", о территории их расселения после того, как состоялось разделение арийских народов? Где обитали предки семитов и туранцев? В опровержение чужого утверждения мало просто заявить, что вторые жили отдельно от первых, и на этом поставить точку — так лишь возникает ещё одно белое пятно в этнологической истории человечества.

Азию порой называют колыбелью человечества, и действительно, как установлено, Центральная Азия стала колыбелью одновременно и для семитов, и для туранцев (ибо так утверждается в "Книге Бытия"). Да, действительно, по версии ассириологов, туранцы явились предшественниками вавилонских семитов. Но где, в какой части света эти семито-туранцы оторвались от общего родительского ствола и что с этим стволом сталось впоследствии? Нельзя же считать им это малочисленное еврейское племя патриархов! И, покуда не будет доказано, что сад Эдема также располагался на берегах Окса или Евфрата, отгороженных от остальных занятых каиновым потомством земель, мы вправе считать, что филологи, тщащиеся заполнить пробелы во всемирной истории своими предвзятыми догадками, столь же не берут в расчёт эту деталь, как не учитывают её и многие другие, которых они берутся просвещать.

Если исходить из логики, то предки всех этих ныне разнообразных групп должны были в те далёкие времена проживать сообща, а значит, эти самые корни общего родительского ствола должны были бы просматриваться в их ныне усовершенствованных языках с той же ясностью, с какой эти корни просматриваются в индоевропейских языках. В общем, куда ни глянь, всюду натыкаешься на одно лишь неспокойное море догадок. Берега его — сплошь предательские зыбучие пески гипотез, а горизонт со всех сторон усеян лишь воображаемыми руинами-вехами, на которых отмечены высосанные из пальца даты. Вот потому-то "Адепты" и спрашивают: отчего же, под властью каких таких чар необходимо принимать за наивысший критерий то, что в Европе почитается за самую авторитетную науку? О ней — за исключением, пожалуй, лишь чистой математики и физики — азиат-учёный может сказать лишь одно: она немногим лучше тайного союза, в котором одни его члены должны поддерживать или восхищаться другими. Он склоняется в нижайшем почтительном поклоне перед Королевскими обществами физиков, химиков и в какой-то мере даже естествоиспытателей. Но он отказывается удостаивать и малейшим вниманием чисто спекулятивные и построенные на одних лишь догадках, с позволения сказать, науки вроде современных физиологии, этнологии, филологии и проч. — весь этот хор самозванных Эдипов, которым не дано разгадать загадки Сфинкса Природы и которые в отместку просто душат его.

С учётом того, что было сказано выше, и, бросая некоторый пророческий взгляд в будущее, обвиняемая в рассматриваемом нами деле сторона [348] полагает, что было бы явно недостаточно в очередной раз просто утвердительно констатировать: да, эта "историческая путаница" вызвана именно неисторическими утверждениями. Она прекрасно понимает, что шансов быть услышанной у неё очень немного и рассчитывать она может лишь на доверие единиц, а когда большинство относится к ней с откровенной враждебностью, то никакие слова "мы утверждаем" ей не помогут, пока западные профессора утверждают обратное. Со стороны, так сказать, "недипломированных" проповедников и исследователей наук, никем не признанных и неавторитетных, было бы беспримерной дерзостью выказывать готовность вступить в битву с царственным сонмом всемирно признанных оракулов. А стало быть, их взаимные притязания можно было бы прежде всего рассматривать как нечто совершенно ничтожное (как в данном, так и во всех прочих случаях) — пусть так, но если бы здесь не присутствовал психологический фактор. Столкнувшись с адептами голословных наук (А.Г.Н.), адептам оккультных искусств лучше было бы вообще помалкивать, а то ненароком они могут продемонстрировать, хотя бы и отчасти, всю ненадёжность первых, доказав, что dicta[349] такого рода наук зачастую строятся на весьма зыбкой почве. А что если они заронят в сознание людей подозрение, будто "адепты оккультных искусств" и в самом деле могут оказаться не так уж и неправы?

Но и полное молчание, которое нам сегодня рекомендуют хранить, могло бы иметь самые роковые последствия. Во-первых, оно могло бы быть истолковано как наша неспособность достойно ответить, а во-вторых, породило бы новые сожаления в рядах немногочисленных наших сторонников и привело бы к дополнительным обвинениям нас в эгоизме. Вот почему "Адепты" и согласились хотя бы отчасти прояснить некоторые самые кричащие случаи путаницы и указать тот ясный путь, который поможет избежать их в дальнейшем, для чего необходимо изучать пусть и "неисторические", но отражающие истинное положение дел источники, а вовсе не "исторические", но, по сути своей, мифологические фрагменты всемирной истории. И задачу эту им удалось, как они полагают, решить, ответив, по крайней мере, на некоторые заданные вопросы и показав, а вернее, напомнив о том, что, коль скоро ни один исторический факт как таковой не противоречит "предположениям" "Адептов", то в их утверждениях не может быть ни малейшего места для какой бы то ни было исторической путаницы, тогда как историки, по их же собственным признаниям, не могут сказать ничего определённого об исторических корнях предшественников римлян и греков, скрывающихся за призрачными тенями этрусков и пеласгов.

От тех своих критиков, которые не состоят в [Теософском] Обществе, авторы этих строк и не требуют, и не ждут милосердия. "Адептам" незачем вымаливать крохи снисхождения из рук представителей голословной науки, но и от членов "Лондонской ложи" — ни от одного из них — они не требуют слепой веры к тому, о чём они говорят, ибо главной максимой им служат слова: сначала исследование, а потом — вера. "Адепты" были бы более чем рады, если бы им позволили и дальше пребывать в молчании, храня всё, что, возможно, они знают, при себе — до тех пор, пока их не попросит поделиться своими знаниями какой-то достойный искатель истины. Так поступали они веками и вполне могли бы помолчать ещё немного. Больше того, им вовсе не хочется сегодня ни "притягивать внимание" к собственным персонам, ни "вызывать к себе уважение". А посему они и оставляют за своим читателем право сперва самостоятельно проверить каждое их заявление в лучах яркого, но столь неровного света современной науки, а потом уж решать по собственной воле, принимать или не принимать представленные ему факты. Одним словом, "Адептам" — настоящим "Адептам" — и дела не может быть до того, как отнесутся к их словам. Они рассказывают лишь о том, что позволяет им закон, и дело имеют с одними лишь фактами.

Ну, а теперь нашего внимания требуют филологические и археологические "путаницы".

Вопрос VII [350]

Филологические и археологические "путаницы"

Здесь два вопроса в одном. Выше мы уже показали причины, заставляющие исследователя-азиата отказаться следовать по стопам западной историографии. Теперь же остаётся лишь объяснить причины его столь же непоколебимого упрямства в отношении филологии и археологии. Выражая, с одной стороны, самое искреннее восхищение перед теми изощрёнными методами, которые позволяют современной науке раскрывать историческое прошлое народов, по большей части уже не существующих, а также прослеживать возникновение и развитие их языков, которые, по большей части, сегодня уже мертвы, учёный-индус, с другой стороны, — пусть даже занимающийся в области профанной науки, но хорошо знакомый со своей национальной литературой, — едва ли может разделить то доверие, с которым западные филологи относятся к этим объединённым методам исследования, когда те применяются по отношению к его собственной стране и к санскритской литературе. Эту веру в западные методы особенно подрывают, по крайней мере, три следующих обстоятельства, не говоря о многих других:

1. Среди нескольких дюжин именитых востоковедов не найти и двух человек, которые согласились бы между собой даже по поводу дословного перевода того или иного санскритского текста. Тем более между нет никакого единодушия и в интерпретации возможного смысла сомнительных мест.

2. Из некоторых прочих отраслей науки, пожалуй, наименее подверженной пустым домыслам является нумизматика — а если она привязана к точно установленным узловым датировкам, то её вполне можно назвать даже и точной (ведь она способна подсказывать безошибочно точные датировки — в нашем случае применительно к индийским древностям). Тем не менее, археологам так до сих пор и не удалось воспользоваться предоставляемыми ею возможностями. По их собственным признаниям, они едва ли вправе брать за ориентиры эры самват и шаливахана, поскольку-де изначальные точки обеих эр проверить невозможно, ибо те выходят далеко за пределы досягаемости для европейских востоковедов. Тем не менее, они по умолчанию продолжают брать всё те же самые даты — "57 год до Р.Х. и 78 год по Р.Х." соответственно — и приписывают археологическим памятникам самый вздорный возраст.

3. Два самых крупных авторитета в области индийской археологии и архитектуры — генерал Каннингем и г-н Фергюссон — приходят в своих изысканиях к диаметрально противоположным выводам. Казалось бы, задача археологии — представлять науке достоверные данные, а вовсе не изумлять и не ставить её в тупик. Пусть западные исследователи укажут нам хотя бы одну-единственную реликвию индийского прошлого — письменную хронику или памятник, на котором присутствуют или отсутствуют какие-либо надписи — возраст которой не представлял бы предмета для неутихающих споров. Не успеет один археолог установить какую-нибудь дату — ну, скажем, I век, — как тут же его собрат по профессии пытается передвинуть её поближе к X или даже XIV веку христианской эры. Если генерал Каннингем датирует возведение нынешнего храма в Будда Гая [351] I веком по Р.Х., то, по мнению г-на Фергюссона, внешний облик храма ясно указывает на его принадлежность к XIV веку — и несчастному стороннему наблюдателю только и остаётся, что развести руками, так ничего и не уразумев.

Указывая на отмеченное расхождение в "Отчёте об археологических изысканиях в Индии" ("Report on the Archæological Survey of India", vol. viii. p. 60), совестливый и толковый главный инженер Будда Гаи, г-н Дж.В. Беглар, отмечает, что "при всём нашем пиетете к его (Фергюссона) высокому авторитету, мнение его должно быть решительно отклонено", и тут же, не моргнув глазом, он относит здание, о котором идёт речь, к VI веку. Получается, один археолог называет догадки другого "неверными от начала и до конца", но тут же его собственная интерпретация буддийских реликвий, в свою очередь, отвергается третьим коллегой как "совершенно несостоятельная". И так происходит буквально с каждым памятником любой древности.

Вот когда эти "признанные" авторитеты придут к доброму согласию — хотя бы между собой, — тогда только и настанет время указать, насколько глубоко ошибаются они все вместе. А до тех пор — коль скоро догадки эти никоим образом не влияют на реальную историю — пусть всё остаётся, как есть, ибо у "Адептов" нет ни времени, ни желания, отложив свои более важные дела, заниматься борьбой с пустыми спекуляциями, а домыслов здесь ровно столько же, сколько и претендентов на звание авторитета. Пусть слепцы ведут за собой слепцов, коли не в силах воспринять свет.[352]

Обращаясь к этой новой "археологической путанице" — то есть к очевидному отсутствию синхронизма в датировке времени рождения нашего Господа [353], — мы опять-таки упираемся всё в тех же "древних греков и римлян", с которыми была связана "историческая" путаница. Хоть и младшие по возрасту в сравнении с нашими друзьями-атлантами, они, однако, и представляются более опасными, поскольку открыто выступают на стороне филологов в нашем споре о буддийской истории.

Как уведомляет нас профессор Макс Мюллер — а по своей искренности он является, пожалуй, самым честным да и самым учёным из санскритологов (причём большинство даже его соперников, как ни удивительно, сходится с его мнением по данному конкретному вопросу) — "всё в индийской хронологии зависит от датировки периода жизни Чандрагупты",[354] известного грекам под именем "Сандракоттос".

"Ни одна из этих датировок [ни китайская, ни цейлонская] невозможна, поскольку не согласуется с греческой хронологией" ("Hist. of the Sans. Lit.," p. 275).

Следовательно, "из ряда вон выходящие" высказывания "Адептов" должны быть теперь внимательно проанализированы в ясном свете новоявленного "александрийского маяка" — тех редких случаев синхронизма, что изредка предоставляются греко-римскими классическими авторами.

Историческая жизнь буддизма, как полагают западные востоковеды, начинается лишь с Ашоки, а что там творилось до Чандрагупты, тó разглядеть им не по силам — не помогают даже греческие очки. Стало быть,

"существовавшая до того времени буддийская хронология носила чисто традиционный характер и полна была всякого вздора".[355]

Хуже того, в брахманах нет ни одного упоминания о "боддах" (Bauddhas)[356] — ergo,[357] их и не существовало до "Сандракоттоса", а значит, ни у буддистов, ни у брахманов нет и никакого права на собственную историографию, кроме той, что родилась в западных умах. "Историки" откровенно признаются в собственном бессилии заполнить тот гигантский пробел, что существует между периодом, когда произошёл предполагаемый массовый переход идоариев через Гиндукуш, и воцарением Ашоки — муза истории словно на время отвела свой взор в сторону, не замечая, как у неё за спиной проплывают разнообразные события одно за другим. Не имея у себя под ногами никакой твёрдой почвы, историки прибегают к противоречивым умозаключениям и спекуляциям.

Однако прапрадеды оккультистов Востока бережно сохранили скрижали музы истории, а потому они — и даже некоторые учёные пандиты — полагают, что у них есть чем заполнить эти лакуны. Правда, к этим уверенным их словам [на Западе] не считают достойным для себя прислушаться. А что касается вышеупомянутой традиционной истории (смрити), которая для умеющего верно истолковать её иносказания полна безупречных исторических свидетельств, то она стала единодушно считаться не нитью Ариадны, помогающей историку не заплутать в извилистом лабиринте прошлого, а мешаниной небылиц, чудовищного вранья и "грубых фальшивок, относящихся к первым векам христианской эры". Сегодня открыто заявляют о её полной никчёмности: она, дескать, не годится ни для восстановления точной хронологии событий, ни для решения задач историографии в целом. Востоковеды примеряют на себя мантию пророков от филологии, имеющих право осуждать всё, что им угодно, исходя из собственных вздорных толкований (зачастую на основе чисто религиозных предубеждений). Их учёные капризы обходятся нам недёшево, поскольку они стремительно вытесняют — даже из сознания многих европеизированных индусов — целый ряд важнейших исторических фактов, сокрытых под экзотерической фразеологией пуран и другой литературы, входящей в корпус смрити.

А посему для начала восточные посвящённые объявляют ничтожными и не заслуживающими ни малейшего внимания свидетельства всех тех востоковедов, кто, пользуясь самочинно присвоенными себе правами, пускает по ветру самые священные их реликвии. И прежде чем перейти к изложению своих фактов, они хотят, чтобы учёные санскритологи и археологи в Европе уяснили для себя следующее: что касается вопроса хронологии, то разноречия в сумме всего ряда их надуманных исторических событий доказывают ошибочность позиции этих учёных от первого до последнего слова. Как им должно быть известно, даже одна-единственная неверная цифра в арифметическом ряду способна свести на нет любые расчёты, а умножение даёт, как правило, нечто и вовсе неожидаемое в конечном итоге.

Ярким примером этого может, пожалуй, служить вопрос, которого мы вскользь уже касались выше, а именно: датировка некоторых индуистских эр как точка отсчёта для их предположительной хронологии. При определении даты того или иного текста или памятника, востоковедам, разумеется, приходится — сознательно или бессознательно — отталкиваться от одной из дохристианских индийских эр. Но, тем не менее, — в одном, по крайней мере случае — они то и дело жалуются на то, что ничегошеньки не знают о реальной начальной точке важнейшей из этих эр. Точное время жизни, например, Викрамадитьи,[358] период царствования которого и определяет начало эры самват, и в самом деле им неизвестно. Если верить одним востоковедам, то расцвет правления Викрамадитьи приходится на 56 год "до Р.Х.", по другим данным — на 86; третьи же утверждают, что речь идёт о VI веке христианской эры, тогда как г-н Фергюссон, вообще, отказывается относить начало эры самват к периоду более раннему, чем "X век по Р.Х." Словом, как пишет д-р Вебер,[359] у востоковедов

"нет ни одного-единственного достоверного свидетельства, которое указывало бы на то, с чего начинается эра Викрамадитьи: с года его рождения, с даты какого-то выдающегося свершения, с года его смерти? А может быть, эта эра была введена им, вообще, по каким-то астрономическим соображениям?".

А дело всё в том, что в индийской истории существовало несколько Викрамадитьев или Викрам,[360] поскольку, как сегодня впервые узнáют об этом востоковеды, это не личное имя человека, а почётный титул. А значит, любое умозаключение относительно хронологии, сделанное на столь шатких основаниях, и не может не оказаться недостоверным, тем более, когда — как в случае с эрой самват — исходная дата, по милости востоковедов, размазана по всей шкале времени, простирающейся между I и X веками.

Сказанное, казалось бы, ясно доказывает, что, датируя индийские памятники старины, как англо-индийские, так и европейские археологи зачастую впадают в самый нелепый анахронизм. А также, наконец, что до сих пор они всё ещё продолжают предлагать историографии арифметический метод, совершенно не представляя себе почти в каждом отдельном случае, от какой именно точки им следует отталкиваться! И, тем не менее, исследователям-азиатам предлагается перепроверить и подправить их же собственные датировки в неверном свете этих блуждающих болотных огоньков. Ну уж нет, господа.

"Член английского Т.О.", разумеется, не ожидает от нас того, чтобы в требующих предельной точности вопросах мы стали когда-либо доверяться подобным западным "маякам"! Мы, с его позволения, лучше уж останемся при своих взглядах, ибо твёрдо знаем, что датировки наши построены не на голых догадках и не могут подвергаться пересмотру. Если даже такой человек, как генерал Каннингем, много лет посвятивший археологическим исследованиям, остаётся у своих коллег под подозрением, а выводы его открыто опровергаются, то назвать палеографию точной наукой уж точно язык не повернётся. Как профессор Вебер, так и другие востоковеды то и дело подвергают поношению этого неустанного исследователя старины за то, что тот безоговорочно принимает эту датировку эры самват. Но не отличаются мягкостью и другие востоковеды, которые — возможно, под воздействием своего былого в прошлом сочувствия к библейской хронологии — всё также предпочитают при датировке индийской истории поддаваться своим эмоциональным, но ненаучным оценкам.

Кое-кто пытается убедить нас в том, что нигде не видно, чтобы эра самват вообще "использовалась во времена, предшествующие христианской эре". Керн пытается доказать, будто индийские астрономы ввели эту эру "лишь после 1000 года по Р.Х.".[361] Профессор Вебер же, ссылаясь на генерала Каннингема, язвительно замечает:

"некоторые, однако, ничтоже сумняшеся, относят, где только возможно, любую надпись к эре самват, если только в ней самой говорится, что она сделана в эру самват или самватсара. Так, например, Каннингем (в своём "Arch. Survey of India," iii, 31, 39) прямо относит надпись, датированную 5-м годом самват к "52 году до Р.Х."[362]

и заканчивает следующим плачем:

"Таким образом, сегодня, когда, к сожалению, у нас нет никакого иного ориентира (кроме этой неведомой эры), у нас нет и прямого ответа на вопрос: с какой эрой нам приходится иметь дело в каждой конкретной надписи и, следовательно, как эту надпись следует датировать".[363]

Признание красноречивое. Приятно обнаружить столь неподдельную искренность в голосе европейского востоковеда, как бы зловеще для индийской археологии его слова ни звучали. В вопросах периодизации своих эр посвящённые брахманы ориентируются превосходно, а потому они спокойны. Всё, что "Адептами" было сказано когда-то, сохраняет силу и сегодня, и ни новейшие открытия, ни в очередной раз пересмотренные догадки общепризнанных авторитетов никак не могут повлиять на принятые у "Адептов" датировки. Даже если западным археологам и нумизматам взбредёт в голову передвинуть время жизни Господа нашего и Благословенного Спасителя с VII века "до Р.Х." на VII век "по Р.Х.", то у нас это вызовет лишь чувство восхищения перед столь замечательным даром играть датами и эрами, словно теннисными мячами.

Между тем, мы хотим прямо заявить всем искренним и бескорыстно ищущим истины теософам, что было бы бесполезно строить догадки относительно времени рождения нашего Господа Сангье,[364] à priori[365] отвергая брахманские, цейлонские, китайские и тибетские датировки. А разные отговорки вроде той, что эти датировки, дескать, расходятся с хронологией, составленной горсткой греков, побывавших в Индии 300 лет спустя после упомянутого события, слишком надуманны и безосновательны. Греция никогда напрямую не соприкасалась с буддизмом, и те немногочисленные датировки, которые указываются древнегреческими классиками, почерпнуты ими из непроверенных данных их же собственных соотечественников — нескольких греков, живших за несколько веков до цитировавших их авторов. Но, помимо этого, и сама их хронология кишит ошибками, а исторические хроники, когда в них речь заходит о национальных триумфах, носят столь помпезный характер и столь резко расходятся с фактами, что способны вызывать доверие к себе лишь у таких предубеждённых персон, каковых мы обычно и встречаем в лице европейских востоковедов.

Попытки установить точные даты в индийской истории путём увязки её событий с мифическим "завоеванием" и одновременно признавать, что

"тщетно было бы искать в брахманской или буддийской литературе какие-либо намёки на поход Александра и . . . совершенно невозможно соотнести ни одно из поведанных спутниками Александра исторических событий с исторической традицией Индии",[366]

граничат с чем-то бóльшим, нежели простое проявление некомпетентности в этой области, и если бы эти слова не принадлежали профессору Максу Мюллеру, то мы могли бы сказать, что они звучат почти как преднамеренный обман.

Да, эти резкие слова способны шокировать немало европейских интеллектуалов, приученных взирать на так называемых "научных авторитетов", пожалуй, с тем же чувством, какое испытывает дикарь к своему родовому фетишу. Однако, как показывает целый ряд примеров, сказаны они вполне заслуженно. По отношению к интеллектуалу вроде профессора Вебера — которого мы числим главой германских востоковедов-"христофилов" — такое слово, как "тупость", определённо, не подойдёт. При виде того, как он обдуманно и злонамеренно извращает хронологию в угоду "греческому влиянию", христианским интересам и собственным предвзятым версиям, на язык просится другое, гораздо более крепкое словцо. Да и где найти эти самые резкие слова, чтобы выразить те чувства, которые невольно испытываешь, читая все эти случайные проговорки изворотливого ума — а у Вебера они встречаются то и дело (см. The History of Indian Literature) — когда, по его уверениям, необходимо признать, что такое-то и такое-то место "подправлено позднейшей вставкой",[367] или когда он втискивает очевидно древнейшие тексты в явно надуманные временные рамки —

"а иначе даты окажутся по времени или слишком близко к нам или слишком далеко!"[368]

Во всех своих действиях он руководствуется единственным лозунгом: fiat hypothesis, ruat cælum!^[369]

С другой стороны, мы видим профессора Макса Мюллера, казалось бы, энтузиаста-"индофила", но и он тоже ухитряется втиснуть столетия в свой хронологический напёрсток, не мучась, похоже, ни малейшими угрызениями совести . . .

Таковы два наиболее наглядных примера, поскольку два этих востоковеда признаются главными светилами в области филологии и индийской палеографии. Под стать их мнению только и датируются сегодня наши национальные памятники, в угоду им подгоняется история наших предков. Всё это не может не иметь самых роковых последствий: по сегодняшним записям потомки едва ли сложат верное представление о собственной истории, поскольку подтасованные даты и перекроенные события будут восприниматься ими как истина в последней инстанции, как результат самого беспристрастного, самого выдающегося критического анализа.

Если профессор Макс Мюллер признаёт один лишь греческий критерий для всей индийской хронологии, то профессор Вебер (см. указ соч.) обнаруживает греческое влияние — этакий универсальный растворитель — на всех этапах развития индийской религии, философии, литературы, астрономии, медицины, архитектуры и проч. Для подтверждения этой ошибочной точки зрения в ход у него идут любые средства: самая изощрённая софистика, самые вздорные умозаключения этимологического характера. Если сравнительной мифологией и было что-то в самом деле установлено, так это то, что все краеугольные религиозные идеи греков, как и большинство их богов, были заимствованы ими из религий, процветавших к северо-западу от Индии — там, где и находится подлинная колыбель основного эллинистического ствола. Но кто же станет прислушиваться к этому обстоятельству, ведь оно так грубо нарушает сладостную гармонию, царящую в головах у наших критиков. И хотя разумнее всего был бы вывод о равном же заимствовании греками астрономических терминов у родительского ствола, профессор Вебер силится убедить нас в том, что

"именно греческое влияние и вдохнуло подлинную жизнь в астрономию Индии"[370].

Одним словом, это убелённые сединами прапраотцы индусов позаимствовали свою астрономическую терминологию, познакомились с искусством наблюдения за звёздами и даже с зодиаком, благодаря младенцам-грекам! А из этого "тезиса" следует и другой: о древности того или иного текста отныне должно судить по тому, упоминаются там астеризмы [371] и зодиакальные знаки или нет, ибо наименования первых неприкрыто свидетельствуют-де об их греческом происхождении, а вторые, хоть и

"обозначены санскритскими именами, но всё это просто перевод с греческого"[372].

Так, поскольку "Законы Ману" ничего не знают о планетах",[373] то, значит, они древнее кодекса Яджнавалкьи,[374] который и "внедряет этот культ", и проч.

Однако санскритологи пошли ещё дальше и придумали критерий, с помощью которого можно с "безошибочной точностью" определить возраст текста, не обременяя себя всякими астеризмами и знаками зодиака: этим критерием стало любое случайное упоминание слова "явана", которое в любом случае понималось ими как "грек". Как нам объясняют, указанный критерий —

"единственно возможный наряду с внутренней хронологией, опирающейся на характер самих произведений и содержащихся в них цитат".[375]

А отсюда их вздорное заключение о том, что

"индийские астрономы то и дело говорят о яванах как о своих учителях". (p. 252).

Ergo, их учителями были греки, ведь для Вебера и прочих слова "явана" и "грек" являются синонимами.

Но дело-то всё в том, что слово "яваначарья" служило в Индии титулом для одного-единственного грека — Пифагора (так же как "Шанкарачарьей" величали одного-единственного индийского философа). Древнеарийские же астрономы в своих книгах цитировали его утверждения, чтобы либо возразить ему, либо сопоставить его взгляды с положениями их собственной астрономической науки, которая была некогда унаследована от их далёких предков и достигла совершенства задолго до него. Да, его почтительно называли "ачарьей" ("учителем"), но точно так же называли и любого другого учёного астронома или мистика, и отсюда, разумеется, вовсе не следует, будто Пифагор или любой другой "Учитель"-грек был непременно единственным учителем у брахманов.

За множество веков до того, как "греки Александра" одарили "своим влиянием" Джамбудвипу, слово "явана" уже сложилось как нарицательное обозначение некой младшей расы, и слово это значило "юван", то есть "молодой" или младший. Они разделяли всех яван на северных, западных, южных и восточных, вот почему пришлые греки и получили это прозвище — так же, как персы, индоскифы и проч. стали подобным же образом именоваться ещё до греков.

То же самое можно наблюдать и в наши дни. Для тибетцев любой чужестранец, откуда бы тот ни пришёл, — пелинг. Китайцы называют европейцев "рыжими чертями", а мусульмане любого, не принявшего ислам, человека именуют кафиром. Вот пройдёт этак с десяток тысяч лет, и найдутся какие-нибудь новые Веберы, которые, следуя этому же примеру, станут, возможно, утверждать, ссылаясь на авторитет сохранившихся обрывков мусульманской литературы, что незадолго до наступления их эры существовал некогда Кафиристан, где жили англичане, французы, русские и немцы, и была у них Библия, которую они "придумали" и переводили на свои языки, находясь под "мусульманским влиянием". Раз в Юга-пуране "Гарги-самхиты"[376] говорится о военном походе яван, которые дошли "до самого Паталипутры", то, значит, Индия и была целиком покорена либо македонцами, либо селевкидами![377] Наш западный критик, разумеется, и ведать не ведает о том, что Айодхья (или Сакета Рамы) в течение двух тысячелетий отбивала набеги различных монгольских и иных туранских племён, не говоря уже об индоскифах, приходивших из-за Непала и Гималаев. Но, кажется, профессор Вебер и сам в конце концов испугался вызванного им призрака яван, поскольку задаётся вопросом:

"А действительно ли греки подразумеваются под этими яванами?.. Может быть, речь просто идёт об их индоскифских или каких-то иных потомках, которым и присвоили впоследствии это наименование?"[378]

А ведь это здравое сомнение, как мы полагаем, должно было бы смягчить его столь догматичный тон, который мы слышим от него в ряде других подобных случаев.

Карта Магадхи

Но что поделать с этими предубеждениями: ты их гонишь в дверь, а они — в окно! Именитый учёный, пусть на время и поколебленный прозрением истины, тут же сызнова переходит в атаку с новым пылом. Ну как не вздрогнуть при виде такого вот новейшего открытия: оказывается, Асурамайя,[379] этот древнейший астроном, то и дело упоминающийся в индийском эпосе, на самом-то деле "скрывается под эллинизированным именем "Птолемаиос"?[380] Объясняет он это тем, что

"это последнее имя, насколько мы можем судить по надписям Пиядаси, превратилось в Индии в имя "Турамайя", из которого очень легко могло образоваться и имя "Асурамайя"; а также поскольку, согласно более поздней традиции, само слово "Майя" чётко связывается с Ромака-пурой, расположенной на западе".[381]

Но что если бы "надпись Пиядаси"[382] была обнаружена на месте древнего Вавилона? В этом случае, вероятно, следовало бы предположить, что слово "Турамайя" произошло от "Тураномайя" — а скорее уж от слова мания. Поскольку же надписи Пиядаси находятся всё-таки, несомненно, в Индии, а этот титул носили всего только два царя — Чандрагупта и Дхармашока, — то какое отношение "грек-Птолемей" имеет к "Турамайе", а последний к "Асурамайе"? А не новый ли это предлог для того лишь, чтобы окружить индийского астронома тлетворной сенью анчара западной филологии с его дурманом "греческого влияния"?

А как мы узнаём далее,

"в одном месте Панини упоминает о яванах, то есть . . . [383] о греках, и даже объясняет образование слова "яванани", которое, согласно Варттике,[384] требует для себя добавления слова липи, "письмо", "письменность", [385]

и, стало быть, это слово означает "письмо яван", т.е. греков, и никого больше.

Германские филологи (столь долго и столь безуспешно пытавшиеся верно истолковать смысл этого слова), вероятно, немало удивятся, если им сказать, что они всё так же безнадёжно далеки от истины? Что слово "яванани" означает отнюдь не именно "греческое письмо", а вообще любая чужеземная письменность. Что отсутствие слова "письмо" в старинных текстах (за исключением случаев, когда приводятся чужеземные имена) ничуть не означает того, что они были знакомы лишь исключительно с греческим письмом или что они не имели собственного и до самых времён Панини не умели ни читать, ни писать (теория профессора Макса Мюллера). Ибо алфавит деванагари столь же древен, как и сами веды, и почитался он настолько свято, что брахманам — сначала под страхом смерти, а позднее под угрозой вечного изгнания — не позволялось даже упоминать о нём в присутствии непосвящённых, и тем более рассказывать о существовании тайных храмовых библиотек. Так что под словом "яванани" ("которое, согласно Варттике, требует для себя добавления слова липи, "письмо") всегда понимается чужеземная — финикийская, римская или греческая — письменность вообще. Что же до ни с чем несообразной гипотезы профессора Макса Мюллера о том, будто до времён Панини (опять же со ссылкой на греческие авторитеты) "письмо в Индии в литературных целях не употреблялось",[386] то вопрос этот разбирается в отдельной статье.

В равной мере не знают они и о ряде других чрезвычайно важных фактов — какими бы сказочными те ни показались на первый взгляд.

Во-первых, о том, что арийская "великая война", Махабхарата, и воспетая Гомером Троянская война — невзирая на мифичность жизнеописаний героев и сказочность отдельных деталей — в главных своих чертах имеют совершенно исторический характер и принадлежат к одному и тому же циклу событий. Ибо события множества веков, в том числе и связанные с процессом размежевания бесчисленных народов и рас — процессом, ошибочно возводимым к одной только Центральной Азии, — в этих бессмертных поэмах спрессованы в отдельные человеческие драмы, разворачивающиеся на протяжении считанных лет.

Во-вторых, что во времена той немыслимой древности прапрадеды ариев-греков и ариев-брахманов жили по соседству друг с другом и перемешивались между собой, как живут сегодняшние арии и так называемые дравиды.

В-третьих, что ещё до времён исторического Рамы — а именно от него тянется непрерывная генеалогическая линия, к которой восходят удайпурские цари [387] — вся Раджпутана [388] была так же плотно заселена "греками", прямыми выходцами из Атлантиды, как и возникшие уже после Троянской войны, но задолго до образования Великой Греции, Кумы [389] и иные поселения были во множестве заселены стремительно эллинизирующимися предками нынешних раджпутов.

Когда вы знакомы с подлинным содержанием этих древних поэм, то у вас не может не возникнуть вопроса: кем эти интуитивисты-востоковеды пожелали бы назвать себя, обманщиками или обманутыми? Из милосердия к ним, уж так и быть, станем толковать все сомнения в их пользу.[390]

Но что же нам остаётся думать о профессоре Вебере, когда, пытаясь "точнее установить место, занимаемое "Рамаяной" (которую он называет "нарочито написанной поэмой") в истории литературы", он в конце концов приходит к следующему предположению:

" . . . она возникла благодаря знакомству с Троянским циклом легенд . . . Вывод, к которому я прихожу, заключается в том, что время её сочинения следует отнести к началу христианской эры, к той эпохе, когда греческое влияние уже вовсю сказывалось в Индии!" (с. 194.)

Такому человеку уже ничем не поможешь. Если "внутренняя хронология" и, добавим мы, внешняя законченность, представленные в индийской поэтической трилогии, так и не открыли глаза этим закоренелым скептикам-профессорам на множество исторических фактов, облачённых в поразительные образы-аллегории; если красноречивые упоминания о "чёрных яванах" и "белых яванах", указывающие на совершенно различные народы, целиком прошли мимо их внимания;^[391] а перечисление целого сонма племён, народов, родов и семейств, упоминаемых в "Махабхарате" под их различными санскритскими наименованиями, не побудило их попытаться установить их этнические корни и отождествить с их ныне живущими потомками-европейцами, то едва ли можно всерьёз надеяться на то, что все их знания способны породить на свет нечто большее, чем пёструю мозаику учёных догадок.

Если следовать их научным критическим выкладкам, то в один прекрасный день все они хором возвестят нам о том, будто буддизм целиком возник из написанной Иоанном Дамаскином "Повести о Варлааме и Иоасафе",[392] или что религия наша целиком почерпнута из этой знаменитой римско-католической легенды VIII века, в которой наш Господь Будда предстаёт в образе христианского святого. А ещё лучше — пусть уж прямо так и скажут: мол, и веды были написаны в Афинах под благословенным покровительством Георгия Победоносца, славного наследника героя Тесея. Опасаясь, как бы не упустить какой-нибудь аргумент для доказательства полнейшего поглощения Джамбудвипы демоном "греческого влияния", мстительный д-р Вебер бросает последнюю издёвку в лицо Индии: дескать, если

"западноевропейские колокольни обязаны своим происхождением подражанию буддийским ступам [393]. . . . то, с другой стороны, в древнейших архитектурных сооружениях Индии безошибочно узнаётся присутствие греческого влияния" (с. 274).

И пусть д-р Раджендралала Митра сколько угодно "опровергает наличие какого бы то ни было греческого влияния на развитие индийской архитектуры"![394] Если уж его отеческую литературу приписали-таки "греческому влиянию", то пусть хотя бы оставят в покое храмы! Можно легко понять, что Египетский Зал [395] в Лондоне отражает на себе влияние храмов, развалины которых до сих пор стоят на Ниле, но доказать, что древнейшие сооружения Арьяварты уже были предвидены гением покойного сэра Кристофера Рена [396] — такой подвиг окажется не по плечу даже германскому профессору!

В результате этого палеографического грабежа в Индии уже не осталось ровным счётом ничего, что она могла бы назвать своим. Даже медицина и та возникла под греческим влиянием. Как нам говорят — теперь устами Рота (Roth) —

"только сравнение индийских принципов медицины с греческими и позволяет нам судить о происхождении, возрасте и ценности первых",[397]

и, добавляет д-р Вебер,

"если уж говорить о предписаниях Чараки по поводу обязанностей врача перед больным, то он просто повторяет поразительно схожие выражения из клятвы Асклепиада[398]".[399]

Итак, вердикт вынесен. Индия эллинизирована с головы до ног и не имела своих врачей, пока не явились доктора из Греции.

Шакьямуни и его место в истории [400]

Среди востоковедов не найти другого человека (за исключением, пожалуй, лишь всё того же профессора Вебера — учёного высокомудрого, хотя и не сказать чтобы очень глубокого), который с такой же яростью противостоял бы индуистской и буддистской хронологии, как это делает профессор Макс Мюллер. Оно и понятно: быть индофилом отнюдь не означает быть ещё и буддофилом. В этом с ним заодно и генерал Каннингем, который в своих археологических изысканиях занимает, впрочем, вполне самостоятельную позицию. Право, это согласие между ними выглядит весьма неосмотрительным в виду того, чтó, возможно, готовят нам открытия будущих лет.^[401] Мы же постараемся со своей стороны опровергнуть домыслы этого великого оксфордского профессора.

Всем тем свидетельствам, что представлены в пуранах и в "Махавансе"[402] (которую он считает столь же безнадёжно путаной и противоречивой, хотя безупречную историческую точность этого цейлонского памятника горячо подтвердил историк сэр Эмерсон Теннент [403]) он противопоставляет греческую классику с её хронологией. У него всё крутится вокруг "похода Александра", "покорённых Александром земель" и "Мегасфена, посланника Селевка Никатора",[404] тогда как в брахманских анналах просто блещут своим отсутствием даже слабейшие намёки на какое-либо "покорение". И хотя в одной из надписей Пиядаси действительно приводятся имена Антиоха,[405] Птолемея,[406] Магаса,[407] Антигона [408] и даже самого Александра Великого в качестве вассалов царя Пиядаси, Македонца, тем не менее, по сей день продолжают именовать "покорителем Индии". Иначе говоря, если какой-нибудь малозначительный греческий писатель случайно упомянет те или иные связанные с Индией события, то его словам дóлжно верить безоговорочно. Однако при этом ни один индийский памятник — литературный или архитектурный — не заслуживает ни малейшего внимания. И, пока он не пройдёт проверки оселком эллинской непогрешимости, его, по словам профессора Вебера, следует считать "разумеется, пустопорожним бахвальством". Вот оно, это западное чувство справедливости, во всей своей красе![409]

Оккультные же анналы говорят совсем о другом. И подтверждают они нечто прямо противоположное: Александру так и не удалось продвинуться в Индии дальше Таксилы,[410] то есть проник он не дальше даже современного Аттока. Ропот недовольства в войске Македонца возник именно там, а вовсе не на берегах Гифасиса,[411] как об этом принято говорить. Не мог он дойти и до Сатледжа, поскольку так и не вышел даже к берегам р. Гидасп (Джелам). Не учреждал Александр в Пенджабе и никаких сатрапий, не основывал никаких греческих колоний. Единственные оставшиеся после него колонии, более-менее известные брахманам, сводились лишь к нескольким дюжинам солдат-калек, расселившихся там и сям по приграничным территориям вместе с ими же изнасилованными туземками-жёнами: их поселения были разбросаны вокруг пустынь Кармании и Дрангарии,[412] служивших тогда естественными границами Индии. И если История не будет считать колонистами тысячи и тысячи погибших, а также тех, что нашли себе вечный приют в жарких песках Гедросии,[413] то других-то и не было — всё это лишь плод богатого воображения греческих историков. Хвалёное "покорение Индии" свелось лишь к захвату областей, лежавших между Карманией и Аттоком (с востока и запада), а также между Белуджистаном и Гиндукушем (с юга и севера): тогдашние греки все эти земли считали Индией. Строительство им флота на Гидаспе — чистейший вымысел, такой же, как и россказни о его "победном шествии на плечах у сражающегося индийского войска". Однако интересует нас сейчас не столько личность этого "покорителя мира", сколько предполагаемая точность и даже случайная правдивость сведений, исходящих от его ближайших соратников и соотечественников, путаные воспоминания которых в произведениях классических авторов теперь возвысились до уровня безупречных свидетельств во всём, что касается хронологии раннего буддизма и древней Индии.

Из всех представленных классическими писателями свидетельств именно произведение Флавия Арриана используется сейчас как главное оружие, направленное против буддистско-китайской хронологии. Никто и слова дурного не сказал бы против личных свидетельств этого добросовестного автора, случись ему самому стать очевидцем тех событий вместо Мегасфена. И здесь с особенной ясностью понимаешь, на какую зыбкую почву опираются западные авторитеты в своих попытках выстроить индийскую хронологию, когда узнаёшь о том, что Арриан набирал свои сведения из ныне утраченных трудов Аристобулоса и Птолемея, а те черпали свои данные из текстов таких авторов, которые сами и в глаза не видели ни строчки из написанного Мегасфеном или Неархом, и, зная обо всём этом, мы слышим от западных историков слова о том, будто из всех трудов Арриана именно книга VII "Похода Александра" является "самым авторитетным источником по вопросу покорения Индии — хотя, к сожалению, и имеющим пробел в двенадцатой главе".

Но дело в том, что сам Арриан [414] жил через 600 с лишним лет после смерти Будды, Страбон — через 500 (55 год "до Р.Х.");[415] Диодор Сикул [416] — вполне достоверный историограф! — жил примерно в I веке; Плутарх [417] — свыше 700 лет "от лета Будды", а Квинт Курций [418] — более тысячелетия спустя! И когда, венчая всё это воинство "очевидцев", свидетельствующих против буддийских анналов, читатель узнаёт от олимпийцев-критиков ещё и о том, что труды этого последнего поименованного нами автора — а более ошибающегося (в области географии, хронологии и истории) и свет белый не видывал — "составляют вместе с греческой историей Арриана самый ценный источник сведений по вопросу военной деятельности Александра Великого" — то тогда впору удивляться лишь тому, что этот великий покоритель не был представлен его биографами ещё и этаким царём Леонидом, преградившим путь первым ведийским браминам "с брегов Окса" в гиндукушских "Фермопилах".

Вообще, указанные в буддийских источниках даты либо напрочь отвергаются, либо принимаются только pro tempore.^[419] Индусам остаётся только негодовать по поводу того предпочтения, которое отдаётся грекам — а с ними (по меньшей мере, с некоторыми из них) индийская история знакома больше как с поставщиками в Джамбудвипу всех возможных и невозможных пороков, какие только существовали в Греции и Риме в те времена — перед их собственными национальными памятниками и историей. А, право, в этом и в одном только этом и сказалось всё "греческое влияние" в Индии. Те греческие девицы, что упоминаются как статья широчайшего экспорта в Индию — персидские и греческие явани, — как раз и стали праматерями всех этих современных храмовых танцовщиц, которые до того оставались целомудренными девами внутренних храмов. И тот плод, что принесли Индии союзы с разными Антиохами и Селевками Никаторами, оказался ничуть не лучше червивого яблока содомского: город Паталипутра, как и предсказывал Гаутама Будда, нашёл свою судьбу в водах Ганга, а перед тем был дважды снесён почти до основания, подобно тому же Содому, огнём небесным.

Но вернёмся к нашей главной теме. Что касается "противоречий", существующих между цейлонской и тибето-китайской хронологиями, то они ничего не доказывают по существу. Если китайские историки династии Суй [420] и ошиблись, отнеся не к Тибету, а к Китаю пророчество Господа нашего о том, что "тысячелетие спустя после достижения Им нирваны Его учения достигнут Севера", то в большинстве храмовых хронологий ошибка эта была исправлена уже после XI века по китайскому летоисчислению. Кроме того, слова эти могут относиться и к другим событиям, связанным с буддизмом, о которых Европа и знать не знает. Китай (или государство Цинь) возводит своё наименование только к 296 году буддистского летоисчисления [421] (экзотерическая хронология относит его ко времени восхождения на престол первого хуана[422] из династии Цинь), а значит, Татхагата [423] не мог указать на Китай под этим наименованием в своём известном пророчестве.

Но если это пророчество и оказалось непонято даже некоторыми буддийскими комментаторами, то его исконный смысл был всё-таки сохранён его [Будды] собственными ближайшими архатами. Преславный имел в виду страну, раскинувшуюся далеко от озера Мансаровара,[424] — она лежала далеко за пределами области Химават, там, где с незапамятных времён обитали великие "учителя Снежной Горной Гряды". То были великие шраманачарьи,[425] которые предшествовали Ему и были Его учителями, тогда как их преемники и по сей день своими скромными силами пытаются сохранить на века их и Его учения. Пророчество же сбылось с точностью до самого указанного Им дня, что и подтверждается как математической, так и исторической хронологией Тибета — а также столь же точной китайской хронологией.

В год 683 по китайскому календарю (или в год 436 западного летоисчисления), как и провидел наш Господь, архат Кашьяпа,[426] принадлежавший к династии Морьев (Môryas), основанной одним из Чандрагупт [427] близ Паталипутры, покинул монастырь Панч-Куккутурама, дабы выполнить возложенную на него миссию. В том же году он добрался до великого озера Бод-Юл.[428] Ровно в тот самый период и истекало предсказанное тысячелетие. С собою архат нёс статуэтку Шакья Муни — пятую из семи золотых статуэток, изготовленных после его телесной смерти по решению первого Совета. Архат закопал статуэтку в земле, в том самом месте, где семь лет спустя был возведён первый гунпа (монастырь), ставший обителью для самых первых буддийских лам. И, хотя обращение всей страны состоялось лишь в начале VII века (западной эры), благой Закон всё-таки достиг Севера именно в предначертанный срок, и ни днём раньше. Действительно, первая золотая статуэтка была похищена у бхикшу Сали Шуки разбойниками из народа сюньюнь[429] и переплавлена уже во времена Дхармашоки,[430] который отправил миссионеров далеко за пределы Непала. Та же судьба постигла и вторую статуэтку в Гар-же (Ghar-zha) ещё до того, как она достигла пределов Бод-Юл. Третья была спасена после того, как некий китайский военачальник отнял её у варварского племени "бон", которое он преследовал вплоть до пустынь Шамо примерно в 423 году буддийской эры (в 120 году "до Р.Х."). Четвёртая утонула в III веке христианской эры вместе с кораблём, направлявшимся из Магадхи к холмам Читтагонга.[431] Пятая день в день достигла места своего назначения вместе с архатом Кашьяпой. То же случилось и с оставшимися двумя [432]. . . .

Со своей стороны, южные буддисты во главе с буддистами Цейлона начинают свои летописи с рассказа о следующем событии.

Они утверждают, что, согласно их собственной хронологии, царь Синхабаху [Sinhabahu], владевший небольшим царством (Raj) под названием Лала, стоявшим на реке Гандак в Магадхе, отправил в изгнание своего сына, Виджаю, за его буйный нрав и совершаемые им всяческие непотребства. Он заставил сына и его сотоварищей обрить себе головы на манер буддистов-бхикшу в знак раскаяния, а затем велел бросить их посреди океана. Волны вынесли их к берегам Ланки. Выбравшись на сушу, он с сотоварищами покорил и легко овладел островом, населённым нецивилизованными племенами — якшами. И это — в какую бы эпоху и в какой бы год ни случилось — является историческим фактом, и, как сообщают цейлонские хроники независимо от буддийской хронологии, произошло это за 382 года до Душтагамани [433] (т.е. в 543 году до христианской эры).

В буддийских священных хрониках запечатлены слова, которые наш Господь произнёс незадолго до смерти. В "Махавансе" рассказывается, что обращены они были Шакре и произнесены во время великого собрания дэват (дхьян коганов), когда Господь уже пребывал "в превышней и неизменяемой нирване, восседая на престоле, на коем и достигается нирвана".[434] В наших же текстах Татхагата обращается с этими словами к собравшимся рядом с ним архатам и бхикшу за несколько дней до своего окончательного освобождения:

"Некто Виджая, сын Синхабаху, царя земли Лала, вместе с 700 сопровождающими только что высадился в Ланке. О Господь дхьян будд (дэв)! Учение моё утвердится в Ланке. Охрани же его [Виджаю — перев.] и Ланку!"[435]

Таковы слова, которые он произнёс и которые позже оказались пророческими. Сегодня, когда ясновидческое провидение грядущего стало уже достаточно известным явлением, способным без помощи ненаучной теории чуда легко объяснить естественную природу пророчества, некоторым востоковедам лучше было бы попридержать свой смех. Аналогичные поэтическо-религиозные приёмы украшательства, какие мы встречаем в "Махавансе", присущи и письменным памятникам, относящимся к любой религии — в том числе и в той же мере, как и к христианству. И прежде, чем встречать их насмешками и презрительным недоверием, непредвзятый ум лучше попытался бы вначале проникнуть в их истинный и не слишком-то глубоко спрятанный смысл.

Кроме того, тибетцы располагают и более сдержанно изложенным текстом этого пророчества, содержащимся в уже упомянутых нами Записках, которые оставлены племянником царя Аджаташатру, благоговейно ловившим каждое слово Учителя. Записки эти, как уже было сказано выше, находятся во владении лам того монастыря, что был возведён архатом Кашьяпой, а поскольку они находятся в более прямом родстве с родом Морьев и их потомками, чем раджпуты Гаутамы, владетели Нагары (поселения, отождествляемого с Капилавасту [436]), то они и имеют больше законных прав на владение этими "записками". И то, о чём они повествуют, представляет собой исторический факт от первого и до последнего слова. Буддист-эзотерик слышит эти слова даже сегодня — они всё ещё вибрируют в пространстве, и эти пророческие слова вместе с подлинным обликом произнёсшего их Сугаты [437] до сих пор присутствуют в ауре каждого атома связанных с Ним реликвий. Но, спешим оговориться, доказательство это чисто психологического свойства. При этом, однако, есть и иные исторические свидетельства: совокупный корпус данных, приведённых в наших религиозных хрониках. Их не видел ещё ни один филолог, но это не означает, что их не существует вообще.

Ошибка южных буддистов состоит в том, что они отсчитывают день, когда Сангье Панчен [438] достиг нирваны, от самого дня его смерти, хотя, как уже было сказано выше, Он достиг её ещё за двадцать с лишним лет до своего освобождения от тела. С точки зрения хронологии, южане правы, устанавливая, что годом его смерти следует считать 543 год "до Р.Х.". Правы они и в том, что один из великих Соборов состоялся действительно сто лет спустя после этого события. Но тибетские чоханы, которые обладают всеми документами, касающимися последних двадцати четырёх лет Его внешней и внутренней жизни — о чём не имеет никакого представления ни один филолог — способны доказать, что, вопреки утверждениям западных востоковедов,[439] нет, по сути дела, никакого расхождения между тибетской и цейлонской хронологиями. С точки зрения профана, Возвышенный родился в 68 году бирманской эры Eeatzana, установленной Eeatzana (Анджаной), царём Дэвадахи. С точки же зрения посвящённого, Он родился в мае, в день прибывающей Луны, в пятницу 48 года бирманской эры. И как раз в 563 году до начала христианской эры Татхагата и достиг полной нирваны, умерев, как верно говорит "Махаванса", в 543 году в тот самый день, когда Виджая вместе с сотоварищами вступил на землю Цейлона — как и было предсказано Локанатхой,[440] нашим Буддой.

В словах профессора Макса Мюллера об этом пророчестве сквозит явная издёвка. В той главе своей книги, которая посвящена буддизму ("лже"-религии), именитый учёный говорит таким тоном, словно столь неслыханное утверждение вызывает у него немалую досаду. Как он пишет,

"А дальше нас стараются уверить в том, будто цейлонские историки относят учреждение династии Виджаи на Цейлоне к 543 году в соответствии со своей священной хронологией (т.е. пророчеством Будды — Ред. Теос.)! При этом нам (филологам — Ред. Теос.), однако, не сообщают, по каким каналам цейлонцы могли получить известие о точной дате смерти Будды".[441]

В этом его язвительном высказывании можно уловить два намёка: (а) высказанное нашим Господом пророчество является ложным; и (б) хронологические записи были бесчестно подтасованы на манер знаменитого Евсевия, епископа Кесарийского, обвиняемого историками в "искажении каждой египетской хронологической таблицы ради обеспечения синхронизации исторических событий".

Что касается первого обвинения, то ему можно было бы задать вопрос, по какой такой причине пророчество нашего Шакьясинхи [442] не заслуживает того же доверия, с каковым мы должны относиться к пророчествам Спасителя его собственной религии, реши мы однажды написать правдивое жизнеописание этого архата-"Галилеянина"?

По второму же пункту обвинения мы хотели бы напомнить выдающемуся филологу об опасности бросаться камнями тем, кто живёт в стеклянном доме, а ведь и он сам, и все остальные христианские хронологи — обитатели именно такого дома. Они не в состоянии привести — даже своим же собственным единоверцам — ни одного-единственного доказательства, подтверждающего, что 25 декабря является реальной датой Рождества Христова, а потому не могут и определить ни количества лет, прожитых их Аватарой, ни года его смерти. В отношении же Будды нам это сделать гораздо легче — и нам есть, что предъявить даже иноверцам. Проявляемая с их стороны полнейшая неспособность доказать сам факт его исторически недоказанного — хотя и вполне вероятного — существования, кроме как на основе бытующих традиций, должна бы заставить их взглянуть на вещи более непредвзятым взором. И лишь когда на основе неопровержимых исторических источников историкам-христианам удастся доказать правоту библейской и церковной хронологии — вот тогда только в их арсеналах, возможно, и появятся более действенные, нежели теперь, средства, чтобы потешить себя попыткой разгромить языческие хронологии в пух и прах.

А тем "каналом", по которому цейлонцы получали свои сведения, послужили два бхикшу, которые вслед за своими опальными собратьями отправились из Магадхи в изгнание. Не нужно обладать особым даром воображения, чтобы допустить, что способность архатов Сиддхартхи Будды передавать сведения с помощью психических токов ничуть не уступала, а то и превосходила, такие же способности пророка Илии, который, как нас уверяют, умел узнавать обо всём, что творилось в царской опочивальне, с любого расстояния. Ни один-единый востоковед, полагаясь на один и тот же принцип доказательства, не вправе отвергать свидетельства священных писаний других народов, пока сам он питает безусловное доверие к гораздо более противоречивым и путаным свидетельствам своей собственной религии. Если профессор Мюллер является в глубине души завзятым скептиком, то пусть он бесстрашно объявит об этом во всеуслышанье, ибо именно скептик, во всём действующий как иконоборец, один только и мог бы по праву высказываться о любой нехристианской религии в подобном презрительном тоне.

Лишь в назидание непредвзятым искателям истины представляется нам полезным представить здесь те свидетельства, в основе которых лежат именно исторические — не психологические — данные. Одновременно с этим мы проанализируем некоторые возражения и разоблачим опасную логику нашего критика, чтобы тем самым предложить вниманию теософов ещё несколько фактов, связанных с предметом нашего обсуждения.

Теперь, когда мы в общих чертах познакомились с точкой зрения профессора Макса Мюллера на, так сказать, Пролог к той Драме, где главным героем выступает Виджая, давайте посмотрим, чтó он говорит в отношении отдельных деталей этого сюжета. Каким оружием он пользуется для того, чтобы расшатать самое его основание, на котором покоятся и от которого зависят все остальные датировки буддистов? Где лежит точка опоры его главного рычага, с помощью которого он пытается сокрушить всё здание азиатской историографии? Мы изложим здесь одну за другой три его главных утверждения, и к каждому приложим свои ответы. Начинает он со следующей своей предпосылки:

(1)

"Если таким образом уже изначальная точка отсчёта хронологии северных буддистов оказывается чистой гипотезой, поскольку покоится на одном лишь пророчестве Будды, то трудно не сделать того же вывода и в отношении датировки смерти Будды, которую указывают буддисты Цейлона и Бирмы".[443]

"Махаванса" начинается с рассказа о трёх чудесных посещениях Буддой Цейлона".[444]

"Имя основателя первой династии (на Цейлоне — Ред. Теос.), Виджая, в переводе значит "завоевание", и, следовательно, такого человека, скорее всего, существовать не могло".[445]

Всё это, по его мнению, лишает буддийскую хронологию всякого доверия.

В ответ на это мы можем предложить его вниманию следующую историческую параллель.

Король Англии Вильгельм I сегодня широко известен под именем "Завоеватель". Кроме того, он был незаконным сыном герцога Нормандии, Роберта, прозванного le Diable — "Дьяволом". Как мы слышали, целая опера — "Роберт-дьявол"[446] — была сочинена на этот сюжет, полный всяческих чудесных событий, ясно показывающих, что в основе её лежит устная традиция. Так вправе ли мы утверждать, что и Эдуард Исповедник, и саксонцы,[447] и всё остальное вплоть до объединения династий Йорков и Ланкастеров при Генрихе VII — после чего наступил уже новый период в истории Англии — всего лишь "сказки" и "бредни" и "такого человека, как Вильгельм Завоеватель, скорее всего, существовать не могло"?

(2) Что касается китайской хронологии, продолжает своё препарирование критик, то

"в сохранившемся списке из имён тридцати трёх буддийских патриархов . . . — начиная с Шакьямуни, который умер в 950 году до Р.Х., и кончая Хуэй-нэном, умершим в 713 году по Р.Х., — указаны даты их смерти. Как и всё китайское, список этот составлен с точнейшей хронологической последовательностью. Однако сомнения вызывает уже самое первое звено в этой длинной цепи патриархов".[448]

С точки зрения западной историографии,

"если . . . точная цейлонская хронология начинается со 161 года до Р.Х., то разумно предположить, что на Цейлоне существовала и какая-то традиционная туземная хронология, восходящая к более ранним временам, чем эта указанная дата . . . "[449]

"Следовательно, . . . всё, что было до этой даты, . . . — всего лишь безосновательная традиция".[450]

Хронология христианских апостолов да и сам факт их существования до сих пор так и не получили исторического подтверждения. По собственным же признаниям [западных историков — перев.], история папства "темна". Эннодий Павийский (V в.) первым называет "папой" римского епископа (Симмаха), стоящего пятьдесят первым в списке апостолов. Таким образом, вздумай мы написать историю христианства и реши мы прокомментировать его хронологию, то мы могли бы указать, что до него не было ни одного папы, а список апостолов начинается лишь с Симмаха (498 год по Р.Х.),[451] и, следовательно, все христианские хроники, начиная с Рождества Христова и кончая VI веком, — не что иное как "безосновательные традиции", а вся христианская хронология — лишь "чистейшая гипотеза"

(3) Оксфордский профессор презрительно указывает на две разноречивые даты в буддийской хронологии. Высадка Виджаи на Ланке, говорит он, которая состоялась именно в тот день, когда Будда достиг нирваны (умер), стала следствием исполнения пророчества Будды, а значит

"если Будда — подлинный пророк, то цейлонцы правы, утверждая, что он должен был умереть в год завоевания, то есть в 543 году до Р.Х."[452]

С другой стороны, у китайцев имеется собственная буддийская хронология, однако она не согласуется с цейлонской.

"Датировка периода жизни Будды с 1029 по 950 гг. исходит из его пророчества о том, что с момента его смерти до обращения Китая [в буддизм — перев.] должно будет пройти целое тысячелетие. А значит, если Будда — подлинный пророк, то он должен был жить около 1000 года до Р.Х.".[453]

Однако эта дата расходится с цейлонской хронологией, — ergo, Будда является лжепророком. Что же до того "первого и важнейшего звена" как в цейлонской, так и в китайской хронологиях, то "оно чрезвычайно слабое".[454] . . . Виджае нужно было придать какую-то "чудесную генеалогию", и "как следствие, было придумано пророчество".[455]

Следуя той же самой логике, можно было бы сказать, что и никакой генеалогии Иисуса — "ни точной, ни неточной" — мы не встречаем ни в одной летописи мира, кроме тех, что носят названия Евангелий от Св. Матфея (I, 1-17) и Св. Луки (III, 23-38). Однако они резко расходятся друг с другом, хотя героем их является самая заметная фигура в западной историографии, и в данном случае следовало бы ожидать от неё максимальной точности. Следовательно, в полном согласии с ядовитой логикой профессора Макса Мюллера, если Иисус подлинный пророк, то он должен восходить к роду Давидову через Иосифа (Матфей), и опять же если он — подлинный пророк, то, значит, христиане совершенно правы, утверждая, что он должен восходить к Давиду через Марию (Лука).

Поскольку же обе эти генеалогии с очевидностью расходятся между собой, а пророчества в данном случае были на самом деле "придуманы" богословами уже в постапостольские времена [или, если угодно, древние пророчества Исаии и других ветхозаветных пророков, не соответствующие истории жизни Иисуса, были подстроены под него — а такие признания мы не так давно услышали из уст библейских редакторов, английских комментаторов (носящих, между прочим, духовный сан)], и, кроме того, если — строго следуя линии аргументации, которой придерживался профессор, — буддийская и брахманская хронологии оказываются на поверку "основанными на традиции и полными всяческого вздора,[456] . . . и все попытки привести их к единому знаменателю закончились полным провалом [457]", то разве нельзя те же слова отнести и к библейским хронологии и генеалогии? И разве не можем мы с тем же правом возразить [профессору], сказав, что, если, следуя этой логике, он изображает Гаутаму Будду лжепророком, то таким же "лжепророком" должен оказаться и Иисус? И если, невзирая на всю существующую в первоисточниках путаницу, Иисус считается всё-таки подлинным пророком, то на каком таком основании нельзя считать столь же подлинным пророком и Будду? Если уж начинать развенчивать пророчества Будды, то и христианские пророчества не должны оставаться в стороне.

Высказывания древней Пифии сегодня способны вызвать лишь улыбку на устах у учёных мужей. Однако ни один треножник, когда-либо водружавшийся этой пророчицей в стародавние времена, не оказывался столь же шатким, как та хронологическая триада, на которую взбирается этот востоковед, чтобы, опираясь на неё, изрекать свои оракулы. Более того, аргументы его, как мы показали, обоюдоостры. Если твердыня буддизма и может пасть из-за подведённых под неё профессором Максом Мюллером хитроумных подкопов, то pari passu^[458] под теми же руинами окажется погребён и бастион христианства. Или христиане обладают монополией на "вздорные" религиозные "придумки" и защиту от посягательств на свои суверенные права?

Подводя итог сказанному, укажем, что в своей книге г-н Синнетт верно назвал год смерти Будды, поскольку "Эзотерический буддизм" и должен был следовать именно эзотерической хронологии. И расчёты эти, при верном их понимании, одни только и способны поставить окончательную точку под любой критикой, начиная с "Санскритской литературы" профессора Макса Мюллера и кончая самыми последними "свидетельствами" — аргументами, приведёнными в "Отчётах об археологических исследованиях в Индии".

Цейлонское летоисчисление, на котором построена "Махаванса", верно во всём, за исключением лишь умолчания о том, чтó было выше сказано о нирване — о величайшем таинстве Самма-Самбудды[459] и Абхиджни,[460] остающемся и по сей день загадкой для непосвящённого. И, хотя тайна эта была определённо известна дяде царя Дхатусены — бхикшу Маханаме, — разъяснять её открыто в такой книге, как "Махаванса", было нельзя. Кроме того, сингальская хронология во всех подробностях совпадает с бирманской.

Но независимо от религиозного летоисчисления, начинающегося от даты смерти Будды (она называется "эрой нирваны"), существовали, как теперь показал епископ Биганде ("Life of Gaudama"), и две исторические эры. Одна из них продолжалась 1362 года, и её последний год совпадает с 1156 годом христианской эры. Другая же — подразделяемая на две следующие одна за другой малые эры — продолжается по сей день. Первая [малая эра — перев.] длилась 562 года, и начало её совпадает с 79 годом по Р.Х. и служит точкой отсчёта для индийской эры Шака. Соответственно, учёный епископ, которого едва ли можно заподозрить в особом сочувствии буддизму, признаёт 543 год временем перехода Будды в нирвану. Этой же точки зрения придерживаются и г-н Тёрнер, и профессор Лассен, и др.

Пресловутые расхождения между четырнадцатью разными датировками нирваны, собранные Чомой де Кёрёшем, не имеют вообще ни малейшего отношения к Nyr-Nyang. Всё это расчёты, связанные с переходом в нирвану предшественников [Шакьямуни — перев.] — бодхисатв и предыдущих воплощений Сангье: венгр обнаружил их в различных книгах и неверно приписал последнему Будде. Европейцы не должны забывать о том, что этот энтузиаст всё время, пока находился среди лам, действовал вопреки их желанию, и, кроме того, бóльшую часть своих знаний он почерпнул из доктрин еретиков-дугпа, а не из ортодоксальных учений гелугпа. Слова этого "крупнейшего авторитета (!) в области тибетского буддизма", как его называют, о том, что у Гаутамы якобы было три жены, которых он называет поимённо, а затем, противореча самому же себе, указывает (см. "Tibetan Grammar," p. 162, note), что первые две жены "представляют собой одного и того же человека", — это яркое свидетельство того, что мнение о нём как об "авторитете" имеет под собой довольно слабые основания. Он так и не понял, что "Гопа, Яшодхара и Утпала-варна" — это названия трёх мистических способностей. Точно так же не разобрался он и с "расхождениями" в датировках. Из упомянутых им 64 датировок лишь две относятся к Шакьямуни: 576 и 546 годы, да и те приведены им неверно. На самом же деле речь идёт о годах 564 и 543. Что же до остальных, то они имеют отношение к семи ku-sum, то есть к трём различным формам состояния нирваны и к их соответствующей продолжительности, и связаны они с такими доктринами, о которых востоковеды не имеют ни малейшего представления.

Таким образом, получается, что востоковеды до сего дня так практически ничего и не почерпнули от северных буддистов, которые, по признанию профессора Вебера, "одни только и владеют полным собранием (буддийских) писаний, сохранив более точные сведения об обстоятельствах их редакционных правок".[461]

Как утверждают тибетцы, Татхагата стал в полном смысле Буддой — то есть достиг абсолютной нирваны — в 2544 году эпохи кали (согласно хронологии саурамана). Таким образом, он действительно прожил именно восемьдесят лет, поскольку ни один нирвани, достигший седьмой степени, уже не может причисляться к живым (т.е. существующим) людям. Но было бы чистейшим домыслом утверждать, будто брахманам не приходило и в голову зафиксировать день, когда родился Будда, "так же, как не приходило в голову ни римлянам, ни даже евреям, сохранить в памяти дату рождения Иисуса до тех самых пор, пока он не стал основателем отдельной религии".[462]

Действительно, если евреи изначально отвергали те претензии на мессианство, о которых говорили ученики еврейского пророка, и вовсе не ожидали прихода своего Мессии в то время, то брахманы (во всяком случае, посвящённые) знали о приходе того, в ком видели воплощение божественной мудрости, а потому и были прекрасно знакомы с астрологической датой его рождения. Да, в своей бессильной ярости они позднее уничтожили все доступные им следы рождения, жизни и смерти Того, Кто в своём безграничном милосердии ко всему сущему раскрыл тщательно оберегаемые брахманами тайны и учения, дабы положить конец тому всё более ширящемуся потоку суеверий, что исходил от духовенства, но было время, когда и они воспринимали его как Аватару. Да, они разрушали, зато были и другие, кто сохранял.

И все эти тысяча и один домысел, порождённые археологами и палеографами, все их поправки, лишь корёжащие экзотерические тексты, ничуть не возместят им времени, потраченного на собственные изыскания.

В индийской историографии царь Аджаташатру представлен современником Будды, но был и другой Аджаташатру, который помогал в подготовке собора, состоявшегося 100 лет спустя после смерти Учителя. Эти цари-князья были правителями Магадхи и не имеют никакого отношения к тому Аджаташатру, о котором мы читаем в "Брихад-араньяке" и "Квушитака-упанишаде" — тот Аджаташатру был царём Каши,[463] а вот "сын Аджаташатру", Бхадрасена, который был проклят Аруни, может иметь к своему тёзке, "наследнику Чандрагупты", гораздо больше отношения, чем об этом принято полагать.

Профессор Макс Мюллер отрицает существование двух Ашок. Он не признаёт никакого Калашоки и считает, что существовал только Дхармашока, — в полном соответствии с "греческой", но в прямом противоречии с буддийской хронологией. Ему невдомёк (а может, он и просто игнорирует этот факт), что, кроме этих двух Ашок, существовало ещё и несколько других царей, носивших имена Чандрагупта и Чандрамаса. Плутарх им отодвигается в сторону, поскольку противоречит более удобной для него версии, и оставляются лишь свидетельства Юстина.

Однако существовал и Калашока, которого одни называют Чандрамасой, а другие Чандрагуптой. Его сына, Нанду, сменил на троне двоюродный брат Нанды — он-то и был тем самым Чандрагуптой, о котором мы знаем в связи с Селевком. При его правлении как раз и состоялся собор в г. Вайшали — "при поддержке царя Нанды", как справедливо указывает Таранатха.[464] (Ни один из них никогда не был шудрой — это чистейшая выдумка брахманов). Последний же из этих Чандрагупт взял себе имя Викрама. С него и берёт начало новая эра, Викрамадитья или Самват, а также новая династия со столицей в г. Паталипутра (318 год до Р.Х.) — согласно некоторым европейским "авторитетным источникам". После него царствовал его сын, Биндусара (или Бхадрасена), также принадлежавший к роду Чандрагупта, а после него трон унаследовал Дхармашока Чандрагупта.

Кроме того, было и два Пиядаси — один "Сандракоттос"[465]-Чандрагупта, а другой Ашока. Если же востоковеды станут это оспаривать, то пусть они тогда объяснят следующую странную непоследовательность. Если единственным "Пиядаси" был Ашока, и именно он строил памятники и наносил наскальные надписи под этим именем, а взошёл на трон он, как предполагает профессор Макс Мюллер, около 259 года до Р.Х., то, другими словами, это означает, что правил он на 60-70 лет позже, чем любой из царей, упомянутых в памятниках Пиядаси. Какое в этом случае отношение может он иметь к вопросу о вассальном или невассальном положении этих царей и как, вообще, он может быть с ними связан? Договорные отношения с ними на самом деле установил ещё его дед примерно за семьдесят лет до него — с учётом того, что буддистом Ашока стал лишь через десять лет после своего восшествия на престол.

И, наконец, можно доказать существование трёх хорошо известных Бхадрасен. В зависимости от своего диалекта и национальной принадлежности разные писатели по-разному пишут и произносят это имя, порождая в итоге разнообразие имён: и Биндусара, и Бимбисара, и Виндусара, и Бхадрасена, и, как он зовётся в "Ваю-пуране", Бхадрасара. Но всё это синонимы.

Казалось бы, чего проще: взять да и вычеркнуть из анналов истории какое-нибудь живое действующее лицо, но так представляется лишь на первый взгляд. Не так-то легко будет доказать небытие Калашоки, просто приклеив к нему ярлык "лже", в отличие от второго, "реального", Ашоки перед лицом таких свидетелей, как пураны, написанные злейшими врагами буддистов — тогдашними брахманами. Дело в том, что оба они упоминаются в списках царствующих особ династий Нанда и Морьев не только в "Ваю-пуране", но и в "Матсья-пуране". Пусть даже они и связывают Чандрагупту с шудрой Нандой, однако сам факт существования Калашоки ими отнюдь не отрицается, хотя в этом случае было бы так легко опровергнуть всю буддийскую хронологию. И какими бы искажёнными ни были дошедшие до нас тексты обеих этих пуран, но, отталкиваясь при всём при том от их "подлинного смысла", который профессор Макс Мюллер (невзирая на всю свою уверенность) не может уловить, ни одна из этих пуран ничуть не "противоречит буддийской хронологии событий, случившихся до Чандрагупты".[466] По крайней мере в тех случаях, когда речь идёт о реальном Чандрагупте, а не о выдуманном греками Сандракоттосе.

В исторических анналах как у брахманов, так и у бирманцев и тибетцев — совершенно независимо от буддийской версии — упоминается один и тот же исторический факт: в год 63 от рождения Будды народом Паталипутры был избран на царство Шишунага из Бенареса, который положил конец правлению династии Аджаташатру. Этот Шишунага перенёс столицу Магадхи из Раджагрихи в г. Вайшали, а его преемник, Калашока, перенёс её в свою очередь в г. Паталипутра. И вот при его-то правлении и сбылось пророчество Будды в отношении Паталибата (Паталипутры) — небольшой деревушки в Его времена (см. "Махапариниббана-сутта").

Придёт время, и будет нетрудно дать достойный ответ всем этим фомам неверующим, востоковедам, положив перед ними необходимые доказательства и документы. Они [востоковеды Запада — перев.] обвиняют буддистов и брахманов в разгуле буйной фантазии и нелепом приукрашивании событий. В ответ брахманы могут заявить им следующее:

"Самые безумные теории как раз строятся теми, кто, в упор не видя очевидные факты, склоняется к оценкам, категорически несовместимым с нравственными устоями народа и идущим целиком вразрез с самыми яркими особенностями характера брахманической Индии — а именно: к утверждениям о якобы заимствовании ею чуждых ей традиций и подражательстве другим народам. На взгляд любого мало-мальски знакомого с этим предметом человека, их суждения о "Ригведе", об исторических памятниках Цейлона, о трудах Панини и Ма Дуаньлиня [467] — буквально на каждой странице, вышедшей из-под пера их учёных мужей-комментаторов, — выглядят чудовищной мешаниной досужих и беспочвенных домыслов".

Вот почему, невзирая ни на какую греческую хронологию и фигуру Чандрагупты — период жизни которого выдаётся за "главный якорь всей индийской хронологии", который "ничто неспособно разрушить"[468] — мы, боимся, вынуждены заявить о том, что в случае с Индией хронологический корабль [западных — перев.] санскритологов уже давно оторвало от надёжного причала, и он теперь носится по воле волн вместе со всей его драгоценной оснасткой, состоящей из догадок и гипотез. Корабль этот несётся навстречу опасности. Сегодня мы стоим у завершения одного цикла — геологического и проч. — и у начала другого. Должна последовать цепь катаклизмов. Долго сдерживаемые силы рвутся наружу во многих частях Земли, но грядущие бедствия будут состоять не только в том, что они поглотят жизни и похоронят тысячи людей; не только в том, что приведут к появлению "новых" и исчезновению "старых" земель; и не только в том, что разбудят вулканы и породят приливные волны. Помимо этого, они, к неудовольствию западных прожектёров и посрамлению царственной науки, приведут ещё и к открытию секретов неожиданного прошлого. И все увидят, как этот дрейфующий корабль сядет на мель, когда на поверхность океана выйдут следы древних цивилизаций — там-то корабль этот и развалится на куски. Отнюдь не претендуя на лавры пророка, мы, тем не менее, хотим, чтобы слова наши были восприняты как пророчество.

Надпись, обнаруженная генералом А. Каннингемом [469]

Т. Субба Роу, бакалавр искусств, бакалавр права, член Т.О.

Мы внимательно исследовали эту обнаруженную генералом А. Каннингемом надпись, на основании которой принятая у буддийских авторов дата смерти Будды была объявлена неверной, и полагаем, что указанная надпись не только не доказывает ошибочность буддийских традиций, но лишь подтверждает их правоту. Вот что пишет упомянутый нами археолог относительно этой надписи в первом томе своих отчётов:

"Самой интересной из найденных (в Гае [470]) надписей является длинная и прекрасно сохранившаяся надпись, которая датируется эрой нирваны (то есть смерти) Будды. Эту дату я интерпретирую следующим образом: "Бхагавати Паринирвритте Самват 1819 Карттике бади 1 Будхи" — то есть "в год 1819 от Освобождения Бхагавата, состоявшегося в среду, в первый день убывающей Луны месяца картика[471]". Если использованная здесь система летоисчисления аналогична той, которой придерживаются буддисты Цейлона и Бирмы, — а она начинается с 543 года до Р.Х., — то дата этой надписи должна составлять 1819 – 543 = 1276 год по Р.Х.

Буквы написаны стилем, который соответствует этой датировке, но совершенно расходится с той эрой, которую мы определяем на основании китайских источников. Китайцы отодвигают дату смерти Будды на тысячелетие от даты Рождества Христова, и если верить им, то надпись эта должна датироваться примерно 800 годом по Р.Х., то есть периодом слишком ранним для того, чтобы буквы в этой надписи могли быть написаны данным стилем. Но, поскольку, на наше счастье, здесь указан и день недели, то дату можно уточнить путём расчётов. По моим подсчётам, дата надписи соответствует среде, 17 сентября 1342 года по Р.Х. А из этого следует, что переход Будды в нирвану состоялся в 477 году до Р.Х., то есть в том самом году, который я сам изначально и предположил в качестве наиболее вероятной даты этого события. Эта исправленная дата была признана профессором Максом Мюллером".[472]

Причины, по которым некоторые востоковеды сочли эту так называемую "исправленную датировку" реальной датой смерти Будды, уже были освещены и подвергнуты критике в предыдущей статье. Нам же остаётся только посмотреть, действительно ли эта новая надпись опровергает прежнюю датировку.

Генерал-майор Каннингем — насколько позволяют об этом судить его сегодняшние расчёты — очевидно, исходит из того, что подсчёт количества дней в году в Магадхе и в буддийской литературе вообще ведётся по тому же принципу, по какому определяется количество дней в современной Англии. Эта ложная установка и породила просчёты в его вычислениях, приведя в итоге к неверному заключению.

Во времена Будды в Индии применялись три разных метода расчётов — ими пользуются и до сих пор в некоторых частях страны. Эти методы называются: саурамана, чандрамана и бархаспатьямана.[473] Как определяется в индуистских астрономических трудах, один год по календарю саурамана, состоит из 365 дней, 15 гхатик [474] и 31 вигхатики. По календарю чандрамана, год состоит из 360 дней, а если исчислять год методом бархаспатьямана, то окажется, что он состоит из 361 дня и почти 11 гхатик.

Вот почему перед тем, как садиться за собственные расчёты, генералу Каннингему следовало взять на себя труд установить, какой конкретно маной (мерой) пользовались магадхские и цейлонские авторы, сообщая о дате смерти Будды, а также какой маной определялось количество лет в той буддийской эре, о которой говорится в упомянутой надписи. Вместо того, чтобы поставить себя на место автора этой надписи и производить соответствующие расчёты, исходя из его точки зрения, он занялся вычислениями, опираясь на те же самые принципы, с помощью которых английский джентльмен XIX века рассчитывал бы время по своему собственному календарю.

Будь эти расчёты произведены правильно, они показали бы ему, что упомянутая надпись в точности соответствует утверждению о смерти Будды в 543 году до Р.Х., определяемой с помощью бархаспатьяманы (единственной маны, которой пользовались в Магадхе и в палийской литературе в целом). В точности этого утверждения мы убедимся, если проанализируем следующие вычисления.

По бархаспатьямане, 543 года соответствуют 536 годам и (почти) 8 месяцам сауранамы.

Соответственно и 1819 лет, по первой мане, составляют 1798 лет, исчисленных по второй мане.

Поскольку христианское летоисчисление начинается с 3102 года кали-юги (по саурамане), то получается, что Будда умер в 2565 году кали-юги, а надпись была сделана в 4362 году кали-юги (по саурамане). Но теперь возникает вопрос, а выпадает ли, по Индийскому альманаху,[475] первый день убывающей Луны месяца картика на среду?

Согласно "Сурья-Сиддханте", от начала кали-юги до полуночи 15 дня растущей Луны месяца ашвина[476] прошло 1 593 072 дня, включая 1608 набежавших за это время дополнительных месяцев (адхикамаса[477]) и 25 323 кшаятитхи.[478]

Если разделить это число на семь, то в остатке получится 5. Поскольку начало кали-юги пришлось на пятницу, то вышеуказанный период времени завершился во вторник, так как, по "Сурье-Сиддханте", счёт суток производится от полуночи до следующей полуночи.

Следует подчеркнуть, что в случае, если применяется календарь бархаспатьямана, то счёт ведётся, начиная с кришнапакши (т.е. двух недель убывающей Луны), за чем следует шуклапакша (период растущей Луны).

Таким образом, сутки, следующие за 15-м днём растущей Луны месяца ашвина, окажутся первым днём убывающей Луны месяца картика — у тех, кто руководствуется календарём бархаспатьямана. А значит, последняя дата — дата, упоминаемая в надписи, — была средой в 4362 году кали-юги.

Геоцентрическая долгота Солнца в период его прохождения меридиана на указанную дату составляла 174° 20' 16", а долгота Луны — 70° 51' 42" (согласно "Сурья-Сиддханте"), откуда легко понять, что тогда в Гае наступил падьямититхи (первый день убывающей Луны) и прошло почти 7 гхатик и 50 вигхатик после восхода Солнца.

Из приведённых выше расчётов становится очевидным, что в 4362 году кали-юги (то есть в 1261 году по христианскому летоисчислению) "Картик 1 Бади" выпадал на среду, и для делавшего указанную надпись человека это был 1819 год по буддийскому летоисчислению. Следовательно, эта новая надпись подтверждает правоту датировки смерти Будды буддийскими авторами. Генерал-майору Каннингему следовало бы вначале внимательно приглядеться к основе собственных вычислений, прежде чем во всеуслышанье объявлять миру о недостоверности буддийских расчётов.

О различении духа и не-духа [479]

(перевод с санскритского оригинала, принадлежащего Шанкарачарье)

Мохини М. Чаттерджи

[Едва ли требуются какие-либо дополнительные пояснения в связи с осуществлением перевода знаменитого труда Шанкарачарьи, известного под названием "Атма-анатма-вивека" — краткого свода главных идей ведантизма. В этом небольшом по объёму трактате лаконичным языком очерчен весь круг проблем, которыми занимается философия веданты, и тот набор задач, которые она ставит перед собой. Учитывая имя автора, как и собственные немалые достоинства этого труда, можно лишь удивляться тому обстоятельству, что перевод этого сочинения не был до сих пор осуществлён каким-либо компетентным учёным. Нынешний перевод, хоть и не претендующий на особую учёность, в каждом слове своём почтительно следует оригиналу, и единственным исключением, пожалуй, является то, что в нём опущены несколько строк, касающихся обсуждения этимологии терминов "шарира" и "деха", как и ряда некоторых других вопросов, которые, пусть и интересны сами по себе, не имеют, однако, прямого отношения к главному предмету рассмотрения — Перев.[480]]

Ничто не есть дух, если способно выступать объектом сознания. Тому, кто наделён способностью верно различать, ясно, что дух может выступать лишь субъектом познания. Таково точное разграничение между духом и не-духом, сформулированное в миллионах трактатов.

Ниже приводится это разграничение между духом и не-духом.

Вопрос: Отчего дух ощущает боль?

Ответ: Оттого, что он занимает собою тело. Сказано в шрути:[481] "Не в этом (состоянии бытия) прекратятся наслаждение и боль для живого существа, обладающего телом".[482]

Вопрос: Вследствие чего происходит это занятие тела?

Ответ: Вследствие кармы.[483]

Вопрос: Почему вследствие кармы это происходит именно так?

Ответ: Из-за желания и остальных (страстей).

Вопрос: Чем же порождаются желание и остальные?

Ответ: Эгоизмом.

Вопрос: А чем же, в свою очередь, порождается эгоизм?

Ответ: Отсутствием способности к чёткому различению.

Вопрос: Чем же порождается это отсутствие способности к чёткому различению?

Ответ: Неведением.

Вопрос: А что же неведение, оно тоже чем-то порождается?

Ответ: Нет, оно ничем не порождается. Неведение не имеет своего начала и не поддаётся твёрдому определению, поскольку пребывает в виде смеси реального (сат) и нереального (асат.)[484] Это нечто воплощает в себе три качества,[485] и о нём говорится, что оно противостоит Мудрости в той мере, в какой порождает понятие: "я — невежда". В шрути сказано: "(Неведение) есть сила Божества, и оно сокрыто под пеленой своих собственных качеств".[486]

Итак, происхождение боли можно возвести к неведению, и ей не будет конца до тех пор, пока целиком не рассеется неведение, а случится это не раньше, чем будет в полной мере осознана тождественность "Я" и Брахмана (мирового духа).[487] В упреждение возражений против того положения, что вечные действия (т.е. те, что предписаны ведами) верны, а потому и приведут к разрушению неведения, сказано, что неведение не может быть рассеяно кармой (предписанными религией действиями).

Вопрос: Отчего же?

Ответ: По причине отсутствия логической противоположности между неведением и действием. Очевидно поэтому, что неведение может быть устранено одной лишь Мудростью.

Вопрос: Каким же образом можно обрести эту Мудрость?

Ответ: Рассуждением. Рассуждением о природе духа и не-духа.

Вопрос: Кто же достоин заниматься подобным рассуждением?

Ответ: Тот, кто обрёл четыре качества.

Вопрос: Что это за четыре качества?

Ответ: (1) Умение верно различать непреходящее и преходящее. (2) Нежелание наслаждаться плодами собственных поступков ни здесь, ни там [488]. (3) Овладение качеством шама и другими пятью качествами. (4) Горячее желание обрести свободу (от качественно обусловленного бытия).

(1) Вопрос: Что представляет собой умение верно различать непреходящее и преходящее?

Ответ: Убеждённость в том, что материальная Вселенная не подлинна и мнима, а единственной реальностью является Брахман.

(2.) Нежелание наслаждаться плодами собственных поступков в этом мире означает питать к предметам мирских вожделений (например, к цветочным гирляндам, к сандаловой пасте, к женщинам и проч.) — кроме тех, что абсолютно необходимы для сохранения жизни, — такое же отвращение, какое человек питает к блевоте и проч. Точно такое же отвращение [должно быть и] к общению с Рамбхой, Урваши и прочими небесными нимфами в вышних сферах жизни, начиная со Сварга-локи и кончая Брахма-локой.[489]

(3) Вопрос: А каковы те шесть качеств, что начинаются с шамы?

Ответ: Шама, дама, упарати, титикша, самадхана и шраддха.

Шама — это подавление того внутреннего чувства, что зовётся манасом. Иначе говоря, наделённый этим качеством не позволяет манасу сосредотачиваться ни на чём ином, кроме шраваны (слушания того, что говорят о духе мудрецы), мананы (размышления об услышанном), нидидхъясаны (медитации об услышанном). Дама же — это подавление внешних чувств.

Вопрос: Что такое внешние чувства?

Ответ: Существуют пять органов восприятия и пять телесных органов для совершения внешних действий. Отключение их от всех прочих вещей, кроме шраваны и остальных, есть дама.

Упарати — это принципиальный отказ от любых действий и церемоний, предписанных шастрами. Иначе говоря, это такое состояние ума, при котором он постоянно погружён в шравану и остальные, ни разу не отклоняясь от них.

Титикша (буквально желание уйти) — это равнодушное отношение к любым парам противоположностей (таким как удовольствие и боль, жара и холод и проч.). В другом смысле это проявление терпимости по отношению к заслуживающему наказания человеку.

Всякий раз, когда ум, занятый шраваной и остальными, начинает блуждать и, блуждая, приходит к какому-нибудь предмету мирских желаний, а сочтя его недостойным, возвращается к исполнению трёх упражнений, то такое возвращение именуется самадхана.

Шраддха — это беспредельная вера в истинность того, о чём говорит твой гуру и философия веданты.

(4.) Безудержное стремление к освобождению называется мумукшатвой.

Обладающие этими четырьмя качествами достойны заниматься рассуждением относительно природы духа и не-духа, и, подобно брахмачаринам, они не имеют никаких других обязанностей (кроме такого рода рассуждений). Впрочем, и домохозяину не только не возбраняется заниматься подобными рассуждениями, но, наоборот, такие занятия считаются для него чрезвычайно похвальными. Ибо сказано: всякий, кто с должным почтением погружается в рассуждения по поводу вопросов, трактуемых в философии веданты, и верно служит своему гуру, пожнёт добрые плоды. Рассуждения относительно природы духа и не-духа являются, следовательно, важным долгом.

Вопрос: Что же такое дух?

Ответ: Это тот самый принцип, что входит в состав человека. Он, однако, не заключён ни в одном из трёх тел и не имеет ничего общего с пятью оболочками (коша), ибо он есть сат (бытие),[490] чит (сознание),[491] и áнанда (блаженство),[492] а также свидетель этих трёх состояний.

Вопрос: Что это за три тела?

Ответ: Плотное (стхула), тонкое (сукшма) и причинное (кáрана).

Вопрос: Что такое плотное тело?

Ответ: Это результат дифференциации махабхут (тонких первоэлементов), которые в ходе этого процесса превращаются в пять плотных элементов (панчикрита).[493] Оно [плотное тело — перев.] рождается кармой и, с момента своего рождения, подвергается шести изменениям.[494] Сказано:

Произведённое (тонкими) первоэлементами в ходе дифференциации превращается в пять плотных. Оно достигается действием кармы, выступает мерой [назначенных кармой — перев.] наслаждения и боли и преимущественно называется телом (шарирой).

Вопрос: А что такое тонкое тело?

Ответ: Это продукт тех первоэлементов, которые ещё не претерпели дифференциации и не превратились в пять [плотных — перев.]. Они имеют семнадцать характерных признаков (линга).

Вопрос: Каковы же эти семнадцать?

Ответ: Это — пять каналов познания (джнянендрия), пять органов действия, пять жизненных токов (начиная с праны) плюс манас и буддхи.

Вопрос: Что же собой представляют джнянендрии?

Ответ: (Духовные) ухо, кожа, глаз, язык и нос.

Вопрос: Что такое ухо?

Ответ: Это такой канал познания, который выходит за пределы (физического) уха. Он ограничивается ушным отверстием, через которое воздействует акаша и происходит восприятие звука.

Вопрос: А кожа?

Ответ: Это то, что выходит за пределы той [физической — перев.] кожи, через которую осуществляется восприятие [духовной — перев.] кожей и которая простирается от головы до ног и обладает способностью воспринимать тепло и холод.

Вопрос: А глаз?

Ответ: Это то, что выходит за пределы глазного яблока, через которое осуществляется восприятие [духовным — перев.] глазом, расположенным перед чёрным зрачком, способным воспринимать формы.

Вопрос: А язык?

Ответ: Это то, что выходит за пределы [физического — перев.] языка и способно воспринимать вкус.

Вопрос: А нос?

Ответ: Это то, что выходит за пределы [физического — перев.] носа и способно воспринимать запах.

Вопрос: Что же представляют собой органы действия?

Ответ: Они включают в себя орган речи (вач), руки, ноги и проч.

Вопрос: Что же такое вач?

Ответ: Это то, что выходит за пределы [физической — перев.] речи, в которой пребывает речь [духовная — перев.]. Оно располагается в восьми различных центрах[495] и обладает речевой способностью.

Вопрос: А каковы эти восемь центров?

Ответ: Грудь, гортань, голова, верхняя и нижняя губы, уздечка языка (frænum), крепление языка к нижней челюсти и язык.

Вопрос: Что такое орган, отвечающий за действия рук (кистей)?

Ответ: Это то, что выходит за пределы [физических — перев.] рук, на которых расположены пальцы. Он обладает способностью отдавать и брать… (Остальные органы описываются аналогично этому).

Вопрос: Что такое антахкарана?[496]

Ответ: Образуют его манас, буддхи, читта и аханкара. Вместилищем манаса является корень гортани; буддхи — лицо; читты — пупок; аханкары — грудная клетка. Функциями этих четырёх составляющих антахкарану являются соответственно сомнение, уверенность, чувство собственности, эгоизм.

Вопрос: А как называются те пять жизненных токов,[497] что начинаются с праны?

Ответ: Прана, апáна, вьяна, удáна и самáна. Они, как говорят, имеют следующие вместилища: прана — грудную клетку; апана — нижнюю часть тела (fundamentum); самана — пупок; удана — гортань, тогда как вьяна распределена по всему телу. Функции у них следующие: прана исходит наружу; апана спускается вниз; удана поднимается вверх; самана переводит съеденную пищу в неразличимое состояние, тогда как вьяна циркулирует по всему телу. У этих пяти главных жизненных токов есть пять вспомогательных: нага, курма, крикара, дэвадатта и дхананджая. Они выполняют следующие функции: с помощью наги производятся удаления из организма; с помощью курмы открывается зрение; с помощью дхананджаи происходит усвоение пищи; дэвадатта вызывает зевоту; а крикара пробуждает аппетит — так говорят люди, сведущие в йоге.

Над этими пятью каналами познания и прочими стоят (выступают аналогами в макромире) дик (акаша) и остальные. Дик, вата (воздух), арка (Солнце), прачетá (вода), Ашвини, бахни (огонь), Индра, Упендра, Мритью (смерть), Чандра (Луна), Брахма, Рудра и Кшетражнешвара,[498] т.е. великий Творец и причина всего сущего. Таковы силы, управляющие слухом и прочими в порядке их разворачивания.

Вместе взятые, все они образуют линга-шариру.[499] Кроме того, в шастрах сказано:

Эти пять жизненных токов, а также манас, буддхи и десять органов, образуют тонкое тело, которое рождается из тонких первоэлементов, ещё не превратившихся в ходе дифференциации в пять плотных. Это [тонкое] тело и есть то, через что воспринимаются наслаждение и боль.

Вопрос: А что такое карана-шарира?

Ответ: Именно неведение (о существовании различных монад) (авидья) и выступает причиной появления двух других тел. Не имеющее начала (в нынешней манвантаре),[500] не формулируемое в словах [неведение], является отражением (Брахмана), порождающим представление о нетождественности "я" и Брахмана. Сказано также:

"Это не имеющее начала, неопределимое неведение, авидья, именуется упадхи-карана (носителем-причиной). Знайте же, что дух воистину отличен от этих трёх упадхи, т.е. тел".

Вопрос: Что же такое не-дух?

Ответ: Это три (вышеописанных) тела, которые являются преходящими, неодушевлёнными (джада), по самой природе своей приносящими боль и подверженными то объединению между собой, то обособлению друг от друга.

Вопрос: Что значит быть преходящим?

Ответ: Это значит не оставаться в одном и том же состоянии в трёх разделах времени (а именно: в настоящем, в прошедшем и в будущем).

Вопрос: А что такое неодушевлённое (джада)?

Ответ: Это всё то, что неспособно видеть различие между объектами собственного познания и объектами познания другими…

Вопрос: Каковы же эти три состояния (свидетелем которых, как сказано выше, является дух)?

Ответ: Бодрствование (джаграта), сон со сновидениями (свапна), а также состояние дрёмы без сновидений (сушупти).

Вопрос: Что такое состояние бодрствования?

Ответ: Это такое состояние, в котором предметы познаются посредством (физических) органов чувств.

Вопрос: А состояние сна?

Ответ: В этом состоянии предметы воспринимаются в силу тех желаний, что порождаются впечатлениями, возникшими в состоянии бодрствования.

Вопрос: Что же такое состояние дрёмы без сновидений?

Ответ: Это такое состояние, при котором напрочь отсутствует восприятие каких бы то ни было предметов.

Представление о "я", формирующееся в состоянии бодрствования в плотном теле, определяется как вишва (предметный мир);[501] в тонком теле во время сна представление о "я" определяется как тайджас (магнетический огонь), а в причинном теле во время сна без сновидений — как праджня (единая жизнь).

Вопрос: А что такое пять оболочек?

Ответ: [Они именуются] аннамайя, пранамайя, маномайя, виджнянамайя и анандамайя.

Аннамайя связана с понятием анна[502] (пища), пранамайя — с праной (жизнью), маномайя — с манасом, виджнянамайя — с понятием виджняна (восприятие чего-либо как конечного), анандамайя — с понятием ананда (иллюзорное блаженство).

Вопрос: Что представляет собой оболочка, именуемая аннамайей?

Ответ: Это плотное тело.

Вопрос: Почему?

Ответ: Съедаемая отцом и матерью пища преобразуется в семя и кровь, а сочетание последних преобразуется в форму некоего тела. Последняя обладает способностью окутывать со всех сторон, как оболочка, а потому так и называется. И вот эта преобразованная пища и окутывает со всех сторон дух наподобие оболочки — и тогда дух начинает выглядеть как нечто конечное, хотя сам он бесконечен; как нечто, подверженное шести изменениям, начиная с рождения, хотя сам дух им не подвержен; как нечто, способное испытывать три вида боли,[503] хотя сам дух их испытывать неспособен. Подобно оболочке, она прячет в себе дух так же, как ножны прячут в себе меч, семенная оболочка скрывает под собой зерно, а матка окутывает собою внутриутробный плод.

Вопрос: Какова же следующая оболочка?

Ответ: Это оболочка, которую называют пранамайя. Её образуют сочетание пяти органов действия и пяти жизненных токов.

При проявлении через прану дух начинает представляться как нечто, способное говорить, хотя сам дух даром речи не обладает; как нечто, способное отдавать, хотя сам дух ничего не отдаёт; как нечто, способное двигаться, хотя сам дух недвижим; как нечто, способное испытывать голод и жажду, хотя сам дух подобных ощущений лишён.

Вопрос: Какова же третья оболочка?

Ответ: Это пять (тонких) органов чувств (джнянендрия) и манас.

При проявлении через эту оболочку (викару[504]) дух представляется как нечто, подверженное сомнению, хотя сам дух чувства сомнения лишён; как нечто, способное горевать и впадать в заблуждения, хотя сам дух ничего подобного не испытывает; как нечто, способное видеть, хотя сам дух зрением не обладает.

Вопрос: А что представляет собой оболочка виджнянамайя?

Ответ: Эту оболочку образует (эссенция) пяти органов чувств в сочетании с буддхи.

Вопрос: Отчего эту оболочку называют личным эго (дживой), которое, мысля себя как нечто, способное самостоятельно действовать, чувствовать и проч., то уходит в другую локу, то возвращается снова в эту?[505]

Ответ: Она обволакивает собою дух, в результате чего тот начинает выглядеть как нечто, способное действовать самостоятельно, хотя сам дух никогда не предпринимает никаких действий; как нечто, обладающее сознанием, хотя сам дух ничего вне себя осознавать [или познавать — перев.] не может; как нечто, способное испытывать уверенность, хотя самому духу это понятие неведомо; как нечто, представляющее собой либо зло, либо неодушевлённое, хотя сам дух не есть ни то, ни другое.

Вопрос: А что такое оболочка анандамайя?

Ответ: Это антахкарана, где преобладает неведение и где возникают ощущения удовлетворения, наслаждения и проч. Она обволакивает собою дух, который в результате начинает представляться как нечто, способное испытывать желания, наслаждение и удовлетворение, хотя сам дух ничего подобного не испытывает; как нечто, способное переживать условное счастье, хотя сам дух ничего подобного не переживает.

Вопрос: Почему считается, что дух отличен от трёх тел?

Ответ: То, что есть истина, не может быть ложным; то, что есть знание, не может быть неведением; то, что есть блаженство, не может быть страданием, и наоборот.

Вопрос: Отчего дух зовут свидетелем трёх состояний?

Ответ: Являясь хозяином трёх состояний, он является и знанием об этих трёх состояниях как существующих в настоящем, прошедшем и будущем.[506]

Вопрос: Чем дух отличается от этих пяти оболочек?

Ответ: Это можно показать на следующем примере.

[Говорят:] "Это моя корова", "это мой телёнок", "это мой сын или моя дочь", "это моя супруга", "это моя оболочка анандамайя" и т.д.[507] [Однако] дух никогда не может быть связан с подобным пониманием. Он отличен от них всех и свидетель над всеми. Ибо сказано в упанишаде: (Дух) "не имеет ничего от звука, от осязания, от формы, от цвета, от вкуса, от запаха. Он вечно сущ, не имеет ни начала, ни конца; он стоит (в порядке субъективности) над пракрити (дифференцированной материей); и тот, кто верно понимает его таким, тот достигнет мукти (освобождения)". Кроме того, дух называют (см. выше) сат, чит и ананда.

Вопрос: Что имеют в виду, когда его называют сат (присутствием)?

Ответ: То, что он не подвержен никаким изменениям в трёх подразделениях времени и нет ничего иного, что могло бы влиять на него.

Вопрос: А что подразумевают, когда его называют чит (сознанием)?

Ответ: То, что его проявление не зависит ни от чего иного и он сам содержит в себе зародыш всего.

Вопрос: А что означает, когда называют его ананда (блаженством)?

Ответ: Блаженство ne plus ultra.[508]

Тот, кто знает об этом без сомнения и не представляет его иным; кто знает, что "я" нераздельно от Брахмана (или духа); кто знает, что дух вечен, недвойствен и ничем не обусловлен, достигнет мокши (освобождения от качественно обусловленного бытия).

Была ли известна письменность до Панини?[509]

Чела

Передо мной поставлена задача представить здесь некоторые факты, которые подтвердили бы, что искусство письма было известно в Индии задолго до времени жизни нашего грамматиста — Панини, ученика самого бога Шивы. Профессор Макс Мюллер придерживается противоположной точки зрения, которую он неоднократно высказывал, начиная с 1856 года, и встретил в этом поддержку со стороны ряда других блестящих западных исследователей. Коротко говоря, их позиция заключается в том, что уже сам факт отсутствия в ведах и на всём протяжении брахманического периода каких-либо упоминаний о "письме, чтении, бумаге и писчем пере", как и почти полное умолчание о них в период сутр,

"заставляет нас предположить, что даже тогда [в период сутр], когда уже начало обретать известность искусство письма, индийская литература продолжала сохраняться исключительно благодаря устной традиции" ("Hist. Sans. Lit.," p. 501).[510]

Для подтверждения этой своей теории он расширяет объём памяти наших почтенных праотцов до таких феноменальных размеров, что с помощью особой мнемонической техники она уже была якобы способна вместить в себя целый город спасительных сведений, в который незадачливые мудрецы могли нырять в случае особой нужды — и как тут не вспомнить о бычьей шкуре царицы Дидоны.[511] Но какой же гигантской памятью в этом случае они должны были бы обладать, если, по признанию профессора Вебера, — а он, как мы видим, большой любитель перегонять чистейшую эссенцию арийских эонов в эфирное масло столь жалкого по продолжительности промежутка времени, как библейский период, — Европа уже сегодня обладает десятью тысячами санскритских текстов, к которым следует присовокупить и те десятки тысяч, которые по скупости своей карма пока что не решилась отдавать в европейские музеи и библиотеки!

Пусть меня поправят, если я ошибаюсь, но смею утверждать, что, во-первых, Панини — а он причислялся к самим риши — является величайшим грамматистом Индии, который не имел себе равных ни в древней, ни в новой истории, и, во-вторых, современные учёные в один голос признают санскрит самым совершенным из всех существующих ныне языков. Вот почему при всём нашем глубочайшем почтении к западному мнению мы испытываем немалое разочарование, когда читаем такие, например, строки, в которых профессор Мюллер утверждает, будто

"в терминологии Панини не встречается ни одного-единственного слова, которое предполагало бы существование письменности" (ibid. P. 507).

В самом деле, нам трудно убедить себя в том, что столь великий мыслитель, как Панини, оказался совершенно неспособным придумать буквы для сохранения собственной же системы грамматики (если только допустить, что таковых ещё не существовало в его время), поскольку именно его гению и принадлежит честь изобретения классического санскрита.

Профессора Мюллера нимало не смущает упоминание такого слова, как грантха, а ведь именно под этим словом и понималась в позднейшей индийской литературе любая изложенная на письме или переплетённая книга, и Панини употребляет это слово применительно к ведам (I, 3, 75); к любому литературному произведению (IV, 3, 87); к литературному произведению конкретного автора (IV, 3, 116); а также к любому исследуемому литературному произведению (IV, 3, 79). Профессор же Мюллер понимает это слово как простой сюжет, который может передаваться потомкам и изустно.

Из всего этого мы, стало быть, должны заключить, что Панини был неграмотен, хотя при этом и является автором самой разработанной, самой совершенной научной грамматической системы, какая только известна человечеству, а все свои 3996 правил он просто зафиксировал на зыбучих песках "молекул серого вещества своего мозга" и передал ученикам с помощью воздушных вибраций — то есть в виде изустного учения!

Ну, разумеется, проще и быть не может — мысль, вполне доступная любому простаку! При наличии столь блестящей гипотезы кажется даже досадным признание автора (там же, с. 523) в том, что, "вполне возможно", он

"упустил из виду какие-то слова в брахманах и сутрах, которые могли бы доказать наличие письменной литературы и до Панини".

Всё это похоже на военную стратегию наших старых добрых воинов, которые, совершая смелое нападение на противника, всё же старались держать свои тылы открытыми на случай возможного отступления.

И эта мера предосторожности оказалась отнюдь не излишней, поскольку письменная литература действительно существовала за многие века до той эпохи, когда на небосклоне арийской культуры взошло это яркое солнце, осветившее собой весь его век. Литература эта и вправду существовала, но тщетно востоковеды пытались бы отыскать доказательства этого среди экзотерических слов в нашей ранней литературе. Ведь и египетские иерофанты имели свой набор тайных иератических знаков, и даже основатель христианства предпочитал говорить с толпой притчами, мистический смысл которых был понятен лишь избранным. Вот и у брахманов имелась (и имеется до сих пор) некая мистическая терминология, сложенная из казалось бы обычных слов, однако если выражения эти поставить в речи в такой последовательности, что между многими их значениями начинают возникать особые взаимосвязи, то непосвящённому эта речь так и останется непонятной.

Наличие особого ключа, которым обладают брахманы, доказывает лишь одно: как это обстоит и с религиозно-философскими системами архаичных времён у других народов, душа индуизма отлетела (к его первовестникам — посвящённым), а на долю духовно выродившегося потомства досталось всего лишь немощное тело.[512]

Я в полной мере осознаю, сколь трудно будет мне убедить европейских филологов в том, что, как я и сам уже сказал, они не в состоянии будут перепроверить. Об этом мы судим по нынешним умонастроениям наших брахманов. Но я попробую представить здесь несколько таких общепринятых обстоятельств, которые, пусть и не позволят послужить нам твёрдым фундаментом для доказательства древности санскритской письменности, всё же, по крайней мере, продемонстрируют несостоятельность западной теории.

В подтверждение наших слов можно привести три важных аргумента — пусть даже они и покажутся нашим оппонентам лишь косвенными доказательствами.

I. — Можно показать, что в тех финикийских поселениях, с которыми впервые познакомилась западная историография, письменность уже существовала. По европейскому летоисчислению, это, по-видимому, 2760 год до Р.Х. — год основания Тира.

II. — Судя по признаниям наших оппонентов, они и сами не знают, откуда пришёл к финикийцам их собственный алфавит.

III. — Можно доказать, что в те времена, когда языки ещё окончательно не разделились и не оформились, у каждого народа существовало по два языка: (а) профанный (или общенародный) язык толпы; и (б) жреческий (или сокровенный) язык посвящённых, которым пользовались в храмах и во время проведения мистерий — причём этот последний был единым, универсальным языком для всех народов Земли.

Иными словами, у каждого великого народа — например, у египтян — существовал демотический [513] и иератический язык со своей письменностью. Вначале письменность существовала в виде рисунков, иероглифов, однако позднее развился и фонетический алфавит.

И нужно обладать уж совсем предвзятым мнением, чтобы совершенно беспочвенно утверждать, будто арийские брахманы — эти глубочайшие мистики и метафизики — одни только и пребывали в полном неведении о существовании как жреческого языка, так и значков, с помощью которых тот фиксировался на письме. Против столь безосновательного предположения мы могли бы привести целое море аргументов. Можно доказать, что арии никогда не заимствовали свою письменность ни у эллинов, ни у финикийцев, точно так же как в своих искусствах и науках не испытали на себе ни малейшего влияния со стороны первых (даже если согласиться с "индо-греческим периодом", предложенным г-ном Каннингемом, поскольку, по его же собственным словам, тот продолжался всего лишь с 250 по 50 год до Р.Х.).

Именно жреческий язык (известный посвящённым под своим особым названием) и явился прямым предком ведийского санскрита. Вач — его alter ego или "мистическое "я", жреческая речь посвящённых брахманов — превратилась со временем в тот язык, на котором проводились мистерии во внутренних храмах; его изучали посвящённые Египта и Халдеи, финикийцев и этрусков, пеласгов и народа Паленке — одним словом, во всех концах света. А его название, деванагари, синонимично и тождественно названию нетер-кхари — "божественной речи", использовавшейся герметиками и жречеством Египта.

Поскольку обсуждение нашего вопроса тематически распадается на два направления — хотя в итоге мы и придём к завершающему синтезу обоих, — то начнём с первого направления, а именно: с заявления о том, что алфавит санскрита был якобы заимствован у финикийцев.

Когда западный филолог делает утверждение о том, что до такого-то и такого-то периода письменности не существовало, то, мы полагаем, он должен обладать какими-то пусть и приблизительными сведениями о том, когда письменность была изобретена на самом деле. На практике же всё обстоит далеко не так, поскольку, по общему признанию, ни один из них не имеет ни малейшего представления о том, у кого же сами финикийцы выучились своему письму, которое сегодня выдаётся (прежде всего Гезениусом [514]) за тот первоисточник, откуда и были заимствованы алфавиты всех современных языков. Судя по исследованиям де Руже,[515] скорее всего "образцом [для финикийского алфавита — перев.] послужила какая-то египетская иероглифика доисторических времён, она-то и была ими перенята, а вернее, приспособлена к собственным нуждам". Эта теория находит себе прочную поддержку со стороны "древнейшего из существующих" папируса Присса,[516] благодаря его "поразительному сходству с финикийским письмом". Однако тот же автор относит возникновение письменности ещё на один шаг в прошлое. По его словам, уже сам тот факт, что искусство письма приписывается (мифотворцами) Тоту или Кадму, "служит прямым указанием на их веру в то, что оно было принесено с Востока ("кедема"), а возможно, и существовало от века". Но нет никакой уверенности даже в том, существовало ли, хоть в изначальные, хоть в архаичные времена,

"сразу несколько оригинальных систем алфавита, или следует считать, что существовала какая-то одна система, которая и положила начало всему последующему разнообразию видов письменности".

Ну, а коль скоро во всей этой области царствуют одни лишь догадки, то мы едва ли проявим неуважение со своей стороны, если откажемся следовать по стопам именитых западных джентльменов, которые при всей своей учёной премудрости всего лишь гадают по поводу происхождения вещей. Некоторые из них утверждают, будто финикийцы заимствовали своё кадмейское или финикийское алфавитное письмо у пеласгов, которые, как считается, также могли либо изобрести, либо, по крайней мере, усовершенствовать так называемый кадмейский алфавит. При этом, однако, они признаются в том, что факт этот не доказан и известно им лишь то, что пеласги владели искусством письма в те времена, когда ещё даже не забрезжила "заря истории". Давайте посмотрим, а что же, вообще, известно как о финикийцах, так и о пеласгах.

В поисках ответа на вопрос, чтó собой представляли финикийцы, мы узнаём о них следующее. Если вначале, опираясь на авторитет Библии, их считали хамитами, то затем они неожиданно превратились в семитов — уже по географическим и филологическим признакам(?). Рассказывают, будто происхождение своё они ведут с берегов Эритрейского моря, а море это раскинулось от восточных берегов Египта до западных берегов Индии. Финикийцы слыли лучшими в мире мореходами. И, да, они в совершенстве владели искусством письма — этого у них никто не отнимет.

Исторический же период города Сидон [517] начинается с XV века до Р.Х. Твёрдо установлено, что к 1250 году Санхуниатон [518] уже собрал из исторических и государственных архивов, имевшихся в каждом финикийском городе, все записи, касавшиеся их религии. Писал Санхуниатон по-финикийски, и позднее труды его с ошибками были переведены на греческий Филоном Библским,[519] после чего все они погибли — все за исключением одного-единственного небольшого фрагмента, сохранённого Евсевием, этим литературным Шивой, истребившим почти все попадавшиеся ему на глаза языческие документы.[520]

Что же до того прямого влияния, которое якобы оказали "культурные" финикийцы на "неграмотных" арийских брахманов, то по этому вопросу следует лишь обратиться к "европейской всеобщей истории" — пусть и скупой на отдельные детали и не шибко-то осведомлённой в целом, но всё же, полагаю, никто не станет оспаривать приведённых в ней исторических данных. Так, у Иосифа Флавия в виде отдельных фрагментов сохранились труды Дия — финикийца, написавшего историю Тира, из чего следует, что начало активной жизни Тира относится к XI веку до Р.Х., то есть к первой половине так называемого третьего периода финикийской истории. А к этому времени, как рассказывают нам, Финикия переживала уже расцвет своего могущества: её корабли бороздили просторы всех морей, своей торговой сетью она охватила всю землю, и богатые её колонии располагались и там, и сям. Даже Библия рассказывает, как ради интересов торговли с Соломоном они через Красное море плавали в Индию, и было это примерно за целое тысячелетие до начала западного летоисчисления. Этих данных не станет опровергать ни один представитель науки.

Мы касаемся сейчас только тех исторических событий, которые считаются общепризнанными в западном мире, оставляя в стороне тысячу и одно документальное доказательство, которое мы могли бы здесь привести на основании наших собственных древнейших трудов по оккультным наукам, а также хроник, запечатлённых на табличках и проч. Но если обратиться к "Махабхарате", датировка которой (по воле фантазии, родившейся в глубинах сознания германских учёных, усмотревших в словах "явана" и проч., встречающихся этом великом эпосе, доказательства того, что она якобы была сфабрикована в позднейшие времена) была пересмотрена и перенесена с конца 4-го тысячелетия до Р.Х. (3300 годов до Р.Х.) к первым векам по Р.Х.(!!!), то мы в ней обнаружим: (1) обширные свидетельства того, что древние индусы уже в те далёкие времена (когда не существовало ещё никакой кастовой системы) с успехом выходили в открытое море, доплывая до побережий Северного Ледовитого океана, и поддерживали сообщение с Европой; и (2) что власть Пандавов в те времена уже распространялась на весь мир и они обучали жертвенным мистериям другие народы земли (см. "Махабхарата", кн. XIV,). И вот, располагая подобными доказательствами наличия обширных международных сообщений и более чем доказанных связей индоариев с финикийцами, египтянами и другими культурными народами, мы вдруг с изумлением слышим утверждения о том, будто наши праотцы брахманического периода совершенно не умели писать.

Хорошо, давайте допустим — лишь на минуту, — что финикийцы были действительно единственными хранителями славного искусства письма и что купцы их торговали с Индией. Но какой же товар, осмелюсь спросить, они могли бы предложить тогда народу, возглавляемому брахманами, — товар столь драгоценный и столь живо востребованный, — как не то самое искусство искусств, с помощью которого они были бы в состоянии сохранить бесценную мудрость риши, защитив её от всех превратностей несовершенной изустной передачи? Но даже если допустить, что арии научились письму у финикийцев — что является полнейшим вздором для любого просвещённого индуса, — то, значит, арии должны были бы овладеть этим искусством уже за две или, по меньшей мере, за одну тысячу лет до того времени, который ему отведён западными критиками. Доказательство от противного? Согласен, но оно ничуть не менее убедительное, чем их собственные, и даже весьма красноречивое.

А теперь мы можем обратиться и к пеласгам. Невзирая на слова Нибура,[521] который, упрекая историков в целом, говорит, что все они терпеть не могут "эту лживую филологию, из которой и рождаются претензии на какое-либо знание об этих вымерших народах", можно всё же предположить, что своё начало они ведут от: (а) смуглых азиатов (Pellasici); либо от каких-то (б) мореходов (от греческого слова пелагос, "море"), либо их происхождение следует искать в (в) библейском имени Фалек![522] Единственным божеством из их пантеона, хорошо известным западной историографии, является Орфей (тоже "смуглый" или "темнокожий"), а черты пеласгов запечатлены в ксоане,[523] их "образе божества".

Однако если пеласги были выходцами из Азии, то, значит, они должны были быть либо туранцами, либо семитами, либо ариями. То, что ни первыми, ни вторыми они быть не могли, а должны были быть третьими, следует из свидетельства Геродота, который называл их праотцами греков — хотя, отмечал он, те и изъяснялись на "самом варварском наречии".[524]

Далее, как показывает непогрешимая филология, то обилие общих корней, что присутствуют в словах как греческого, так и латинского языков, можно легко объяснить, предположив, что оба народа имеют общее пеласгийское лингво-этническое происхождение. На что же в этом случае указывают санскритские корни, которые мы наблюдаем в словах и греческого языка, и латыни? На то, что те же самые корни должны были присутствовать также и в языках пеласгов.

Поскольку мы выносим происхождение пеласгов далеко за пределы того библейского рва, который был вырыт для исторической хронологии, то у нас есть все основания полагать, что упомянутое Геродотом "варварское наречие" представляло собой просто-напросто "первобытный и ныне мёртвый арийский язык", предшественник ведийского санскрита.

Кем же они могли быть, эти пеласги? Имеющиеся на сей счёт скудные сведения рисуют их в целом народом высокоинтеллектуальным, чутким ко всему новому, не привыкшим сидеть без дела, занятым главным образом сельским хозяйством, народом миролюбивым, но умевшим, когда надо, и постоять за себя. По рассказам, они строили искусственные каналы и подземные водохранилища, возводили плотины, невероятно прочные стены городов и совершенно восхитительные архитектурные сооружения. Их религиозные воззрения и культовые церемониалы изначально состояли в мистическом служении силам природы — Солнцу, ветру, воде и воздуху (нашим Сурье, марутам, Варуне и Ваю), действие которых проявляется в росте плодов земли. Кроме того, во главе одних их племён стояли жрецы, другими же по патриархальным законам управляли главы родов. Всё это изрядно напоминает один из кочевых народов — древний народ ариев-брахманов, находившийся под крылом своих риши, которым подчинялся каждый отдельный род или племя.

Итак, считается, что пеласги были знакомы с искусством письма, а значит, и "владели мощным культурным элементом ещё до того, как забрезжила первая заря истории". О наших же пращурах те же самые филологи говорят как о людях, так и прозябавших, не умея писать, до самого появления христианства!

Ну, а пеласгийский язык, то самое "варварское наречие", на котором изъяснялся этот таинственный народ, каким же ещё мог он быть, как не арийским? Вернее, которым из арийских языков он был? Конечно же, в нём, как и в греческом, должно было присутствовать такое же количество слов с санскритскими корнями, а то и ещё больше. Не будем забывать о том, что эолийский греческий — это ещё не язык Эсхила, это не аттический диалект и даже не древний язык Гомера. Точно так же как и оскский язык, на котором говорили "варвары"-сабины, — это был ещё не совсем тот итальянский, на котором писал Данте, и не латынь Вергилия. Или же индоарии должны прийти к печальному выводу о том, что обычный западный востоковед готов скорее прослыть невеждой, чем признать древность ведийского санскрита и наличие гигантского по протяжённости периода времени, какое отделяло это грубое и неказистое по сравнению с классическим санскритом наречие от славных дней "ныне мёртвого арийского языка"?

Между языком Древнего Лация,[525] о котором писал Плиний,[526] и эолийским диалектом греческих автохтонов, как нам говорят, существовало ближайшее родство. У обоих этих языков имелся общий предок — пеласгийский язык. А от какого же ещё языка мог тогда произойти этот последний, как не от того, "на котором одно время говорили все народы Европы — ещё до своего разделения"? Хоть мы и не можем привести здесь какие бы то ни было явные доказательства этого, всё же брахманы к "Ригведе",[527] "Махабхарата" и любой нирукта[528] заслуживают более вдумчивого отношения к себе, чем то, каким они пользуются сегодня.

Сегодня всеми признаётся, что язык древнейших мест "Ригведы" при всей архаичности его грамматических конструкций и всём его несовершенстве по сравнению с классическим санскритом Панини, — это тот же самый язык, на котором написаны и все позднейшие тексты. Понятно — и этого просто невозможно не видеть и не понимать, — что, если из всех языков выжить и сохраниться во всей своей сложности и совершенстве удалось одному только санскриту, то, значит, в своём развитии он должен был пройти через несколько поочерёдных циклов своих взлётов и падений. Нужно лишь немного напрячь свою интуицию, чтобы увидеть, что такое явление, как "мёртвый язык", — это аномалия, самая бесполезная часть природы, и этот "мёртвый" язык никогда не возродился бы вновь, не имей он своего особого предназначения, заложенного в законах, неумолимо управляющих последовательностью циклов, и санскрит, — язык, для мира исчезнувший было почти совсем, — сегодня потихоньку распространяется в Европе, и настанет день, когда он вновь обретёт то же значение, какое имел и многие-многие тысячелетия тому назад, — вновь став всемирным языком.

В равной мере всё вышесказанное относится и к греческому языку, и к латыни: придёт время, и на греческом языке Эсхила (причём ещё более прекрасном в своих грядущих формах) заговорит всё население Южной Европы, тогда как санскрит перейдёт в цикл отдыха — в очередной период своей пралаи. А за аттическим языком настанет черёд и латыни Вергилия. И что-то подсказывает нам, что было также и такое время — задолго до того, как чистоту священного "санскрита-бхаша"[529] нарушили самые первые арии-поселенцы, что расселились среди дравидского и иного туземного населения, позднее допущенного к таинствам брахманического посвящения, — когда санскрит звучал во всей своей беспримесной изначальной чистоте, а значит, он не раз переживал эти свои периоды взлёта и падения. И на то была одна простая причина: классический санскрит, пусть в чём-то и усовершенствованный Панини, был им лишь восстановлен. Ни Панини, ни Катьяяна,[530] ни Патанджали не создавали его, поскольку он сохранялся на протяжении всех циклов и пройдёт через немало новых циклов в грядущем.

Профессор Макс Мюллер готов признать, что за четырнадцать веков до года 1 западного летоисчисления существовало кочевое племя семитов, хорошо знакомых с искусством письма, и они — что исторически и научно доказано — располагали "книгой Завета" и скрижалями "с написанными на них словами Божьими".[531]

И при этом тот же самый автор сообщает нам о том, что арии не умели ни читать, ни писать вплоть до самого конца брахманического периода. "Во всей брахманической литературе до периода жизни Панини (филологи) не могут найти ни одного следа, свидетельствующего о существовании письменности".[532]

Что ж, очень хорошо. Но каков же тот период времени, в который, с позволения востоковедов, должен был трудиться этот мудрец, ученик самого бога Шивы? Один востоковед (Бётлингк [533]) относит его середине IV века до Р.Х., тогда как более суровые исследователи (вроде профессора Вебера) помещают время жизни грамматиста ни больше ни меньше как в середине II века христианской эры.

Да вот только, устанавливая время жизни Панини в столь примечательном соответствии с хронологией (другие расчёты приходятся на промежуток между IV веком до Р.Х. и второй половиной V века по Р.Х.), востоковеды неизбежно оказываются между двух огней. Действительно, живи Панини хоть в середине IV века до Р.Х., хоть в конце II века по Р.Х., он не мог не знать грамоты. Во-первых, потому что в "Лалита-вистаре"[534] — то есть в признаваемом всеми санскритологами каноническом труде, который Макс Мюллер относит ко времени третьего буддийского собора (и, к тому же, труд этот переведён на тибетский язык) — рассказывается о том, как наш Господь Будда изучал, помимо деванагари, ещё и шестьдесят три других алфавита, по описанию, бытовавших в различных районах Индии. Во-вторых же, потому что, хоть Мегасфен с Неархом и утверждают, будто в их время "Законы Ману" ещё не существовали в письменном и общедоступном виде (Страбон, XV, 66 и 73)[535], но, тем не менее, Неарх приводит описание индийских приёмов изготовления бумаги из хлопка. Кроме того, он рассказывает, что письма свои индийцы писали на плотно свитых между собой кусочках хлопка (Страбон, XV, 53 и 67).[536]

Если следовать логике рассуждения Макса Мюллера, то всё это, разумеется, не могло иметь места раньше позднейшего периода сутр. Но может ли почтенный учёный сослаться на какой-либо памятник этого сравнительно недавнего периода времени, где указывалось бы имя изобретателя этой бумаги-хлопка и время замечательного открытия? А ведь столь важное событие, как это, столь памятное нововведение не могло бы остаться никем не замеченным. Казалось бы, в отсутствие каких бы то ни было хроник такого рода нет иного выхода, как принять альтернативную теорию — а мы, арийские исследователи, считаем её бесспорным историческим фактом, — по которой письменность и соответствующие материалы для письма, как отмечено выше, были известны браминам с незапамятной древности — за много веков до той эпохи, которую прославил собой Панини.

Выше мы уже просили читателя обратить внимание на то любопытное обстоятельство, что бога Орфея, "фракийца"(?), называют "темнокожим". Неужели так никто и не заметил, что это и есть "предполагаемый ведийский Рибху[537] или Арбху, то есть он носит эпитет, применяемый как к Индре, так и к Солнцу"?[538] А если это именно он "придумал буквы" и "жил в догомеровские и догесиодовские времена", то что из этого следует? Неужели то, что под видом Орфея [539] фракийских пеласгов обучал письму сам Индра, но своих собственных рупоров, собственных глашатаев — брахманов — так и оставил безграмотными вплоть до "рассвета христианства"? Или то, что почтенные господа с Запада в области хронологии больше рассчитывают на собственную интуицию, нежели на беспристрастное исследование?

Согласно исправленной мифологии, Орфей — в Греции — считался сыном Аполлона (или Гелиоса), бога Солнца, и получил от него форминкс, или семиструнную лиру — то есть, в соответствии с оккультной фразеологией, семеричное таинство, открываемое при посвящении. Индра же правит светлым сводом небесным, разгоняет облака и "возвращает солнце на небеса". В самхите "Шатапатха-брахмана" он отождествляется с Арджуной (хоть профессор Вебер и не верит в то, что когда-либо существовал такой человек, как Арджуна, хотим его уверить: такой человек действительно был), а Арджуна был главой Пандавов.[540] И, хотя в роли его отца выступает белокожий Панду, Арджуна всё же считается сыном именно Индры.

Подобно тому, как разбросанные по всей Индии циклопические сооружения и по сей день приписываются Пандавам, так и все подобные постройки на Западе в древности приписывались пеласгам. Более того, как убедительно показал Покок в своей книге [541] — многажды осмеянной, поскольку содержит в себе слишком много интуитивных проблесков истины, да и филологическая учёность автора, очевидно, вызвала слишком много вопросов — Пандавы находились в Греции, где ещё и сегодня сохраняется много следов их присутствия.

Если Арджуну в "Махабхарате" обучает оккультной философии Кришна (воплощение универсального божественного принципа), то Орфей в менее мифологизированном облике предстаёт перед нами как

"божественный бард или жрец, находившийся на службе у Загрея,[542].. учредитель мистерий,.. изобретатель, по сути дела, всего того, что должно было способствовать формированию цивилизации и привитию более гуманной формы поклонения божеству".[543]

Разве можно не заметить всех этих поразительных параллелей, как и того многозначительного факта, что и Арджуне, и Орфею учителями мистерий были привиты более возвышенные аспекты религии и оккультные методы их постижения? Подлинный деванагари — нефонетический алфавит — понимался в прежние времена как что-то вроде внешних символов — значков, применявшихся в сообщении между богами и посвящёнными смертными. Отсюда и их глубокая сакральность, и то молчание, что на протяжении ведийского и брахманического периодов окружала всё, связанное или имеющее хоть какое-то отношение к чтению и письму. Ведь то был сам язык богов. Если бы только нашим западным критикам удалось понять, чтó древние индусы понимали под словом Bhutalipi, столь часто встречающимся в их мистических трудах, то они смогли бы установить и тот источник, из которого индусы впервые почерпнули свои знания о письменности.

Было время, когда в мире царил некий тайный язык, общий для всех оккультных школ. А значит, Орфей выучил "буквы" в ходе своего посвящения. Он тождествен Индре, а, по Геродоту, это именно он и принёс в Грецию из Индии искусство письма. Цвет его кожи — более смуглый, чем у фракийцев — указывает на его индоарийское происхождение и выдаёт в нём прежде всего "барда и жреца", а не бога. Пеласги же, по рассказам, вышли из Фракии. Как полагают (на Западе), именно они первыми овладели искусством письма, которому затем и обучили финикийцев, а от последних уже берут начало и все современные алфавиты.

И теперь в свете всех перечисленных совпадений и следствий я хочу задать вопрос: так в чью же пользу склоняются чаши весов? В пользу теории, по которой именно арии передали искусство письма народу Запада, или в пользу тех, кто утверждает, будто они вместе со своей кастой учёных брахманов, вместе с их благородным жреческим языком, восходящим к глубочайшей древности, вместе с их богатейшей и восхитительной литературой и знакомством с самыми поразительными, самыми невообразимыми потенциями человеческого духа так и оставались безграмотными вплоть до самой эпохи Панини — великого грамматиста и последнего из риши? Пусть достославные теоретики из западных колледжей сначала покажут нам реку, которая текла бы обратно от устья к жалкому горному родничку, своему первоистоку, вот тогда только мы, пожалуй, и поверим в их теорию арийской неграмотности.

Вся история интеллектуального развития человечества свидетельствует о том, что прежде, чем прийти к курсивному письму, люди всегда проходят стадии идеографического и пиктографического письма. А значит, это именно западные критики, отрицающие древность арийских письменных памятников, и должны предъявить нам доказательства пиктографического письма в подтверждение своей правоты. Ввиду же явного отсутствия последних, они, похоже, пытаются уверить нас в том, будто предки наши одним махом перешли от полной неграмотности к алфавиту деванагари времён Панини.

Востоковедам негоже забывать те выводы, что сделал Мьюэр на основании тщательного исследования "Махабхараты" в своих "Санскритских текстах" (т. I, сс. 390, 480 и 482).[544] С помощью "Махабхараты" можно убедительно доказать, что те самые яваны (которых Индия якобы и в глаза не видывала вплоть до времён Александра Македонского!) принадлежат к числу таких племён кшатриев, которые не только сами избегали общения с браминами, но порой и вызывали резкое неприятие со стороны последних, а потому уже давно из дважды рождённых превратились во "вришал" — то есть в отверженных изгоев (Mahābhārata Anuśāsanaparva, verses 2103 ff):

"Sakah Yavana-Kambojas tastah kshattriya jatayah Vrishalatvam parigatah Brahmánanam adarsana. Dravidas cha Kalindas cha Pulindas chapy Usinarah Kalisarpa Mahishakas tastah kshattriya jatayah" и т.д.[545]

Ссылку на то же самое можно встретить и в стихах 2158-2159. Как показывает "Махабхарата", яваны вели своё происхождение от Турвасу — некогда кшатрия, впоследствии опустившегося и превратившегося во вришалу.

В "Хариванше" рассказывается о том, когда и при каких обстоятельствах яваны были отлучены от духовной жизни всего племени. Как можно понять из содержащегося там рассказа о предпринятом яванами военном походе на Айодхью и последующих действиях Сагары,[546] до этого похода яваны представляли собой кшатриев, подвластных могучим царям Айодхьи. Однако они восстали против своего повелителя и напали на его столицу, после чего они и оказались прокляты Сагарой, который успешно изгнал их из Айодхьи по совету первого министра и гуру отца Сагары, Васиштхи. И теперь соединить пеласгов с этими кшатриями Раджпутаны и возвести их происхождение к последним мешают усилия востоковедов, которые выстраивают ложную и ни на чём не основанную хронологию, демонстрируя тем самым лишь собственное незнакомство как с реальной историей мира, так и с историей Индии даже в рамках исторических периодов.

А чего стоит эта хронология — в которой "первобытный индогерманский период" оказывается впереди древневедийского периода(!) — мы можем в заключение продемонстрировать на следующем примере. Ввиду приблизительности предложенных расчётов, просто невозможно и далее углубляться в эту тему, оставаясь в рекомендованных нам узких рамках статьи и не прибегая к данным, недоступным для широкой публики. Выражаясь словами профессора Макса Мюллера,

"Законы Ману" — это, пожалуй, единственное произведение санскритской литературы, которое до сих пор не подверглось нападкам со стороны критиков, сомневающихся в древности всего индийского. Ни один историк пока ещё не оспорил того раннего периода, который изначально был приписан "Законам" сэром Уильямом Джонсом" (Hist. Sans. Lit., p. 61).

Ну и каков же, скажите на милость, этот ранний период? "Период между 880 и 1280 годами до Р.Х.", — отвечают нам.

Что ж, примем пока условно этот авторитетный вывод. Однако предлагаем сперва обратить внимание на несколько легко проверяемых фактов:

(1) В длинном перечне всевозможных индийских народов, царств и местностей "Законы Ману" ни разу не упоминают Бенгалию. Просто к тому времени, когда составлялись эти "Законы", арийские брахманы ещё не достигли берегов Ганга и бенгальских равнин. Первым в Бангу (Бенгалию) проник Арджуна на своём жертвенном коне. (В "Раджадхарма Анушасанапарве"[547] яваны упоминаются как одно из населяющих Бенгалию племён).

(2) В "Ayun" приводится список правивших в Бенгалии индийских царей. Теперь уже невозможно точно установить период правления самого первого царя Банги из-за огромных разрывов во времени между различными династиями, но, тем не менее, известно, что Бенгалия перестала существовать в качестве независимого индийского царства в 1203 году по Р.Х. Если, игнорируя эти продолжительные и многочисленные пробелы, мы сложим одни только периоды царствования тех нескольких династий, о которых знает история, то мы получим следующие результаты:

24 царских рода кшатриев правили в течение	2418	лет
9 царей Кайста " " " "	250	"
11 родов Адисур " " " "	714	"
10 из рода Бхопал " " " "	689	"
10 из династии Пала (855 – 1040 гг. по Р.Х.) "	185	"
10 раджей Вайдья " " " " "	137	"
	4393

Если из полученной суммы вычесть 1203, то мы получим 3190 лет поочерёдного правления до Р.Х. Если на основании неопровержимых свидетельств санскритских текстов удастся доказать, что некоторые из этих правлений протекали одновременно и, следовательно, их линия преемственности не является последовательной (как уже однажды пытались это показать), то так тому и быть. Если хронология произвольно подгоняется под какую-то задачу или теорию, то что тут скажешь — тут и комментировать нечего. Но если попытка разобраться с цифрами и сопутствующими обстоятельствами предпринимается на основании действительно "серьёзных внутренних свидетельств", то в свете этих 3190 лет непрерывной линии преемственности могущественных и грозных индусских царей востоковедам придётся предъявить весьма вескую причину, объясняющую, отчего это авторы "Законов Ману", похоже, и слыхом не слыхивали ни о какой Бенгалии — коль скоро за время появления Бенгальского царства мы должны принять 1280 год до Р.Х. и не ранее! Правила в науке должны действовать одинаково и в случае Панини, и в случае любых иных попыток выстроить точную хронологию. Или же это одно из тех несчастных правил, которые годятся лишь для "единичных" случаев?

[1] Впервые статья была опубликована в журнале The Theosophist, vol. 1, No. 6, March, 1880. P. 137-140 (примеч. перев.).

Доклад, прочитанный в Британском теософском обществе в Лондоне. Его публикация неизбежно задержалась до настоящего времени — Ред. Теос.

[2] Под индивидуальностью Ч.К.М. понимает то, что в теософии принято определять как "эго личности" (примеч. перев.).

[3] Вероятно, имеется в виду Послание апостола Павла к римлянам, где апостолом подчёркивается мысль о том, что обрести бессмертие в духе человек может не раньше, чем отрешится от "помышлений плотских", то есть мирских, земных. Иначе говоря, в человеке должен умереть земной, "ветхий наш человек", чтобы открыться духу. "Ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу — о духовном. Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир" (Рим 8:5,6) (примеч. перев.).

[4] Ограниченному, недалёкому (фр.) (примеч. перев.).

[5] Аллюзия на Лук. 2,10: "И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям" (примеч. перев.).

[6] Swedenborg, 2009. P. 114 (примеч. перев.).

[7] Центр, средоточие, источник, очаг (фр.) (примеч. перев.).

[8] 1 Цар. 15, 9 (примеч. перев.).

[9] О великих религиозных учениях ислама мне неизвестно почти ничего, и поэтому я не знаю, распространяются ли на них мои слова. — примеч. Ч.К.М.

[10] παιδάγωγός — раб, провожавший ребёнка в школу и обратно; приставленный к ребёнку слуга (Дворецкий И.Х., 1958б. С. 1217) (примеч. перев.).

[11] Гал. 3, 23-26: "А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того [времени], как надлежало открыться вере… Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою;.. по пришествии же веры, мы уже не под [руководством] детоводителя . . . Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса" (примеч. перев.).

[12] Сегодня имеется ясное понимание того, что тот "великий труд", о котором так часто говорят философы-герметики и точным архетипом которого выступает труд алхимический, т.е. превращение грубых металлов в золото, в той же мере относится и к превращению духовному. Кроме того, имеются твёрдые основания полагать, что и материальный процесс так же реален. — примеч. Ч.К.М.

[13] "Человек может уже обрести бессмертную жизнь и оставаться на протяжении вечности всё тем же внутренним я, каким он был на земле, но из этого вовсе не вытекает, что он непременно должен либо оставаться Смитом и Брауном, каким он был на земле, либо утратить свою индивидуальность" — Isis Unveiled, I. P. 316 [РИ, 1. С. 450 — перев.] — примеч. Ч.К.М.

[14] Swedenborg, Emanuel, 2009. P. 1687 (примеч. перев.).

[17] M. A. Oxon, "Spirit Identity," p. 7. — примеч. Ч.К.М. [Oxon M.A., 1908. P. 6 — перев.].

[18] Ibid. P. 15. — примеч. Ч.К.М. [Ibid. P. 11 — перев.].

[21] Это выражение принадлежит "Санкхья-карике" Ишваракришны (карика 64) (Colebrooke, 1837. P. 259; Ишваракришна, 1995. С. 234) (примеч. перев.).

[22] Mittra, 1879. P. 107 (примеч. перев.).

[23] Spiritual Stray Leaves, Calcutta, 1879. — примеч. Ч.К.М. [Op. cit. P. 25-26 — перев.].

[24] Fichte, 1860. P. 8-9 (примеч. перев.).

[25] Впервые статья была опубликована в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 7, April, 1884. P. 161-162. В журнальном варианте автор статьи не указан по имени, а обозначен как "американский буддист" (примеч. перев.).

[26] Возможно, вольный парафраз Лук. 12,48: " …от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут… ", хотя автор статьи вкладывает в свою фразу иной смысл (примеч. перев.).

[27] Персонаж трагедии У. Шекспира "Макбет" (примеч. перев.).

[28] Статья под этим названием, включённая в сборник "Пять лет теософии", представляет собой переработку статьи, впервые опубликованной под заголовком "Теософия и Авеста" ("Theosophy and the Avesta") в журнале The Theosophist, vol. 4, No. 1 (37), October, 1882. P. 20-22 (примеч. перев.).

[29] Ньяиши — молитвы. Гахи — молитвы, посвящённые пяти стражам дня. Яшты — гимны (Авеста, 2005) (примеч. перев.).

[30] Мобед — жрец (примеч. перев.).

[31] Изначально (лат.) (примеч. перев.).

[32] Один из 23 официальных языков Индии, распространён на западе страны. Официальный язык индийского штата Гуджарат (примеч. перев.).

[33] Фридрих (фон) Шпигель (1820 – 1905) — немецкий востоковед, один из пионеров в изучении иранской филологии. Ему принадлежат издание большей части сохранившегося текста Авесты вместе с её переводом на язык пехлеви (1853–1858), а также перевод Авесты на немецкий язык (1852–1863) и комментарии к ней (1865–1869) (примеч. перев.).

[34] Это слово "сознание" (баодха). В журнальном варианте все слова в приведённом фрагменте были пронумерованы (примеч. перев.).

[35] Об этом же говорит и современная наука, отмечая, что особенности некоторых внешних черт человека указывают и на определённые его качества. На этом построена вся физиогномика. По чертам лица можно предсказать и характер человека — то есть черты лица у человека формируются в зависимости от его индивидуальных наклонностей, качеств, пороков, образованности или невежества. — примеч. автора.

[36] Если брат наш обратится к древнейшим священным книгам Китая — например, к книге "И-Цзин" или "Книге перемен" (в переводе Джеймса Легга [James Legge]), написанной за 1200 лет до Р.Х., — то обнаружит, что в представленной там системе гадания упоминается то же самое семеричное деление человека. Термин цзин, вполне правильно переведённый как "сущность", "эссенция", обозначает наиболее тонкую и чистую часть материи — и самую грубую форму эфира. Ци, "дух", — это дыхание, ещё материальное, но уже более чистое по сравнению с цзин: он состоит из самой тонкой и наиболее активной формы эфира. Ци доминирует в хунь, то есть в душе (animus), а цзин — в по, т.е. в животной душе. Во время смерти хунь (духовная душа) удаляется прочь, восходя вверх, а по (от этого корня происходит тибетское слово фо-хат) опускается вниз и превращается в тень-призрак (оболочку). Д-р Медхёрст ("Theology of the Chinese," pp. 10-12) полагает, что "гуй шэнь" представляют собой "расширяющиеся и сокращающиеся принципы человеческой жизни!" Гуй шэнь порождаются растворением человеческого остова и состоят из расширяющейся и восходящей вверх шэнь, которая блуждает по пространству, и из сократившегося и съёжившегося гуй, который возвращается на землю и утрачивает свою сущность. Таким образом, гуй — это физическое тело; шэнь — жизненный принцип; гуй шэнь — это линга-шарира (жизненная душа); цзин — это четвёртый принцип, то есть кама-рупа, эссенция воли; по — это животная душа; ци — это духовная душа; а хунь — это чистейший дух. Итого — все семь принципов нашего оккультного учения! — Ред. Theos. [The Yi King, 1882. P. 355 — перев.].

[37] Впервые статья была опубликована в журнале The Theosophist (vol. 3, No. 4 (28), January, 1882. P. 93-99) под заголовком "The Aryan-Arhat Esoteric Tenets on the Sevenfold Principle in Man". В своём редакторском примечании к этой публикации Е.П.Б. отмечает: "Здесь мы приводим лишь отдельные фрагменты из длинного письма вышеуказанного автора". Включённый в настоящий сборник текст несколько отличается от журнального варианта (примеч. перев.).

[38] Досл. "Великому" (примеч. перев.).

Именно таким титулом обладает и нынешний глава эзотерического гималайского братства. — Ред. Теос.

[39] См. Дополнение. Примечание I — Ред. Теос.

[40] Иначе: Шравана Белагола (Śravaṇa Beḷagoḷa) или Шравана Белгола (Śravaṇa Beḷgoḷa). Почитаемое и самое известное место поклонения джайнов в Южной Индии (штат Карнатака — перев.), создание которого пришлось на время правления Чадрагупты Маурьи (Синхараджа Таммита-Дельгода, 2010. С. 349) (примеч. перев.).

[41] Так пишет Т. Субба Роу в своём письме Е.П.Б. (примеч. перев.).

[42] Своего рода бесы — дьяволы — Ред. Теос.

[43] Точно так же поступают и христианские падри [т.е. падре во мн.ч. Так Е.П.Б. называет христианских миссионеров в Индии. См. её написанные на русском языке книги: "Из пещер и дебрей Индостана" и др. — перев.]. Вот только они ни за что не признаются, что образ своих "падших ангелов" они списали с ракшасов; что их дьявол — это незаконный сын сингальской демоницы Девель; а описание в Апокалипсисе "небесной войны", лежащей в основании всего христианского догмата о "падших ангелах", скопировано с индуистской истории о том, как Шива низверг взбунтовавшего против богов Таракáсуру в Андханкáру, обитель Тьмы, как об этом рассказывается в брахманистских шастрах — Ред. Теос.

[44] Не обязательно. (См. Дополнение. Примечание II). Оккультисты в целом разделяют мнение, что, начиная с глубокой древности, на санскрите говорило население Явы и близлежащих островов — Ред. Теос.

[45] Об этом месте в Тибете помнят до сих пор и называют его "Шам-бха-ла" — "Счастливая земля" (Дополнение. Примечание III). — Ред. Теос.

[46] Чтобы глубже понять эту мысль, рекомендуем читателю обратиться к тексту "Isis Unveiled" (vol. 1. P. 589-594) [РИ, 1. С. 784-790 — перев.] — Ред. Теос.

[47] Агама — название особой категории текстов, создававшихся с нач. I тыс. по Р. X. и противопоставляемых текстам вед … Тексты Α[гам], состоящие обычно из кратких изречений — сутр, относятся ко всем основным течениям индуизма: вишнуизму, шиваизму и шактизму. По содержанию А[гамы]. могут быть теолого-философскими, йогическими и ритуальными… Сторонники агамической секты "Каула" (название восходит к Кула — одному из имён Шакти, означающему родовое начало как таковое) поклонялись разрушительному, эротически-необузданному жен[скому] божеству. В дальнейшем именно секта "Каула" послужила основой главных религ[иозных] направлений в рамках кашмирского шиваизма (Исаева Н.В., 2000. С. 213-214) (примеч. перев.).

[48] Шричакра или шриянтра "выглядит как множество взаимопересекающихся треугольников, исходящих из символической центральной точки-бинду и обозначающих мужское и женское начала" (Пахомов С.В., 2009в. С. 872) (примеч. перев.).

[49] Разумеется. Но кто же позволит представить "подлинно эзотерическую"? — Ред. Теос.

Арьяварта — "страна ариев" (примеч. перев.).

[50] Цикл статей, выходивших в журнале The Theosophist под названием "Фрагменты оккультной истины" принадлежит различным авторам. Выпуски I-III (с октября 1881 г. по сентябрь 1882 г.) были написаны А.О. Хьюмом, а выпуски IV-VIII (с октября 1882 г. по май 1883 г.) принадлежат А.П. Синнетту. Следовательно, Т. Субба Роу имеет в виду III выпуск цикла. Книга "Эзотерический буддизм" написана А.П. Синнеттом и вышла в свет в 1883 году (примеч. перев.).

[51] Автор статьи, Т. Субба Роу, принадлежал к философской школе адвайта-веданта (примеч. перев.).

[52] Способ протекания, форма проявления этих феноменов (лат.) (примеч. перев.).

[53] О так называемом астральном теле — Ред. Теос.

[54] Как учит тибетская буддийская эзотерическая доктрина, пракрити представляет собой космическую материю, из которой производятся любые видимые формы, тогда как акаша — это та же самая космическая материя, но только пребывающая в состоянии большей субъективности — она, так сказать, дух космической материи. Если пракрити считать телом или субстанцией, то акаша-шакти — это душа пракрити, её энергия. — Ред. Теос.

[55] Кшетра (санскр.) — поле (Рудой В.И., 1999. С. 388) (примеч. перев.).

[56] Говоря иными словами, "пракрити, свабхават или акаша — всё это является Пространством (как говорят в Тибете). Это Пространство заполнено некой субстанцией или тем, что не является субстанцией вообще — субстанцией, столь не поддающейся восприятию, что различить в ней субстанцию способен один только метафизик. Брахман в этом случае будет выступать зародышем, семенем, брошенным в почву этого поля, а шакти — той таинственной энергией, силой, которая станет развивать его, и буддийскими архатами Тибета сила эта именуется фо-хат. То, что мы зовём формой (рупой), ничем не отличается от того, что мы называем пространством (шуньята) [т.е. "пустотностью" (Шохин В.К., 2009б. С. 144) — перев.] … Пространство ничем не отличается от формы: форма — это то же самое, что пространство, а пространство есть то же самое, что форма. Точно так же дело обстоит и с остальными скандхами, будь то ведана или санджня, санскара или виджняна — каждая из них есть то же самое, что и её антипод" (Книга "Синь цзин", или "Сутра сердца". Перевод на китайский язык "Маха-праджня-парамита-хридая-сутры". Глава, посвящённая Авалокитешваре, проявленному Будде). Таким образом, арийская и тибетская (архатская) доктрины полностью сходятся по сути, отличаясь лишь терминологией и способом изложения. — Ред. Теос.

["Бодхисаттва Авалокитешвара во время осуществления глубокой праджня-парамиты ясно увидел, что все пять скандх пусты. Тогда он избавился от всех страданий, перейдя на другой берег". (Примеч.: Здесь перечисляются пять скандх (кит. юнь), т.е. групп элементарных мгновенных психофизических состояний (дхарм), образующих эмпирическую личность: рупа скандха (сэ) — группа чувственно воспринимаемого; ведана скандха (шоу) — группа чувствительности (приятное, неприятное, нейтральное); самджня скандха (сян) — группа образования представлений и проведения различий; самскара скандха (син) — группа формирующих факторов, волевой аспект психики, формирующий карму, и виджняна скандха (ши) — группа сознания) (Сутра сердца праджня-парамиты, 2000. С. 31, 33) — примеч. перев.]

[57] См. Дополнение. Примечание IV. — Ред. Теос.

[58] А также в книге А.П. Синнетта "Эзотерический буддизм" (примеч. перев.).

[59] Перисприт — это термин, широко принятый у спиритуалистов. Вот как объясняет его Аллан Кардек: "Есть в человеке три существенные вещи: во-первых, душа или дух, т.е. разумное начало, в котором находится мысль, воля и нравственное чувство; во-вторых, тело или вещественная оболочка, тяжёлая и грубая, посредством которой дух входит в соотношение с внешним миром; в-третьих, перисприт, жидкая, лёгкая оболочка, служащая связью и посредством между духом и телом . . . Во время земной жизни дух, так сказать, сжат узами соединённого с ним вещества, делающего часто не действительными его способности; смерть тела избавляет его от этих уз; он освобождается и приобретает свою свободу, как бабочка выходя из своей куколки; но он оставляет только вещественное тело; сохраняя перисприт, составляющий для него род эфирного тела, воздушного, невесомого для нас, имеющего форму человеческого и, как кажется, первообразного тела. В нормальном состоянии, перисприт невидим, но дух может подчинить его некоторого рода изменениям, делающим его, временно, доступным зрению и даже осязанию, как это бывает со сгущённым паром; таким образом духи могут иногда нам показаться в своих появлениях. Посредством перисприта дух действует на бездушное вещество, и производит различные явления, как-то: шум, движение, письмо, и т.д." (Спиритисмъ, 1864. С. 7-8) (примеч. перев.).

[60] Это верно — с точки зрения арийского эзотеризма и упанишад, но несколько расходится с доктриной архатов, т.е. с тибетской эзотерической доктриной. Насколько мы знаем, это единственный момент, по которому эти два учения расходятся между собой. Различие между ними, правда, совсем ничтожное, и причина его состоит в том, что два этих учения по-разному трактуют один и тот же предмет из-за того, что рассматривают его в двух разных аспектах. (См. Дополнение. Примечание IV). — Ред. Теос.

[61] Не будем забывать о том, что данная статья представляет собой фрагменты письма, которое Т. Субба Роу направил Е.П.Б., о чём мы уже упоминали выше (примеч. перев.).

[62] Эта чакра, мистическое "колесо", или центр энергии, расположена у человека в пупочной области (примеч. перев.).

[63] В журнальном варианте в описании этого принципа присутствует также следующее любопытное разъяснение Т. Субба Роу: "Но дживатмой этот принцип в нашей философии не называется. Термин дживатма, как правило, применяется нашими философами лишь по отношению к седьмому принципу, когда бывает необходимо отличить его от Параматмы или Парабрахмана". К этому разъяснению относится и следующее редакторское примечание Е.П.Б.: "Таким образом, безличный Парабрахман обособляется [арийскими философами — перев.] и превращается в личного дживатму, т.е. в личного бога любого человека. Это ещё одна точка расхождения, вызванная верой брахманов в некоего Бога (он у них может быть как личным, так и безличным). Поскольку же буддисты-архаты напрочь отвергают подобную идею, то и не признают никакого иного божества, кроме самого человека. — См. Дополнение. Примечание V" (примеч. перев.).

[64] Дискуссии по обозначенным выше вопросам, связанным с утверждениями спиритуалистов (примеч. перев.).

[65] То же самое об этом говорит и буддийская философия, которая под этим обновлением понимает изменение скандх. — Ред. Теос.

[66] В арийской доктрине, объединяющей Брахмана, шакти и пракрити в единое целое, это четвёртый принцип. В буддийском же эзотеризме это второй принцип в сочетании с первым. — Ред. Теос.

[67] О четырёх авастхах (состояниях сознания) см. выше статью Т. Субба Роу "Двенадцать знаков зодиака" (примеч. перев.).

[68] Согласно учению буддистов, в акаше заключена та вечная, потенциальная энергия, функция которой состоит в том, чтобы развернуть из себя всё видимое сущее — Ред. Теос.

[69] Как мы уже указали, она таковой никогда не считалась. Но поскольку "Фрагменты" написаны по-английски — т.е. на языке, который в отличие от санскрита не имеет того обилия метафизических терминов, с помощью которых можно было бы отразить малейшие изменения в форме, субстанции и состоянии, — то было решено без особой нужды не смущать западного читателя, неискушённого в восточных способах выражения мысли, описанием слишком уж тонких различий в значении технических терминов. Если мы говорим, что "в своём первичном состоянии пракрити представляет собой акашу", а шакти "является атрибутом акаши", то, очевидно, для непосвящённого человека всё это будет звучать как одно и то же. В самом деле, если мы будем подчёркивать, что это именно "союз Брахмана и шакти", а не "Брахмана и пракрити", то станет ли от этого понятнее мысль? Это всё равно, как если бы какой-нибудь теист написал, что "человек возник в результате соединения духа и материи", хотя эти его слова, если их выразить в ортодоксально религиозном смысле, должны были бы звучать следующим образом: "человек как живая душа был сотворён властью (дыханием) Божией над материей". — Ред. Теос.

[70] То есть любое явление, происходящее на любом проявленном (видимом или невидимом для нас) плане бытия, кроме Абсолюта, начиная с образования планетарных цепей и кончая тем фарфоровым чайником, который феноменальным образом произвела Е.П.Б. в январе 1879 г. в Лондоне (ПМ, № 54) (примеч. перев.).

[71] То есть всё тем же кшетрой, "полем", для производства тех или иных действий. Этот исключительно важный термин, адхиштхана, использован, например, в "Бхагавадгите" (3, 40) для описания "чувств, манаса и буддхи" как местопребывания гнева, ослепляющего через них человека и скрывающего от него истинное знание (Философские тексты "Махабхараты", 1978. С. 94 и примеч. 566. С. 310) (примеч. перев.).

[72] Иначе говоря, арийский термин акаша — это просто ещё одно слово для обозначения буддийского пространства (в его метафизическом смысле) — Ред. Теос.

[73] О чид-акаше как о "поле сознания" более подробно см. ниже в статье Т. Субба Роу "Бог личный и Бог безличный" (примеч. перев.).

[74] Наивысший Адепт — Ред. Теос.

[76] Говоря словами агатхи [стиха] из "Махапаринирвана-сутры" ["Сутры о великой паринирване"],

"Мы достигаем состояния покоя,

Лежащего за гранью любого людского разумения" — Ред. Теос.

[78] В этом конкретном вопросе арийская доктрина и доктрина архатов проявляют особенное единодушие. Излагаемые далее учение и аргументация во всех отношениях совпадают с позицией буддийского гималайского братства. — Ред. Теос.

[79] Мы целиком разделяем это мнение. — Ред. Теос.

[80] Кьеланг — небольшой населённый пункт в провинции Лахул (см. ниже) (примеч. перев.).

[81] "В то время как провинции центрального и восточного Тибета в течение долгого времени были закрыты для европейских учёных, провинции Индийского Тибета, такие как . . . Лахул, Спита, Рушцу и другие гималайские пограничные государства с тибетским населением, оставались открытыми для западных исследователей" (Рерих Ю.Н., 2002. С. 51) (примеч. перев.).

[82] A Catena of Buddhist Scriptures from the Chinese, by Samuel Beal. London, 1871 (примеч. перев.).

[83] Как таковой; сам по себе (лат.) (примеч. перев.).

[84] Единого как единого Абсолюта, где не может быть второго Абсолюта (примеч. перев.).

[85] Взятую во всей её совокупности (лат.) (примеч. перев.).

[86] Или бытию этого Единого "Я" (примеч. перев.).

[87] Как можно понять из контекста, этот первоэлемент лишён всякого, какого бы то ни было сознания вообще. В своей "Тайной доктрине" ЕПБ так поясняет эту мысль: "Вряд ли есть необходимость вновь напоминать читателю о том, что ни термин "божественная мысль", ни выражение "мировой ум" не могут иметь никакого, даже самого отдалённого, отношения к тому интеллектуальному процессу, который мы наблюдаем у человека. Как пишет фон Гартман, "Бессознательное" создаёт свой гигантский план творения — а вернее, эволюции, — "с помощью такой провидческой мудрости, которая превосходит любое сознание", то есть, выражаясь языком веданты, с помощью абсолютной мудрости. Лишь те, кто в состоянии осознать, как высоко способна воспарить интуиция над медленной рассудочной мыслью, только и могут получить хотя бы самое слабое представление о той абсолютной мудрости, которая сметает любые понятия о времени и пространстве" (ТД, I, 1, примеч. С. 68) (примеч. перев.).

[88] Тот самый "кшетра", или поле (примеч. перев.).

[89] Тиб.: Bar-snan (Tibetan-English Dictionary, 1902. P. 737). Этот же термин встречается в "Письмах Махатм". См. ПМ, Приложение № 2. Космологические комментарии: "Акаша (Bar-nang) — охватывающая весь космос атмосфера, она же "астральный свет", она же "небесный эфир" — пребывая то в латентном, то в активном состоянии, окружает и пронизывает собою всю движущуюся материю" (примеч. перев.).

[90] "Как родник, глубок он и подвижен, точно бездна . . . Назови его бездной, как он глубок! Назови его Небом, как он обширен!" (The Li Ki, 1885. P. 327) (примеч. перев.).

[91] Впервые эта статья была опубликована в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 9 (57), June, 1884. P. 225, в виде приложения к редакционному ответу на одно из писем читателей (примеч. перев.).

[92] Впервые статья опубликована в журнале The Theosophist, vol. 4, No. 10 (46), July, 1883. P. 253-256. Текст включённой в сборник статьи несколько отличается от его журнального варианта (примеч. перев.).

[93] Ср.: Hymns of the Atharva-Veda, 1896. P. 309-310; Hymns of the Atharva-Veda, 1897. P. 224 (примеч. перев.).

[94] Ману, 2002. С. 30. В указанном месте "Законов Ману" говорится лишь о бесчисленности манвантар и ничего не говорится о четырнадцати ману, но, как Е.П.Б. и обещала выше, она, не вдаваясь в подробности, просто бегло, пунктиром обозначает основные понятия (примеч. перев.).

[95] Имеются в виду глобосферы (то есть "тела" Земли, отличающиеся между собой степенью материальности бытия), входящие в состав нашей земной планетарной цепи (примеч. перев.).

[96] Ману, 2002. С. 26-27 (примеч. перев.).

Слова Ману о том, что вначале он был сотворён Вираджем, после чего уже он сам произвёл на свет десять праджапати, которые произвели ещё семь ману, а те, в свою очередь, породили семь других ману (Manu, I, 33-36) [там же. С. 22], относятся к другим, ещё более древним таинствам и при этом служат ширмой, скрывающей за собой истинный смысл учения о семеричной [планетарной] цепи. — Е.П.Б.

[97] Иначе говоря, необходимо различать двух ману Вайвасвата: корневого Вайвасвату — аллегорический образ человечества, включающего в себя все семь рас 4-го Круга (в том числе и нашу, пятую), и "расового" корневого Вайвасвату — аллегорический образ человечества исключительно нашей, пятой, расы (примеч. перев.).

[98] Зиусудре. Имя "Издубар" связано с первоначально неверным прочтением имени этого героя. Как пишет Дж. Смит в своей книге "Халдейская версия начала бытия" (Smith, 1876. P. 167-168), "легенды об Издубаре излагают, на мой взгляд, историю библейского героя Нимрода. Они повествуют о приключениях знаменитого вавилонского царя, которого я временно именую Издубаром, поскольку пока невозможно точно передать фонетическое звучание его имени" (курсив мой — перев.).

Герой по имени Зиусудра связан с шумерским мифом о потопе, который, очевидно, лёг в основу вавилонского мифа, "известного в двух вариантах: в виде самостоятельного мифа об Атрахасисе, а также рассказа о потопе, вставленного в эпос о Гильгамеше (табл. XI …) … Он сохранился также в пересказах труда писавшего на греческом языке историка Бероса (4 - 3 вв. до н. э.)" (Афанасьева В.К., 1987. С. 468), где в греческой транскрипции имя героя превратилось уже в Ксисутра (примеч. перев.).

[99] См. George Smith, "Babylonia", p. 36. ["Согласно вавилонским источникам, до потопа существовало десять царей, первым из которых был Алорус. Своим числом они согласуются с упоминаемыми в книге "Бытие" десятью патриархами. Однако вавилоняне указывают какую-то запредельную продолжительность этого периода времени: по их оценкам, десять этих царей правили в течение 432 тысяч лет" (Smith, 1877. P. 36 — перев.)]. Но и здесь с 10 праджапати и с 10 упоминаемыми в "Книге чисел" сфирот происходит то же, что и с ману, — их общее число ужимается опять-таки до семи! — Е.П.Б.

[100] Упанишады считаются тайными, эзотерическими (рахасъя) сочинениями, выражающими истинную суть вед (Пахомов С.В., 2009а. С. 822). Термины "упанишады" и "рахасья" выступают обычно как синонимы (Рамаяна, 2006. Примечания. С. 777) (примеч. перев.).

[101] Monier-Williams, 1875. P. 35 (примеч. перев.).

[102] Слово упа-ни-шад, согласно авторитетнейшим брахманским источникам, означает "побеждать неведение путём обнажения сокровенного духовного знания". По объяснению Монье-Вильямса [там же — перев.], это слово происходит от корня шад и предлогов упа и ни и означает "нечто мистическое, что скрывается или лежит под внешней поверхностью". — Е.П.Б.

[103] Гимн пране (Hymn to Prána, Atharva-Veda, XI. 4). — Е.П.Б.

[Ср.: "Вертится восьмиколёсное с одним ободом". (Атхарваведа (Шаунака), 2007. С. 145) — перев.].

[104] Непосвящённые частенько путают карана-шариру с линга-шарирой. Поскольку карана-шарира описывается как внутренний зачаточный, латентный зародыш тела, то они и принимают её за линга-шариру. Оккультисты же рассматривают её как жизнь (жизненное тело), то есть дживу, которая в момент смерти исчезает, уходит прочь, предоставляя 1-му и 3-му принципам разлагаться и возвращаться к собственным первоэлементам. — Е.П.Б.

[105] Речь идёт о четырёх "метапараметрах" философии ньяя в области теории познания, которые определяются следующим образом: "субъект познания" (праматри), "источник знания" (прамана), "познаваемое" (прамея) и само "познание" (прамити) (Шохин В.К., 2009в. С. 238).

В "Ньяя-сутрах" перечисляются 12 основных прамей: Атман, тело, индрии, их объекты, познавательная способность (буддхи), ум-манас, деятельность, "дефекты" (доша), перевоплощение, "плоды" действий, страдание и освобождение (1.1.9) (Шохин В.К., 2009ж. С. 637; Ньяя-сутры, 2001. С. 157) (примеч. перев.).

[106] Падартха (санскр. padārtha — "объект слова") — термин инд. философии, имеющий грамматич. происхождение (от padasya arthaḥ — "значение слова", "референт" …) Если в лингвистике на первый план в падартхе выступает слово, то в философии — объект слова . . . В своём "классификационном" значении термин падартха близок термину таттва (суть) (Лысенко В.Г., 2009б. С. 587) (примеч. перев.).

[107] "Вайшешика-сутрах" (примеч. перев.).

[108] "Корень-пракрити — не-модификация, семь начиная с Великого — модифицируемые-модификации, шестнадцать же — модификации, Пуруша — не-модифицируемое и не-модификация" (Ишваракришна, 1995. С. 119) (примеч. перев.).

[109] Дословно: "непроявленный" (примеч. перев.).

[110] Танматры — тонкие принципы, "сущности", известных пяти первоэлементов, а махабхуты — плотные "тела" этих же пяти первоэлементов. Согласно "Прашна-упанишаде", в высшем атмане объединено всё: "И земля, и частицы [т.е. тонкая сущность — перев.] земли, и вода, и частицы воды, и огонь, и частицы огня, и ветер, и частицы ветра, и пространство, и частицы пространства . . . " (Прашна-упанишада, 1992. С. 195).

"В буквальном смысле слово "танматра" обозначает прототип или зачаток элемента, лишённого каких бы то ни было качеств. В эзотерическом же смысле танматры — это самые первые ноумены того, что в ходе эволюции становится космическим элементом в древнем понимании этого термина, а не в том смысле, как его понимает физика. Это логосы — семь эманаций (лучей) Логоса" (ТД, I, 2. Об элементах и атомах. С. 454. Примечание) (примеч. перев.).

[111] Пуруша пашу (санскр.) [от пуруша "человек" + пашу "домашнее животное"] Человек-животное (ETG).

[112] "14. Вследствие соединения с пятью вместилищами чистый атман будто уподобляется каждому из них, словно кристалл, соединенный с синим или иного [цвета] одеянием" (Шанкара, 1969. С. 159) (примеч. перев.).

[113] См. также таблицу в статье Субба Роу "Принцип семеричности с точки зрения различных индийских систем" (примеч. перев.).

[114] С аханкарой (примеч. перев.).

[115] Впервые статья была опубликована в двух номерах журнала The Theosophist: vol. 4, No. 5 (41), February, 1883, P. 104-105 и No. 6 (42), March, 1883, P. 138-139 под заголовком "A Personal and an Impersonal God". Текст включённой в сборник статьи отличается от его журнального варианта (примеч. перев.).

[116] Джон Стюарт Милль (John Stuart Mill, 1806 — 1873) был основателем позитивизма в Англии. Здесь речь идёт о его работе "Исследование философии сэра Гамильтона" (An Examination of Sir W. Hamilton's Philosophy, 1865) (примеч. перев.).

[117] См. "Белфастское выступление" Тиндаля — Т.С.Р.

[118] Буквально "внешнее" или "обращённое вовне" сознание. См. также УТ (примеч. перев.).

[119] Для удобства понимания и за неимением лучшего термина это последнее (ultimate), седьмое, состояние мы будем ниже называть "нулевым", тем более что этим термином пользовалась и ЕПБ, описывая это состояние лайя (примеч. перев.).

[120] Ср. с китайской концепцией "инь-ян" (примеч. перев.).

[121] Ещё раз напомним читателю, что под ментальным состоянием понимается то или иное состояние сознания (примеч. перев.).

[122] Под "физическим" Т. Субба Роу понимает не ту физическую материю, которая свойственная нашему физическому плану бытия, а некоторое тонкоматериальное, скорее субстанциальное, начало (примеч. перев.).

[123] То "мыслетворчество", о котором говорится в "Тайной доктрине" (примеч. перев.).

[124] Кшетра (см. выше статью "Брахманизм о семеричном принципе в человеке") (примеч. перев.).

[125] "Брахма-сутры" — базовый текст веданты, приписываемый Бадараяне (III-IV вв. н.э.) (Шохин В.К., Степанянц М.Т., 2009. С. 17) (примеч. перев.).

[126] Та сила или способность, которая порождает восприятие — Т.С.Р.

[127] Небытие (санскрит) (примеч. перев.).

[128] "Зародыш" (чинматра) космической идеации, сама космическая идеация и поле (чид-акаша), на котором последняя происходит (примеч. перев.).

[129] То же, что и бахирпраджня (примеч. перев.).

[130] Статья под этим названием ("Prakriti and Purusha") была впервые опубликована в журнале The Theosophist, vol. 4, No. 10 (46), July 1883. P. 248-251. Тот вариант этой статьи, который был включён в сборник "Пять лет теософии", представляет собой два коротких фрагмента этой довольно длинной статьи. Сама же статья была написана Т. Субба-Роу как критический ответ на опубликованную в том же номере журнала статью "Альморский свами своим оппонентам" ("The Swami of Almora to his Opponents"). О личности этого "альморского свами" см.: ПМ, № 54 и 57 (примеч. перев.).

[131] Упадхи — носитель — Т.С.Р.

[132] Джаграта — состояние бодрствования, то есть состояние, в котором возможно восприятие внешнего мира — Т.С.Р.

[134] Сушупти — экстатическое состояние; а авастхи — состояния праджни — Т.С.Р.

[135] Вайшванара — магнетический огонь, которым пронизана проявленная солнечная система — тот аспект единой жизни, в котором последняя представлена в самой объективной своей форме — Т.С.Р.

[136] Хираньягарбха — форма единой жизни, проявленная на плане астрального света — Т.С.Р.

[137] Сутратма — вечный зародыш проявленной Вселенной, пребывающий на поле мулапракрити — Т.С.Р.

[138] Букв. "Двадцать пять глав". Автором трактата является Мадхава Видьяранья Бхаратитиртха (сер. — 2-я пол. XIV в.) (Шохин В.К., 2009д. С. 489) (примеч. перев.).

[139] Адиштатха — то, что пребывает в другом принципе — действующий в пракрити активный агент — Т.С.Р. [То же, что и адхиштана. См. ниже УТ — перев.].

[140] Упадана (санскр.) — причина (примеч. перев.).

[141] Всё во Вселенной есть Брахма — Т.С.Р.

[142] Впервые эта статья ("Morality and Pantheism") была опубликована в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 2 (50), November, 1883. P. 33-34. Текст статьи незначительно отличается от её журнального варианта (примеч. перев.).

[143] Точнее, tuum. Имеется в виду принцип meum et tuum (досл.: "моё и твоё"), лежащий в основе понятия частной собственности (примеч. перев.).

[144] Притч., 19,17: "Благотворящий бедному даёт взаймы Господу, и Он воздаст ему за благодеяние его" (примеч. перев.)

[145] Мукти или мокша — освобождение от качественно обусловленного бытия (примеч. перев.).

[146] Обладатель священного знания (примеч. перев.).

[147] Специальные термины, применяемые в индийской философии и психологии для описания различных состояний сознания, в подробности которых здесь нет необходимости входить (примеч. перев.).

[148] Ср.: "Все, зависящее от чужой воли, — зло, все, зависящее от своей воли, — благо; необходимо знать это краткое определение блага и зла" (Ману, 2002. P. 160) (примеч. перев.).

[149] Впервые статья была опубликована в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 6 (54), March, 1884. P. 131-133 (примеч. перев.).

[150] Впервые опубликовано в журнале The Theosophist, vol. 4, No. 12(48), September, 1883. P. 295-310. Публикуемый в сборнике текст незначительно отличается от журнального варианта (примеч. перев.).

[151] Точнее, Corpus Inscriptionum Indicarum, 1877 (примеч. перев.).

[152] Гаудапада — учитель Говинды, наставника Шанкары. Жил, по преданию, в VI или VII в. Труды Гаудапады содержат первое систематическое изложение и истолкование философии адвайта-веданты (Альбедиль М., 1996а. С. 143) (примеч. перев.).

[153] "Фрагментами оккультной истины" (примеч. перев.).

[154] Едва ли нужно напоминать члену английского Т.О. о том, что речь здесь идёт лишь о таких тайнах, которые, даже будучи разглашены, не смогут обернуться оружием против человечества в целом или против его отдельных единиц — людей. Тайны же иного рода позволяется раскрывать в ходе серии посвящений лишь тем, кто состоит в регулярном ученичестве на протяжении многих лет. Человечество как единое целое должно вначале повзрослеть, достичь совершеннолетия, а это случится лишь ближе к началу шестой расы — и вот тогда только ему можно будет без страха открыть некоторые таинства подобного рода. Как знают некоторые чела (в том числе даже "мирские" чела), вриль — это не совсем выдумка. [Примечание автора или авторов письма — примеч. перев.]

[155] Фридерика Хауффе (Friederike Hauffe, 1801–1829). Всю свою недолгую жизнь, в течение которой страдала жесточайшими приступами судорог и нервной лихорадки, она пребывала в общении с миром духов. Подробно история её жизни описана Юстинусом Кернером (Justinus Kerner) в книге (в двух томах) "Die Seherin von Prevorst und ihre Gesichte in die Geisterwelt" ("Ясновидица из Префорста и её видения из мира духов") (1829). В английском переводе она известна под названием "The Seeress of Prevorst" (1845) ("Ясновидица из Префорста, или Откровения о внутренней жизни человека и о проникновении мира духов в тот мир, в котором обитаем мы"). На русском языке эта книга впервые вышла в России под названием "По ту сторону смерти. Записки ясновидящей" (СПб, 1909). В 2013 году русский перевод книги был опубликован в Москве под названием "Лишённые родины. Провидица из Префорста = Die Heimatliosen. Die Seherin von Prevorst" (примеч. перев.).

[156] Речь идёт об исследованиях сэра Уильяма Крукса (William Crookes, 1832-1919), выдающегося британского химика и физика, члена Теософского общества и члена Совета Лондонской ложи. В ходе подробнейшего изучения электрических разрядов в глубоком вакууме (трубка Крукса) он пришёл к выводу о существовании "четвёртого состояния материи", которое назвал "лучистой материей". Тем самым он проложил дорогу для открытия электрона. Своими бесстрашными исследованиями психических явлений (феноменов), которые он, невзирая на осуждение и насмешки со стороны науки, проводил при соблюдении строжайших условий испытания, У. Крукс привлёк к себе внимание Учителей, которые, как явствует из их писем, определённым оккультным образом оказали ему помощь в его работе.

Имя У. Крукса упоминается, в частности, в следующих источниках: ПМ (№ 47 и 59), "Письма Е.П. Блаватской А.П. Синнетту" (№ 102 - 105, 107 и 108), а также в ТД, I, 2, Дополнения. Гл. IX "Солнечная теория"; гл. XII "Древняя мысль в современных одеждах" и гл. XV "Боги, монады и атомы" (примеч. Б.М. Циркова).

Здесь и далее примечания Б.М. Циркова приводятся по изданию: BCW, vol. V, Compiler's Notes, pp. 263-275 (примеч. перев.).

[157] Зд.: Официальные предписания, циркуляры (лат.) (примеч. перев.).

[158] Иоганн Карл Фридрих Цёлльнер (1834-1882) — знаменитый германский астрофизик. Помимо того, что этот учёный внёс неоценимый вклад в астрономию, он проявлял также серьёзный интерес к медиумическим явлениям. Вместе с известным медиумом, д-ром Генри Слейдом, он произвёл обширные исследования в этой области. Разработанная им теория четырёхмерного мира и его обитателей заслуживает гораздо большего внимания, чем она получила на сегодняшний день со стороны учёных. Эксперименты, которые он провёл совместно с д-ром Слейдом, Цёлльнер подробно описал в своей книге "Трансцендентальная физика". С немецкого языка на английский эта книга была переведена Чарльзом К. Мэсси (Johann Karl Friedrich Zöllner, Transcendental Physics, London, 1880). Кроме того, в журнале "The Theosophist" (vol. 2, February, 1881. P. 95-97) вышла подробная рецензия на неё, написанная Е.П.Б.

Своей работой с д-ром Слейдом Цёлльнер был в том числе и напрямую обязан Е.П.Б. и полк-ку Олкотту, поскольку именно они выбрали Слейда в качестве наиболее подходящего медиума для исследований, проводившихся в 1876-1877 годах в Санкт-Петербургском Императорском Университете.

Интерес Цёлльнера к проблемам медиумизма был враждебно встречен со стороны некоторых научных кругов, а кое-кто из числа его бывших коллег счёл его исследования простой причудой. Гонения, которым он подвергся, по-видимому, сильно подорвали его здоровье, и он внезапно скончался от удара, сидя прямо за рабочим столом, когда от роду ему было всего 48 лет (примеч. Б.М. Циркова).

Необходимо отметить в этой связи, что печальную научную судьбу Цёлльнера разделил и великий русский учёный-химик А.М. Бутлеров (Бутлеровъ А.М., 1889). О серьёзном интересе, проявлявшемся в России к проблемам медиумизма, свидетельствует в том числе и книга А.Н. Аксакова "Предвестники спиритизма за последние 250 лет" (Аксаковъ А.Н., 1895) (примеч. перев.).

[159] Телескоп-рефлектор диаметром 182 см с фокусным расстоянием 17 м, построенный в 1845 г. ирландским астрономом Уильямом Парсонсом (третий лорд Росс) в его родовом поместье Бёр-Касл. Этот телескоп впервые показал структуру галактик (Сурдин В., 2012. С. 44) (примеч. перев.).

[160] Оптическая астрономическая обсерватория, работающая под управлением Калифорнийского университета в Санта-Круз (США). Расположена на горе Маунт Гамильтон (Калифорния) на высоте 1290 м. Функционирует с 1880-х гг. (там же. С. 194) (примеч. перев.).

[161] Эти цифры приводятся на основании математических расчётов, выполненных экзотерической западной астрономией. Неточность этих данных когда-нибудь будет доказана эзотерической астрономией. — Примеч. авт.

[162] Пустыню Гоби (примеч. перев.).

[163] Цит. по: Cocker, B.F., 1870. P. 228 (примеч. перев.).

[164] Proctor, 1871. P. 252 (примеч. перев.).

[165] Джозеф Норман Локьер (sir Joseph Norman Lockyer) (1836 - 1920) — английский астроном. Профессор Королевского колледжа, затем директор Солнечно-физической обсерватории в Южном Кенсингтоне. Занимался спектроскопией Солнца; независимо от П. Ж. Жансена открыл во время солнечного затмения протуберанцы и линии гелия в спектре Солнца до того, как этот элемент был обнаружен на Земле. Занимался также спектральной классификацией звёзд (Сурдин В., 2012. С. 197) (примеч. перев.).

[166] Урбен Жан Жозеф Леверье (Le Verrier U. J. J.) (1811 - 1877) — французский астроном. Исследовав взаимные возмущения планет, доказал (1839) устойчивость Солнечной системы. Изучив отклонения в движении Урана, вычислил массу и положение неизвестной планеты, влияющей на Уран. По указанным координатам И. Г. Галле открыл (23 сентября 1846 г.) планету Нептун (там же. С. 191) (примеч. перев.).

[167] Пьетро Анджело Секки (Pietro Angelo Secchi) (1818 - 1878) — итальянский астроном, один из пионеров астрофизики, сделавший первый спектральный обзор звёзд и предложивший их классификацию в соответствии с видом спектра. В 1833 г. вступил в орден иезуитов, получил образование в Римском иезуитском колледже . . . В 1863-1868 гг. Секки визуально изучил спектры около 4000 звёзд и первым выдвинул идею классификации звёздных спектров, разделив их на пять основных типов приблизительно в порядке убывания температуры поверхности звезды (как это подтвердилось позже) . . . Многие годы Секки изучал поверхность Солнца (пятна, гранулы, протуберанцы), разработал теорию его строения, основанную на представлении о газе, находящемся в состоянии сильного сжатия. Он доказал, что протуберанцы, наблюдаемые во время полного солнечного затмения, принадлежат самому Солнцу. Секки открыл многие особенности поведения протуберанцев и подобных им более мелких газовых выбросов, названных позже спикулами. Свои взгляды на природу Солнца он изложил в труде «Солнце» (1870), который получил широкую известность. В 1860 г. он впервые сфотографировал солнечную корону (там же. С. 339) (примеч. перев.).

[168] В пуранах содержится любопытный рассказ, связанный с этой темой. Сказывают, что однажды дэвы попросили великого риши Васиштху переместить Солнце в Сатья-локу. Риши передал эту просьбу богу Солнца. Тот, однако, ответил, что если он изменит своё местоположение, то все миры немедленно погибнут. И тогда риши вызвался прикрыть солнечный диск собственным платьем красного цвета (Kashay Vastram). Так он и сделал. С тех пор и считается, что это платье Васиштхи и является видимым телом Солнца. (В журнальном варианте статьи присутствует указание на то, что это примечание принадлежит и.о. редактора журнала Т. Субба Роу — перев.).

[169] Если бы "член английского Т.О." взял на себя труд обратиться к с. 11 книги "Magia Adamica", написанной его учёным соотечественником, Евгением Филалетом, то обнаружил бы там ясный намёк на различие между видимыми и невидимыми планетами — настолько ясный, насколько это было возможно сделать во времена, когда железные когти ортодоксии имели достаточно и власти, и желания, чтобы срывать живую плоть с костей еретиков. "Земля [как один из первоэлементов — перев.] невидима", — пишет он. Более того, "глаз ни одного человека ещё не видел земли, да её и не увидишь, пока не обратишься к искусству [магии]. Как сделать этот элемент видимым? — в этом и состоит главнейшая тайна магии . . . Что же до того отстойника, того грубого тела, по которому мы ходим, то это просто компост и никакая не земля, но он скрывает внутри себя землю . . . Одним словом, все элементы видимы, кроме одного, а именно: земли. Когда же достигнешь ты столь высокого совершенства, что поймёшь, почему Бог поместил землю in abscondito [то есть скрыл — перев.], то получишь превосходную фигуру, с помощью которой и познаешь самого Бога, как и то, насколько он видим и насколько невидим". Курсив принадлежит самому автору, поскольку у алхимиков была привычка выделять зашифрованные ими слова, имевшие двойной смысл. Здесь под словами "сам Бог", видимый и невидимый, подразумевается их lapis philosophorum [философский камень — перев.] — седьмой принцип Природы. [The Magical Writings of Thomas Vaughan. P. 84 — перев.]. — Примеч. авт.

[172] Верно, "об абсолютной точности в решении этой проблемы (проблемы расстояний между небесными телами и Землёй) просто-напросто не может идти и речи".

[173] Proctor, 1871. P. 174 (примеч. перев.).

[175] Сын Уильяма Гершеля (примеч. перев.).

[176] Джеймс Несмит (J. Nasmyth, 1808-1890) — шотландский инженер, конструктор парового молота и других станков для обработки металла, организатор и владелец машиностроительного предприятия в Манчестере, любитель астрономии, совместно с Дж. Карпентером написавший книгу о Луне и создавший гипсовую модель Луны (Сурдин В., 2012. С. 401). О его теории "ивовых листьев" см.: ТД I, 2, Дополнения, гл. VIII "Жизнь, сила или тяготение"; IX "Солнечная теория" и XIII "Научные и эзотерические свидетельства в пользу современной небулярной теории и возражения против неё" (примеч. перев.).

[177] Proctor, 1871. P. 224, fnote (примеч. перев.).

[180] Ibid. P. 225, fnote continued (примеч. перев.).

[181] Эта фраза Махатм построена с явным намерением вызвать в памяти у читателя слова из Деяний святых апостолов: "ибо мы Им [в английском тексте: "в Нём" — перев.] живём и движемся и существуем" (17, 28), где речь идёт о том, как Павел, осматривая святыни афинян, нашёл жертвенник, на котором было написано "неведомому Богу". "Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам," — говорит Павел. Из этого читатель, очевидно, должен заключить, что не только в физическом, но и в метафизическом смысле Солнце и выступает таким "богом" в нашей Солнечной системе (примеч. перев.).

[182] Proctor. Op. cit. P. 386 (примеч. перев.).

[183] Ibid. P. 384 (примеч. перев.).

[184] Ibid. P. 387 (примеч. перев.).

[186] Ibid. P. 386 (примеч. перев.).

[187] Ibid. P. 382 (примеч. перев.).

[188] Эдуард Франкленд (Edward Frankland) (1825 –1899) — английский химик-органик, член Лондонского королевского общества (1853) и Парижской АН (1895) (примеч. перев.).

[189] Proctor. Op. cit. P. 408 (примеч. перев.).

[190] Ibid. P. 412 (примеч. перев.).

[192] Ibid. P. 412-413 (примеч. перев.).

[193] "Помни о смерти" (лат.). Девиз философов-стоиков (примеч. перев.).

[194] Монашеский орден, следующий строгим правилам аскетизма. "Т[рапписты] обязаны 11 часов в сутки проводить в молитве, а остальное время посвящать тяжёлым полевым работам; вечером они по уставу должны работать несколько минут над сооружением для себя могилы, а спать в гробу на соломе. Помимо молитв, песнопений и "Memento mori", которое заменяет у них приветствие, они должны хранить глубокое молчание". (ЭСБЕ, 1901. С. 727) (курсив наш — перев.).

[195] Простонародье (лат.) (примеч. перев.).

[196] Святая святых (лат.) (примеч. перев.).

[197] Северо-восточная область Ирана. Ныне эта "соляная пустыня" носит название Деште-Кевир (примеч. Б.М. Циркова).

[198] Халиф Умар ибн аль-Хаттаб, известный как Умар I (590-644) (примеч. перев.).

[199] Серапеум или Серапей — главный храм Сераписа в Александрии (примеч. перев.).

[200] По древним преданиям считается, что изобретателем греческого алфавита был финикиец Кадм. "А финикияне эти, прибывшие в Элладу с Кадмом,.. принесли эллинам много наук и искусств и, между прочим, письменность, ранее, как я думаю, неизвестную эллинам". (Геродот. С. 254) (примеч. перев.).

[202] Так греки называли этрусков. Tursenoï (от греч. Τυρσηνός). Кроме того, в BCW, v. XV, рядом с этим словом указаны варианты Turshas и Tyrsenii, т.е. Таршас и Тирсений. Кроме того, в Ветхом Завете (Ис. 23, 1) присутствует указание на г. Фарсис (иврит: תרשיש — Тар-шиш) или Тирсений, то есть г. Тир (примеч. перев.).

[203] Первая древнегреческая колония в Италии, на побережье Тирренского моря, в Кампании. До настоящего времени сохранились развалины храма Аполлона с оракулом, свод и проходы пещеры Сивиллы (примеч. перев.).

[204] Британские острова (лат.) (примеч. перев.).

[205] Вейи — древний город этрусков, расположенный к северу от Рима (примеч. перев.).

[206] Сидон — город в Ливане, который сегодня называется Сайда (примеч. перев.).

[207] Троада — древняя область на северо-западе Малой Азии (примеч. перев.).

[208] Карл Рихард Лепсиус (Lepsius) (1810 – 1884), германский египтолог, археолог, филолог, член Прусской королевской Академии наук (примеч. перев.).

[209] Имеется в виду Музей египетского искусства Эббота (Abbott's Egyptian Museum), существовавший в Нью-Йорке с 1853 по 1860 гг. Основателем его был собиратель древностей британский врач Генри Уильям Чарльз Эббот (примеч. перев.).

[210] Город-крепость под названием Шахджаханабад, основанный в 1648 году (примеч. перев.).

[211] К Всемирной выставке 1851 года в лондонском Гайд-парке был построен Хрустальный дворец (примеч. перев.).

[212] Вероятно, имеется в виду Кносский лабиринт (примеч. перев.).

[213] Судя по всему, речь идёт о том месте книги, где А.П. Синнетт говорит о так называемой "восьмой сфере" (ближе к концу гл. VI. Кама-лока) (примеч. перев.).

[214] Автором ответа на этот вопрос является Е.П. Блаватская, как она прямо говорит об этом в "Тайной доктрине" (ТД, I, 1. C. 329) (примеч. перев.).

[215] В июньском номере журнала "Теософист" за 1883 год разгорелся спор по поводу учения Махатм о порядке прохождения импульса жизни по всей планетарной цепи Земли, а также по вопросу о присутствии представителей 5-го Круга среди человечества нынешнего 4-го Круга. Поводом к спору послужило письмо под заголовком "Космические кольца и круги" ("Cosmical Rings and Rounds"), направленное в редакцию журнала одним из читателей под псевдонимом "Изучающий оккультизм" ("A Student of Occultism"). В этом письме автор высказал ряд критических замечаний по поводу некоторых положений, изложенных в 7-м выпуске "Фрагментов оккультной истины". Сам 7-й выпуск "Фрагментов" был перед тем опубликован в апрельском номере журнала за тот же год, и автором его (точнее, выпусков IV-VIII) являлся А. Синнетт, подписывавшийся псевдонимом "Мирской чела" ("A Lay Chela"). В своём редакционном комментарии Е.П.Б. подчеркнула мнимость противоречий обеих сторон разгоревшегося спора, указав: " . . . у нас нет никаких сомнений в том, что при всех кажущихся разногласиях и "Изучающий оккультизм", и "Мирской чела" могли бы превосходно сойтись во взглядах, если бы они занимались изучением доктрины не урывками, как сейчас, на основе мелких и выдаваемых время от времени порций, а если бы они получили в своё распоряжение целостное учение и будь им объяснены те огромные различия, которые существуют между семью Кругами. Но таковы воля и желание тех, кто знает лучше нас о том, что годится к разглашению, а что следует ещё какое-то время придержать".

Разрешить спор между сторонами должен был "доверенный и высокий чела", С.Т.К. Чери (S.T.K*** Chary). Однако в своём письме-комментарии он сразу же указал на невозможность "предоставить хоть в какой-то степени удовлетворительное разъяснение" по указанным вопросам без соответствующего разрешения "Братьев". "Учителя", подчеркнул он, "на сегодняшний день обозначили своё учение по этому вопросу лишь в самых общих чертах, и в их намерения в данное время вовсе не входит давать разъяснения всего учения и во всех его подробностях. Никто, кроме доверенных учеников, не может всерьёз рассчитывать на получение от них таких разъяснений, которые связаны с тайнами посвящения, тем более, что такие разъяснения должны были бы оказаться разглашены всему миру. Те, кто уже получил содержащиеся во "Фрагментах" сведения, должны теперь сами воспользоваться собственной интуицией и самостоятельно определить с большей или меньшей точностью те детали учения, которые им не были сообщены."

Тем не менее, этот чела осветил отдельные вопросы этого учения, завершив своё письмо следующими словами: "Разумеется, высказанные здесь сомнения и разногласия могут получить своё удовлетворительное разъяснение в свете подлинного эзотерического учения по этому вопросу, и каждый продвинутый чела владеет им. Но поскольку эти священные числа и цифры могут быть предоставлены только доверенным и прошедшим посвящение ученикам, то помочь вашему корреспонденту мы можем лишь указанием на его заблуждения, не выдавая при этом того, к чему он должен прийти лишь собственным умом. Даже "Мирской чела" (то есть А. Синнетт) должен стараться посильно разобраться в этом учении с помощью собственной интуиции и умственных усилий" (прим. перев.).

[216] Μονάς [[монас]]. Слово же "монада" происходит от μονάς в родительном падеже — μονάδος (примеч. перев.).

[217] Первоначальному состоянию (лат.).

[218] В произведении "Роза мира" Д. Андреева они называются стихиалями. Вот как он описывает их: "Здесь мы касаемся тезиса, поддающегося изложению с некоторым трудом . . . Стихиалями называются те монады, которые проходят свой путь становления в Шаданакаре преимущественно сквозь царства Природы. При этом нельзя забывать, что аспектом своеобразного царства Природы является и человечество. Стихийные, именно стихийные силы, кипящие в нём и без которых немыслимо его существование, выражают, хотя и не исчерпывают, этот его аспект. Неудивительно поэтому, что есть и такие стихиали, которые связаны не с природой в общепринятом смысле слова, а с человечеством, с его стихийным, природным аспектом" (С. 91-92) (прим. пер.).

[219] Скорее, на линиях AD и DD. На линии AD ("Дух нисходит в материю") дух достигает своей максимальной точки обскурации, нулевой точки D. Материя же на отрезке DD ("Постепенное развёртывание формы") в той же точке D достигает своего предельного совершенства. На линиях DA ("Повторное восхождение духа") и DD ("Рассеяние формы") демонстрируется диаметрально противоположный процесс (примеч. перев.).

[220] Agassiz & Gould, 1848. P. 205-206 (примеч. перев.).

[221] Приведённая диаграмма указывает лишь на логику схемы эволюции, а не на историю эволюции сознания.

[222] Автором ответа на этот вопрос является Т. Субба Роу, как это оговаривается в редакторском примечании к журнальному варианту статьи (примеч. перев.).

[223] Слово "слои" ("strata") присутствует в официальном издании сборника "Five Years of Theosophy", по которому и осуществляется настоящий перевод. В журнальном же варианте использовано невнятное слово "Srata", которое Б.М. Цирковым истолковано как "Sruti" ("шрути") и в таком виде опубликовано им в BCW, vol. V, p. 179 (примеч. перев.).

[224] Шрингéри — "местечко в штате Карнатак, священное для шиваитов. В VIII в. Шанкара основал здесь храм богини Шарады (разновидность Дурги) и монастырь (питху), где сейчас находится резиденция одного из Шанкарачарий" (Дубянский А., 1996б. С. 466-467) (примеч. перев.).

[225] Barth, 1882. P. 89, fnote (примеч. перев.).

[226] Здесь и ниже в квадратных скобках помещён текст, присутствующий в указ. соч., но выпущенный в сборнике (примеч. перев.).

[227] Wilson, 1862. P. 201. (примеч. перев.).

[228] Кумарила Бхатта (Kumarila Bhatta) (ок. 600 — 700) — индийский религиозный деятель и философ, один из крупнейших представителей мимансы. С именем К.Б. связаны многие стороны брахманистского ренессанса, и прежде всего победа ортодоксии над буддизмом, непримиримым врагом которого К.Б. оставался на протяжении всей жизни (Пименов А.В., 2009. С. 468) (примеч. перев.).

[229] Или мыс Кумари — южная оконечность полуострова Индостан (примеч. перев.).

[230] Ашока — правитель империи Маурьев с 273 по 232 год до н. э. (примеч. перев.).

[231] Рой Раммохан (Roy/Ray Mohan/Rammohun) (14.08.1774 — 27.09.1833) — философ-гуманист, социальный и религ. реформатор, просветитель, правовед (Скороходова Т.Г., 2009. С. 684) (примеч. перев.).

[232] Wilson, 1819. P. xvii (примеч. перев.).

[233] Ibid. P. xviii (примеч. перев.).

[234] Рамануджа (легенд. годы жизни 1017-1137, по совр. оценкам, 1077-1157) — вишнуитский философ, основатель и главный представитель школы вишишта-адвайта-веданта (Псху Р.В., 2009. С. 677) (примеч. перев.).

[235] Анандатиртха или Мадхва (Мадхвачарья) (Бхагавадгита, 1999. С. 124). Мадхва (традиц. датировка 1198-1278; более совр. версия 1238-1317) — основатель религ.-филос. школы двайта-веданта (Шохин В.К., 2009д. С. 490) (примеч. перев.).

[236] Древнеиндийский лексикограф, автор "Бессмертного словаря" ("Амаракоша"). "Время жизни Амары Синха различные исследователи относят к разным периодам: от I века до Р.Х. (Г. Уилсон) до середины III века по Р.Х. (К. Лассен) или ещё позднее" (Dowson, 1879. P. 11) (примеч. перев.).

[237] Замечание Т. Суббы Роу здесь едва ли справедливо, поскольку у Уилсона так и написано: Kudali. Кудали — один из диалектов языка маратхи, бытующий в округе Сатара (штат Махараштра) в районе поселения Кудал (примеч. перев.).

[238] Вероятно, имеется всё-таки в виду династия Ганга, столицей у которых был город Скандапура (примеч. перев.).

[239] Ныне Карнатака (примеч. перев.).

[240] Смарта (приверженность смрити) — вообще человек, придерживающийся наставлений смрити [преданий — перев.], ортодоксальный брахман (Дубянский А., 1996а. С. 402) (примеч. перев.).

[241] Сборник литературных анекдотов о дхарском (Дхар — город в индийском штате Мадхья-Прадеш) царе Бходже. Сборник принадлежит перу Баллалы. (примеч. перев.).

[242] Анандатиртха или Мадхва. См. наше примечание выше (примеч. перев.).

[243] Область на юго-западном побережье Индии (примеч. перев.).

[244] Малабар — историческая область в Южной Индии между берегом Аравийского моря и горами Западные Гаты (примеч. перев.).

[245] Шаливахана — легендарный царь древней Индии. Именем его называется шака, то есть эра, начинающаяся с 78 г. н.э. (Dowson, 1879. P. 273) (примеч. перев.).

[246] Wilson, 1819. P. xv-xvi (примеч. перев.).

[247] Janardan Ramchenderjee. The Biographical Sketches of Eminent Hindu Authors (примеч. перев.).

[248] Город Кумбаконам находится в Южной Индии в штате Тамилнад (примеч. перев.).

[249] Или "Океан сказаний". Книга написана Сомадевой (XI в.) (примеч. перев.).

[250] Хроника, написанная кашмирским историком Калханой (XII в.) (примеч. перев.).

[251] Или "Пять книг". Сборник занимательных и дидактических рассказов. Авторство приписывается древнеиндийскому мудрецу Вишнушарману. Книга датируется примерно III-IV вв. н.э. (примеч. перев.).

[252] Парашурама — досл. "Рама с топором". Истребитель кшатриев. Одно из воплощений Вишну (примеч. перев.).

[253] Предание. В буквальном переводе "вспоминаемое". Смрити обычно противопоставляются шрути (букв. "услышанное") (примеч. перев.).

[254] Мандана Мишра (санскр. Mandana Misra) (кон. VI - нач. VII в.) — философ мимансы и адвайта-веданты, оказавший влияние на всю последующую традицию этих направлений (Шохин В.К., 2009е. С. 503) (примеч. перев.).

[255] Саяначарья (ок. XIV в.) — средневековый индийский комментатор вед, который создал наиболее авторитетный и наиболее полный комментарий к Ригведе, оказавший большое влияние и на современное толкование Вед (Ауробиндо, 2001. С. 401) (примеч. перев.).

[256] Гаудапада — учитель Говинды, наставника Шанкары. Жил, по преданию, в VI или VII в. Труды Гаудапады содержат первое систематическое изложение и истолкование философии адвайта-веданты (Альбедиль М., 1996а. С. 143) (примеч. перев.).

[257] "По ведантистской традиции, Гаудапада не был непосредственным наставником Шанкары и отделен от него по меньшей мере периодом жизни одного поколения. Под конец своего комментария к "Мандукья-карикам" Гаудапады Шанкара приветствует его как paramaguru — "великого учителя", или же "учителя учителя" (в живой цепи ведантистов, передававших наставление изустно, между Шанкарой и Гаудападой стоит некий Говиндапада — Govindapāda)" (Исаева Н.В., 1991. С. 27) (примеч. перев.).

[258] Теодор Голдштюкер (1821-1872) — германский санскритолог (примеч. перев.).

[259] Weber, 1878. P. 224, fnote (примеч. перев.).

[260] Мена́ндр I (греч. Μένανδρος) — индо-греческий царь с 165 до 130 года до н. э. (примеч. перев.).

[261] Древний и священный для индуистов город, где, по преданию, родился бог Рама (примеч. перев.).

[262] О толковании слова "явана" см. ниже (примеч. перев.).

[263] Сáгара — в индуистской мифологии царь Солнечной династии (примеч. перев.).

[264] Harivamsha, 2016 (примеч. перев.).

[265] Сюань-цзан — буддийский монах, странствовавший в VII веке по ряду стран Центральной Азии. В своей книге "Записки о странах Запада" он изложил разнообразные сведения об увиденных им странах (примеч. перев.).

[266] Гимнософисты (греч.) — Букв. "нагие мудрецы". Под этим термином обычно понимают индийских приверженцев брахманизма, йогов и аскетов (примеч. перев.).

[267] Этот город также называется Канчипурам или просто Канчи (примеч. перев.).

[268] Впервые опубликовано в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 1(49), October, 1883. P. 3-10 (примеч. перев.).

[269] Эти слова не следует толковать в том смысле, что именно через 12 тысяч лет на Земле может найтись хотя бы один представитель Шестой расы, а Пятая уйдёт под воду. Эти цифры приводятся лишь для того, чтобы лучше понять смысл возражения, высказанного в связи с вопросом о греках и Атлантиде. — Примеч. авт.

[270] Цитируемые слова нигде в работах М. Мюллера не обнаружены. Скорее всего, в кавычки заключена формулировка общего вывода, который делают "Адепты" (примеч. перев.).

[271] Müller, 1860. P. 13 (примеч. перев.).

[272] Не так давно на страницах журнала "Лайт" г-н Джеральд Мэсси изложил свою позицию по этому вопросу, которую мы считаем не вполне разумной. Так, по его мнению, история Атлантиды никак не связана с определённым геологическим событием, а представляет собой всего лишь древний астрономический миф. При всей своей интуиции и вопреки всем своим обширным познаниям г-н Мэсси всё-таки принадлежит к числу таких писателей, интенсивная исследовательская работа которых выработала некоторую односторонность мышления, затмевающую его трезвый рассудок. Если Геркулес сегодня представлен нам в виде созвездия, то из этого отнюдь не следует, что и героя с таким именем никогда не существовало. Если Всемирный потоп — Ноев потоп, — как доказано сегодня, является просто плодом воображения людей, незнакомых с геологическими и географическими реалиями, то это вовсе не означает, что в доисторические времена не случались какие-то местные потопы, а их было действительно немало. В древности любое земное событие люди обычно связывали с небесными телами. Они внимательно прослеживали историю жизни своих великих героев, обожествляли их и увековечивали их память в виде тех или иных звёздных скоплений столь же часто, как и персонифицировали чистейшие мифы и очеловечивали природные объекты. Сначала необходимо понять разницу между этими двумя типами мышления, прежде чем пытаться зачислять их в одну общую категорию. Вот, например, в Зондском проливе только что произошло землетрясение, которое унесло жизни более 80 тысяч человек (87903). В основном это были малайцы, дикари, с которыми мало кто из остального мира поддерживал отношения, и это ужасное событие вскоре будет забыто. Однако представьте себе, что с лица Земли оказалась бы сметена часть Великобритании — да ведь тогда содрогнулся бы весь мир. Но всё равно по прошествии нескольких тысячелетий мало кто вспомнил бы даже о таком ужасном событии, и в будущем может найтись какой-нибудь новый Джеральд Мэсси, который стал бы рассуждать об астрономическом характере островов Уайт, Джерси или Мэн и смысле их названий, и, возможно, он принялся бы доказывать, что, по правде говоря, на этом последнем острове настоящие живые люди никогда и не селились. А остров Мэн [по-английски буквально: "человек" — перев.] — это, по сути дела, "чистейший астрономический миф", символизирующий "человека, погружённого в небесные воды". Если легенда о погибшей Атлантиде — всего лишь "одна из того же разряда легенд, что и Аирьяна-Ваэджо и Джамбу-двипа", то, значит, она носит вполне земной характер, а следовательно, и вопрос о "мифологическом происхождении легенды о Великом потопе" остаётся пока что недоказанным. Мы утверждаем, что он так и не представил ни одного "бесспорного доказательства", несмотря на приведённые красноречивые теоретические рассуждения. — Примеч. авт.

[273] "Автохтон" (αὐτός "сам" + χθών "земля") (примеч. перев.).

[274] Классический период истории древней Греции. "Тот период мировой истории, который был современен самой античной мифологии, разбивался ею прежде всего на два огромных периода, на доолимпийский и олимпийский, границей между которыми было воцарение и окончательное торжество так наз[ываемых] олимпийских богов. Доолимпийский период — это время смутных переворотов и взаимных стихийных ниспровержений". "Воцарение Зевса" знаменовало собой "начало олимпийского периода" (Лосев А.Ф., 1996. С. 683-684) (примеч. перев.).

[275] "Население Италии в раннеримские времена было чрезвычайно пёстрым. В долине По и несколько южнее жили племена кельтов (галлов) . . . К востоку и югу от них, занимая всю Среднюю Италию и часть Южной, находились многочисленные племена италиков: к востоку от Тибра — умбры . . . К югу от умбров . . . в восточной части Средней Италии, находилась большая группа родственных им италийских племён, которая в учёной латинской литературе называлась сабеллами" (Ковалёв С.И., 2002. С. 57) (примеч. перев.).

[276] Древнее название р. Амударья (примеч. перев.).

[277] Müller, 1860. P. 12 (примеч. перев.).

[278] Ibid. P. 10 (примеч. перев.).

[279] Ibid. P. 13 (примеч. перев.).

[281] Несомненная опечатка. Имеется в виду явно Август Бёкх (August Böckh, 1785-1867), немецкий исследователь античной классики, филолог и антиквар (примеч. перев.).

[282] Müller, 1860. P. 13 (примеч. перев.).

[283] Выражение из Нового завета (2 Пет. 3, 8) в своей формулировке цитирует Макс Мюллер (ibid. P. 32) (примеч. перев.).

[284] Дугалд Стюарт (1753 — 1828) — шотландский философ, представитель школы "здравого смысла". Упоминает его в "Тайной доктрине" и Е.П.Б.: " . . . профессор Макс Мюллер,.. касаясь полного фиаско идей Дугалда Стюарта и Ко. в этой области, отмечает: "Дугалд Стюарт был достаточно умён, чтобы не понимать: если всё, что говорится о санскрите, соответствует истине, то из этого должен последовать ряд неизбежных выводов. А посему он поставил под сомнение само существование такого языка, как санскрит, и в своём знаменитом эссе он попробовал даже доказать, будто санскрит был искусственно создан по образцу греческого языка и латыни этими отъявленными прохвостами и лжецами, брахманами, а вся санскритская литература — сплошное надувательство" (ТД, II, 1. С. 905) (примеч. перев.).

[285] Или "виры самват" (конец VI в. до н.э.) (Лысенко В.Г. и др., 1994. С. 319) (примеч. перев.).

[286] О которой и задавался вопрос "членом английского Т.О." (примеч. перев.).

[287] Цитируемый источник не установлен (примеч. перев.).

[288] Цитируемый источник не установлен (примеч. перев.).

[289] Т.е. европеоидной (примеч. перев.).

[290] Кумбхакарна — персонаж эпоса "Рамаяна". В своей книге "Загадочные племена на Голубых горах" Е.П.Б. в следующих словах упоминает об этом герое: "Кумбхакарна, проклятый Брамой и уснувший под этим проклятием до самого падения Ланки великан, когда его убил Рама" (примеч. перев.).

[291] Рип ван Винкль — герой одноимённого рассказа Вашингтона Ирвинга. Однажды отправившись в горы, он заночевал там, и когда на следующее утро Рип ван Винкль вернулся в родную деревню, то оказалось, что прошло уже двадцать лет, за которые всё в стране переменилось, начиная с того, что Соединённые Штаты стали независимым государством (примеч. перев.).

[292] Müller, 1860. P. 14. Курсив принадлежит ред. журн. "Теос." (примеч. перев.).

[293] Ibid. P. 6: "Но и гораздо позднее находились люди, обладавшие осторожностью подлинного историка, вроде Нибура, которые предпочитали не выносить окончательного приговора по поводу истории такого народа, литература которого была только что возвращена миру, а потому и не успела ещё пройти через горнила филологической критики. В своих "Лекциях по античной истории" Нибур оставляет пустую страницу для истории Индии с тем, чтобы страница эта была заполнена позднее, когда из руды брахманских преувеличений и предрассудков будет наконец добыт чистый металл истории" (примеч. перев.).

[294] Ibid. P. 16. Курсив принадлежит ред. журн. "Теос." (примеч. перев.).

[295] Пракриты — среднеиндийские языки и диалекты, лёгшие в основу новоиндийских языков [от санскр. prakrta — простой, естественный] (Словарь русского языка, 1987. С. 357). Арья бхаша — "язык арьев" [bhāshā — речь, слово, говор, язык] (Махабхарата II, 1962. С. 160) (примеч. перев.).

[296] Цитируемый источник не установлен (примеч. перев.).

[297] Müller, 1860. P. 14 (примеч. перев.).

[298] Ibid. P. 32 (примеч. перев.).

[300] Max Müller's "History of Ancient Sanskrit Literature" — Ред. Теос.

Ibid. P. 33 (примеч. перев.).

[301] А как однобоки, как предвзяты в большинстве своём западные востоковеды! В этом убеждаешься, когда внимательно читаешь "Историю индийской литературы" Альбрехта Вебера — одного из наивысших, как считается, авторитетов в области санскритологии. Его постоянные перепевы одних и тех же мотивов христианства, которое он почти неприкрыто тщится выдать за единственный камертон, служащий мерилом для всех других религий, буквально насквозь пронизывают всю его книгу. Следы христианского влияния он усматривает не только в становлении буддизма и кришнаизма, но даже в формировании культа Шивы и связанных с ним легенд. Как он открыто заявляет, "вовсе не такой уж притянутой за уши гипотезой выглядит предположение о том, что исходят они от разбросанных по всей стране христианских миссионеров!" [Weber A., 1878. P. 307, note 360 — перев.]. Именитый востоковед, очевидно, забывает о том, что, невзирая ни на какие его усилия, ему никогда не удастся втиснуть ни ведийский период, ни периоды сутр и буддизма в эру христианства — в этакий мировой, как они полагают, контейнер всех древних вероучений, который кое-кто из востоковедов с такой охотой превратил бы в богадельню для всех древнейших религий и философий. Тибет и тот, как он полагает, не избежал "западного влияния". Но будем надеяться на прямо противоположное. Легко доказать, что ещё за два столетия до начала христианской эры буддийские миссионеры были столь же частыми гостями и в Палестине, и в Александрии, и в Персии, и даже в Греции, сколь многочисленны сегодня и христианские падре в странах Азии. Доктрины гностиков буквально пропитаны (как он вынужден в этом признаться сам) буддизмом. Учения Василида, Валентина, Бардесана и особенно манихеев — это же не что иное как простые ответвления от буддизма, и "в клятве отречения [от остальных учений] в этих доктринах, особенно у последних, отчётливо произносится имя Будды (Бодда)" [Ibid. P. 309, fnote 363 — перев.] — Ред. Теос.

[303] Барон Карл фон Райхенбах (или Рейхенбах) (1788 – 1869) Немецкий химик, промышленник, естествоиспытатель, философ, член Прусской Академии наук. Известен своими открытиями целого ряда химических продуктов, имеющих экономическую ценность (парафин, фенол и проч.). Ему принадлежит также открытие некой энергии (объединяющей природу электричества, магнетизма и теплоты), испускаемой всеми живыми существами, которую он назвал "од" или "одил". См. Reichenbach, 1851; Reichenbach, 1852; Reichenbach, 1968 (примеч. перев.).

[304] Строго говоря, эти семейства следует называть "геологическими расами", чтобы не смешивать их с позднейшими их продуктами — корневыми расами. Оккультное учение не признаёт библейской классификации с Симом, Хамом и Иафетом во главе, но восхищается (хотя также не принимает) недавней физиологической классификацией человеческих рас, разработанной Гексли, который подразделяет человечество на пять групп: австралоидов, негроидов, монголоидов, ксантохроидов и меланохроидов. При этом оно считает, что троичная система путаников-евреев всё же стоит ближе к истине. Оккультное учение знает лишь три резко различающихся между собой первобытных расы, возникновение, формирование и развитие которых протекало параллельно, pari passu, с возникновением, формированием и развитием трёх геологических слоёв: расы эти были чёрная, красно-жёлтая и бело-коричневая. — Ред. Теос.

[Об этом см. также: ТД, II, 1. С. 646, примеч. ЕПБ [397] (примеч. перев.)].

[305] Основание самого города Рима приписывалось Ромулу. Согласно легенде, девственная дочь царя города Альба-Лонги (весталка) Рея Сильвия, вследствие насилия, совершённого над ней богом Марсом, родила двоих близнецов: Ромула и Рема, которых злой правитель Альба-Лонги Амулий повелел бросить в воды реки Тибр. Но близнецы не погибли. Волна выбросила их на берег, где Ромула и Рема нашла и вскормила волчица, а позже воспитала пастушеская чета, Фавстул и Акка Ааренция . . . Через Альба-Лонгу легенда о Ромуле соединилась с преданиями об Энее (Всеобщая история религий мира, 2008. С. 241, 242) (примеч. перев.).

[306] Кристиан Маттиас Теодор Моммзен (1817–1903) — немецкий историк, филолог-классик, юрист и политик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1902 года за труд "Римская история", почётный гражданин Рима (примеч. перев.).

[307] Померий — священная черта города Рима (примеч. перев.).

[308] "Согласно некоторым нашим источникам, патриции делились на три трибы: Рамнов, Тициев и Люцеров. Уже древние толковали их как три племенных элемента: латинов, сабинов и этрусков. Такая точка зрения долго держалась в науке, но теперь она почти оставлена: если в коренном римском гражданстве можно установить присутствие двух этнических образований — латинского и сабинского, то этрусский элемент как нечто целое и компактное, по-видимому, отсутствовал. Поэтому в настоящее время склонны рассматривать три римские трибы как первичное деление одного племени. Такое же тройное деление мы находим у других италийских племён: умбров, сабинов. Аналогичное положение встречается в Греции у дорян (три филы) и ионян (четыре филы)" (Ковалёв С.И., 2002. С. 90) (примеч. перев.).

[310] Ibid. P. 71 (примеч. перев.).

[311] Туранцы или туры — "кочевое племя, враждебное иранцам . . . Авестийские туры, по-видимому, тождественны сакам." "Саки — Общее название ираноязычных кочевых племён так называемой "скифской" ветви. Первоначально саки, видимо, тождественны авестийским турам; в пехлевийских источниках под турами понимаются уже тюркские племена. В ахеменидских надписях "саками" называются все скифы" (Авеста в русских переводах, 1997. С. 464, 457) (примеч. перев.).

[312] Здесь.: "мир и любовь" (от лат. выражения pacta, conventa, stipulationes — договоры, соглашения и сделки) (примеч. перев.).

[313] Меланохроиды (или меланохрои) — тёмнопигментированные ("тёмные белые") группы. Ксантохроиды (или ксантохрои) — светлопигментированные ("настоящие белые") группы населения (примеч. перев.).

[314] От греч.: ἄλλος ("иной") + φῦλή ("(родовая) фила"; (у римлян) "триба") (примеч. перев.).

[315] Массалия — ныне г. Марсель (примеч. перев.).

[316] Ныне г. Картахена (Испания) (примеч. перев.).

[317] Эпир — название региона, расположенного между горной грядой Пинд и Ионическим морем (примеч. перев.).

[318] Эрехтей — в греческой мифологии афинский царь . . . Эрехтей, возможно, ввёл Панафинеи [самые крупные религиозно-политические празднества в античных Афинах, проводившиеся в честь покровительницы города богини Афины — перев.] и привил в Аттике культуру пшеницы (Тахо-Годи А.А., 1990а. С. 619) (примеч. перев.).

[319] Гомер, 1978. С. 58 (примеч. перев.).

[320] Адам [евр. ‏אָדָם‏‎, 'ādām — букв. "красный", связано с 'ādāmāh — "земля", первоначально, по-видимому, "краснозём"] (Иванов М.С., 2000. С. 280) (примеч. перев.).

[321] Эллин — в греческой мифологии царь Фессалии, внук Прометея, сын Девкалиона (вариант: сын Зевса) и Пирры. Эллин — мифический родоначальник эллинов (Ботвинник М.Н., 1990. С. 615) (примеч. перев.).

[322] Имя "Пирра" (Πύρρα) связано со словами πυρ, πυρός "огонь", "пламя". Отсюда и слово πυρραιος "огнецветный", "багряный" и целый ряд производных слов, связанных с цветом огня: рыжий, красный и т.д. (примеч. перев.).

[323] "Вот подробности о Фессалии. В целом же я могу сказать, что в древние времена она носила имя Пирреи по Пирре, супруге Девкалиона…" (Страбон, 1964. С. 420) (примеч. перев.).

[324] "В древних песнопениях … они славят порождённого землёй бога Туистона. Его сын Манн — прародитель и праотец их народа" (Тацит, 2010. С. 446) (примеч. перев.).

[325] "Он отдал коней, он также отдал Солнце, а также отдал Индра многопитательную корову, он отдал золотое сокровище, а, убив дасью, он защитил племя арийское" (Rig-Veda, 1857. Verse 9. P. 55). Ср.: "Он захватил скакунов, и солнце он захватил, Индра захватил корову, обильную питанием, И власть над золотом он захватил. Убив дасью, он поддержал арийскую расу" (Ригведа, 1989. Мандала III, 34.9. С. 326) (примеч. перев.).

[326] "Индра, герой, наберись силы, с которой ты раздавил Вриту, этого паука, сына Дану, и да откроется свет для арьи: дасью отодвинуты и поставлены по левую твою руку" (Rig-Veda, 1854. Verse 18. P. 233). Ср.: "Наберись силы, о герой, с помощью которой Ты рассёк Вритру, Дану, Аурнавабху! Ты раскрыл светило для ария. Дасью рухнул слева, о Индра" (Ригведа, 1989. Мандала II, 11.18. С. 248) (примеч. перев.).

[327] "Согласно ряду источников, Прометей как древнейшее божество сам вылепил первых людей из земли и воды (Apollod. I 7, 1), да ещё создал их смотрящими в небо, по подобию богов (Ovid. Met. I 81–88), но сделал это Прометей по воле Зевса (Fabulae Aesopicae 228 Hausrath.)" (Лосев А.Ф., 1990. С. 443) (примеч. перев.).

[328] Обратите внимание на слова Моисея о том, что для создания живого человека требуются земля и вода — Ред. Теос.

[329] Кармания (греч. Καρμανία) — древняя историческая область, которая располагается на юге современного Ирана (примеч. перев.).

[330] Страбон, 1964. Кн. XV, II, 8. С. 672 (примеч. перев.).

[331] Vishṇu Purāṇa, 1865. Ch. II. P. 111 и след. (примеч. перев.).

[332] "Это название можно толковать двояко: как "бессмертный словарь" или, что представляется более уместным, как "словарь, составленный Амарой или Амарой Синхой". Это древнейший из всех существующих на сегодняшний день словарь, один из самых знаменитых словарей классического санскрита" (Dowson, Amara-Kosha. P. 11). (примеч. перев.).

[333] "К северу от Ямакоти-паттаны находится Мальяват [гора], а к северу от Ромака [-паттаны] находится Гандхамаданна [гора]. Эти две горы окаймляются горами Нила и Нишадха, а пространство между двумя этими горами называется Илаврита [-варша]… Илаврита, окружённая горами Нишадха, Нила,.. отличается особым великолепием. Удивительный блеск этой стране придаёт её сверкающее золото, и вся она густо усеяна обителями бессмертных. В середине [Илавриты] стоит гора Меру, а состоит она из золота и драгоценных каменьев и служит обителью богам" (Vishṇu Purāṇa, 1865. P. 111, fnote.) (примеч. перев.).

[334] Гл. XV. Индия — колыбель человечества (примеч. перев.).

[335] Ману, 2002. Гл. I, 61-63. С. 26-27. В РИ ЕПБ приводит собственный английский перевод французского перевода (выполненного Loiseleur-Deslongchamps) "Законов Ману", о чём и указывает в примечании. (Lois de Manou, 1833. См.: РИ, 1, с. 785) (примеч. перев.).

[336] Аклá — древний город, расположенный в комарке [адм. районе] Куна-Яла на северо-востоке Панамы, примерно в пятидесяти километрах к северу от залива Ураба (примеч. перев.).

[337] Урабá — залив Карибского моря у северо-западного берега Южной Америки (примеч. перев.).

[338] То есть индийцами, так как по-английски слово "Indian" сегодня означает одновременно и "индиец", и (американский) "индеец" (примеч. перев.).

[339] Древние названия Амударьи и Сырдарьи (примеч. перев.).

[341] "Смело проникнув в неведомые области верхней Индии, прибыл Гистасп [царь, "мудрейший" отец Дария — перев.] в уединённое лесное место, в спокойной тишине которого жили только брахманы, обладатели возвышенной мудрости. Под их руководством он постиг, насколько был в силах, законы мирового движения, течения звёзд и чистые обряды священнодействий" (Марцеллин, 2005. С. 313) (примеч. перев.).

[342] Так римляне называли богов этрусского пантеона, которые составляли группу богов неизвестных по имени, никогда не упоминаемых и не изображаемых, а также богов, входившую в могущественную "коллегию" или "совет" при верховном боге (примеч. перев.).

[343] Так римляне называли этрусскую религиозную науку (disciplina etrusca), переданную людям богом Тагом (примеч. перев.).

[344] Таг или Тагес. Цицерон (Цицерон, 1985. Кн. II, XXIII. С. 261) называет его ещё и Тагетом. Согласно Цицерону, Таг появился прямо из земли во время пахоты и выглядел, как мальчик с седыми волосами. Он принёс этрускам закон, и некоторые исследователи считают, что он мог почитаться этрусками как первочеловек, или мифологический предок. Цицерон считает его внуком Юпитера (примеч. перев.).

[345] Тин или Тиния — верховный бог-громовержец этрусков. Неудивительно, что римляне отождествляли его со своим Юпитером. "По Плинию, Тин — глава богов, восседает на троне, который стоит на вершине северной горы. У его ног расстилается юг, в озираемых им пределах находятся восток и запад" (Наговицын А.Е., 2000. С. 247) (примеч. перев.).

[346] "Тлинкиты — это один из четырёх главных народов, населяющих Русскую Америку . . . У этих тлинкитов существует предание о мировом потопе, от которого люди спаслись в некоем огромном плавучем здании" (Müller, 1867. P. 338) (примеч. перев.).

[347] Лак (lakh) (хинди) — сто тысяч (примеч. перев.).

[348] Т.е. "Адепты" (примеч. перев.).

[349] Здесь: Установления (лат.)

[350] Впервые опубликовано в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 2(50), November, 1883. P. 35-44 (примеч. перев.).

[351] Речь, по-видимому, идёт о храме, расположенном в городе Бодх-Гая (или Бодхгая), где Будда Шакьямуни достиг просветления (примеч. перев.).

[352] Как будет показано в другой статье, самые свежие умозаключения генерала Каннингема относительно времени смерти Будды никак не подтверждаются недавно обнаруженными надписями. — Т. СУББА РОУ.

[354] Müller, 1860. P. 274. "Чандрагупта", — пишет далее Макс Мюллер, — "был дедом Ашоки и современником Селевка Никатора [полководца Александра Македонского — перев.]. Таким образом, если отталкиваться от китайской хронологии, то Ашока должен был жить . . . примерно в 850-750 гг. до Р.Х., а в соответствии с цейлонской — в 315 году до Р.Х." (примеч. перев.).

[355] Ibid. P. 266. (примеч. перев.).

[356] Так именуются буддисты в указанном сочинении Макса Мюллера (да и у Вебера тоже) (примеч. перев.).

[357] Следовательно (лат.) (примеч. перев.).

[358] Викрамадитья (Vikramāditya, бкрмāдт) — знаменитый царь Удджайини (Ujjayinī, 'вджйн), правивший в I в. до н. э. Удджайини (или Уджайн) — крупнейший политический и культурный центр Древней Индии в начале классической эпохи (Бируни, 1995. Примеч. С. 602) (примеч. перев.).

[359] The History of Indian Literature. Trübner's Series, 1882. P. 202. — Ред. Теос.

[360] " . . . Чандрагупте был присвоен титул Викрамадитья ("Тот, кто сияет как солнце")" (Синхараджа Таммита-Дельгода, 2010. С. 106) (примеч. перев.).

[361] "Как пишет Керн в своём Введении к Bṛihat-Saṃhitá of Varáha-Mihira, 5 ff. (1866), применение так называемой эры самват не наблюдается в ранние времена вообще, а астрономы начинают применять её лишь примерно после 1000 года" (Weber, 1875. P. 202-203, fnote) (примеч. перев.).

[362] Ibid. P. 203 (примеч. перев.).

[363] Op. cit. P. 203. — Ред. Теос.

[364] Sangs rgyas (тиб.). Тибетское наименование термина "будда" (Философия буддизма, 2011. Указатель терминов. С. 1009) (примеч. перев.).

[365] Здесь: "с порога" (лат.) (примеч. перев.).

[366] Müller, 1860. P. 275 (примеч. перев.).

[367] Weber, 1878. P. 58 (примеч. перев.).

[368] Ibid. Цитата несколько изменена. Дословно она звучит так: "А иначе даты этих двух "Грихья-сутр" окажутся по времени слишком близко к нам" (примеч. перев.).

[369] Да восторжествует гипотеза, даже если падут небеса! Ср. с римской пословицей: fiat justitia ruat caelum — "да восторжествует правосудие, даже если падут небеса" (примеч. перев.).

[371] "Астеризм — характерная группа звёзд, легко узнаваемая и имеющая собственное название. Большинство астеризмов состоит из ярких звёзд, принадлежащих одному или нескольким соседним созвездиям. Например: Ковш в созвездии Большая Медведица, Пояс в созвездии Орион, Голова в созвездии Дракон . . . " (Сурдин В., 2012. Астеризм) (примеч. перев.).

[373] Ibid. P. 250 (примеч. перев.).

[374] Яджнавалкья — риши, с именем которого ассоциировалась Белая "Яджурведа" (Ваджасанея-самхита). В индуистской традиции почитался как Йогешвара ("Владыка йоги") (Вигасин А., 1996. С. 478) (примеч. перев.).

[375] Weber, 1878. P. 7 (примеч. перев.).

[376] Во Введении к своему английскому переводу "Юга-пураны" (Yuga Purana, 1986. P. 3) Дж. Митчинер так характеризует это произведение: "Судя по всему, "Юга-пурана" представляет собой отдельную главу некоего труда, исследующего вопросы джйотиши ("астрологии" в самом широком смысле этого слова, но понимаемого также и в смысле изучения явлений природы в целом). Как следует из текста, автором его является либо Garga, либо Vṛddha Garga (т.е. "старший Гарга")". А далее он приводит список из двенадцати других названий, под которыми "Юга-пурана" фигурирует в самом же своём тексте, в числе которых находится и это название, Gārgī-saṃhitā (примеч. перев.).

[377] Селевкиды — династия правителей государства Селевкидов в 312-64 до н.э. Основатель — Селевк I Никатор (полководец Александра Македонского) (примеч. перев.).

[378] Weber, 1878. P. 251, fnote (примеч. перев.).

[379] Д-р Вебер, очевидно, не в курсе того, что этот выдающийся астроном носил гораздо более простое имя — Майя, а префикс "асура" нередко добавляли древнеиндийские авторы, когда хотели подчеркнуть его принадлежность к ракшасам. Брахманы считают его "атлантом" и одним из величайших астрономов и оккультистов погибшей Атлантиды [согласно журнальному варианту этой статьи, данное примечание принадлежит Т. Субба Роу, временно исполнявшему обязанности редактора журнала — перев.].

[380] Weber, 1878. P. 253 (примеч. перев.).

[382] Речь здесь идёт о надписях царя Ашоки, который именовался "Пиядаси", то есть "Угодный богам". Вот фрагмент из этой довольно длинной надписи:

"Даже лесных жителей, какие живут на земле, покорённой Угодным Богам, даже их он хочет умиротворить и снискать их расположение. Ведь о [своём] раскаянии и о причине [его] Угодный Богам рассказывает им для того, чтобы они устыдились и [никого] не убивали. Ибо Угодный Богам желает всем живым существам безопасности, самообладания, душевного спокойствия и мягкости. И ту победу Угодный Богам считает главной, которая [одержана с помощью] дхармы. И эта победа одержана им здесь и на всех границах, даже отстоящих отсюда на шестьсот йоджан, там, где царь йонов Антийока, а за этим царём Антийокой ещё четыре царя: Турамая, Антикини, Мака и Аликасудара . . . " (Ильин Г.Ф. и Вигасин А.А., 1980. С. 115).

"Ионы (Йоны) — в надписях Ашоки так именуется греческое и отчасти иранское население Арахозии.

Антийока — индийская форма имени царя государства Селевкидов Антиоха II Теоса (261 — 246 гг. до н. э.).

Турамая — индийская форма имени царя Египта Птолемея II Филадельфа (282 — 246 гг. до н. э.).

Антикини — индийская форма имени царя Македонии Антигона II Гоната (283 — 239 гг. до н. э.).

Мака — индийская форма имени царя Киренаики (эллинистического государства к западу от Египта) Магаса, который правил примерно с 300 до 250 г. до н. э.

Аликасудара — индийская форма имени царя Эпира Александра (умер между 252 и 247 г. до н. э.)" (там же. Указатель собственных имён и некоторых терминов. С. 235) (примеч. перев.).

[383] В этом месте Вебер приводит греческое наименование этого слова — Ἰάoνες (примеч. перев.).

[384] Варттика — толкование (Лысенко В.Г., 2009в. С. 595) (примеч. перев.).

[385] Weber, 1878. P. 220-221 (примеч. перев.).

[386] Müller, 1860. P. 507 (примеч. перев.).

[387] Удайпур — город в шт. Раджастхан. Основан махараджей Удай Сингхом в 1559 г. как столица княжества Мевар (Ульциферов О.Г., 2003. С. 503) (примеч. перев.).

[388] Раджпутана — историческая область, охватывает территорию современного шт. Раджастхан (там же) (примеч. перев.).

[389] Кумы — древнегреческая колония, основанная ок. 600 г. до н.э., позднее ставшая нынешним г. Неаполь (СИЭ, 1967. С. 86) (примеч. перев.).

[390] А далее профессор Вебер принимается за подтасовку хронологических дат. Делает это он так. В своём пылком желании "точно установить" время исторических событий, описанных в "Романтической легенде о Шакья Будде" (The Romantic Legend of Śakya Buddha) (в переводе Била [Beal]), он рассуждает так: "Чрезвычайно поразительны в этом смысле обнаруженные точки соприкосновения с христианскими легендами. Вопрос о том, кто у кого заимствовал, Бил благоразумно оставляет без ясного ответа. Но скорее всего (!!!) мы здесь имеем дело просто-напросто всё с тем же присвоением христианской легенды поклонниками Кришны" (с. 300).

Вот именно это любой индуист и буддист с полным на это правом всегда и назовёт "ложью" — либо сознательной, либо бессознательной. Легенды рождаются прежде истории, но умирают, когда на место вымысла приходит факт. Никакого особого ума не требуется для того, чтобы пересказывать все эти сказочные события, связанные с рождением Будды (особенно когда и трактовать их нужно эзотерически), но никто ещё не доказал, что интеллектуальных способностей индусов хватало лишь на то, чтобы бездумно заимствовать даже религиозные басни у умственно превосходящей их еврейской и греческой черни. Но как могли все эти сказки — а они возникли во II-III веках после смерти Будды, то есть в период, когда жажда прозелитизма и увековечения его памяти достигла своего наивысшего накала, — быть заимствованы из христианских легенд и затем присвоены, если эти христианские легенды были записаны лишь в I веке западной эры? Объяснить это способен разве только какой-нибудь германский востоковед.

Как в "Джатаках" показывает г-н Т.У. Рис-Дэвидс (T. W. Rhys Davids, Jataka Book), дело обстояло ровным счётом наоборот. Следует заметить в этой связи ещё и вот что. Как известно, самые первые "чудеса", связанные с Кришной и Христом, случились в неком Матхуре. Но такой город существует в Индии и поныне, и древность его названия целиком доказана. А вот что касается того Матхуры (вернее, египетской Матареи) из "Евангелия детства", где Иисус якобы сотворил первое своё чудо, то много веков назад уже пытались было установить это место по оставшемуся от какого-то старого дерева пеньку в пустыне, а больше от него ничего не осталось! — Ред. Теос.

[Под "Евангелием детства" здесь, очевидно, подразумевается апокриф, на русском языке сегодня известный под названием "Арабское Евангелие детства Спасителя" (Скогорев А.П., 2000). Вот как описывается в этом Евангелии событие, связанное с Матареей:

"Отправились оттуда они к той смоковнице, что ныне Матарейской зовётся, и явил в Матарее Господь Иисус водный источник, в коем Владычица Мария сорочку Его помыла. А от пота Господа Иисуса, Коего там водой она обливала, бальзам в той местности появился" (указ. соч. С. 384).

Как указывает в примечаниях А.П. Скогорев, "Матарея — пригород Гелиополя или Она, находившегося к северо-востоку от современного Каира. Матарейская смоковница почитается египетскими христианами до сих пор" (там же) (примеч. перев.)].

[391] См. Двенадцатую книгу "Махабхараты", сцену битвы Кришны с Калаяваной — Ред. Теос.

[392] В русском переводе она известна под названием "Повесть о Варлааме пустыннике и Иоасафе царевиче Индийском" (примеч. перев.).

[393] Скорее уж индуистским лингамам — Ред. Теос.

[394] В своём примечании на с. 274 Вебер ссылается на том I "замечательного сочинения" Раджендра Лала Митры "Древности Ориссы" (The Antiquities of Orissa, 1875), подчёркивая, что тот выступает так "из патриотических чувств" (примеч. перев.).

[395] Египетский Зал (The Egyptian Hall) на Пикадилли в Лондоне был построен в 1812 году Дж.Ф. Робинсоном для размещения в нём исторического музея (примеч. перев.).

[396] Кристофер Рен (Christopher Wren) (1632-1723), крупнейший английский архитектор и математик, автор проекта нового собора св. Павла в Лондоне и т.д. (примеч. перев.).

[397] Weber, 1878. P. 268, fnote 307 (примеч. перев.).

[398] Асклепиад (128-56 гг. до н. э.), древнеримский врач, по происхождению грек, основатель методической школы, медицинской системы, основанных на атомистике Эпикура (примеч. перев.).

[399] Weber, 1878. P.268, fnote (примеч. перев.).

[400] Статья была впервые опубликована в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 2 (50), November, 1883, pp. 38-43.

Кто является подлинным автором этой статьи, мы не знаем. Об этом не говорится ни в журнальной публикации, ни в выпущенном затем сборнике "Пять лет теософии", ни в BCW. Тем не менее, судя по её стилю, можно осторожно предположить, что она была написана Е.П.Б. на основании предоставленных ей Махатмами материалов. (примеч. перев.).

[401] Достойны лишь сожаления усилия, предпринимаемые профессором М. Мюллером к тому, чтобы дискредитировать любой буддийский памятник. Однако, если судить по открыто высказываемым суждениям его же собственных германских confrères [собратьев], он едва ли преуспел на этом своём поприще. В своей "Истории индийской литературы" ["The History of Indian Literature"] (раздел "Традиция, касающаяся времени жизни Будды" ["Tradition as to Buddha's Age", pp. 283-288] профессор Вебер вполне резонно замечает: "Никакой определённости, таким образом, пока что в этом вопросе достичь невозможно . . . Не внесли ясности и последующие обращения к этой теме со стороны Макса Мюллера (1859) ("Hist. A. S. L." p. 264 ff), Вестергаарда ("Über Buddhas Todesjahr, 1860), а также Керна ("Over de jaartelling der zuidelijke buddhisten" 1873)". И едва ли когда-нибудь внесут. — Примеч. авт.

[402] "Махаванса" (или "Махавамса") — "великая летопись Цейлона" (Mahāvaṃsa, 1912) (примеч. перев.).

[403] Сэр Джеймс Эмерсон Теннент (1804-1869) — известнейший английский путешественник и автор ряда книг. В 1845-1850 гг. занимал ответственную должность (Civil Secretary) в колониальном правительстве Цейлона. Ссылки на приводимые им данные можно найти у Ч. Дарвина, А. Брэма и др. Упоминает о нём и Е.П.Б. в своей "Разоблачённой Исиде" (примеч. перев.).

[404] Грек Мегасфен в 302 году до н. э. прибыл с посольством сирийского царя Селевка Никатора в столицу государства Магадха — Паталипутру.

Селевк Никатор (Победитель, ок. 356 — 281 до н. э.) — служил начальником конницы в армии Александра. Позднее, став уже царём Сирии, попытался было повторить поход Александра, но был разбит Чандрагуптой, с которым вынужден был заключить мирный договор в 303 г. до н.э. (примеч. перев.).

[405] Антиох I Сотер (ок. 324 до н. э. — 261 до н. э). Сын Селевка Никатора. Царь государства Селевкидов (примеч. перев.).

[406] Птолемей I Сотер — царь Египта в 323 — 283/282 годах до н. э. Соратник Александра Македонского, один из диадохов (полководцев Александра). Основатель династии Птолемеев (примеч. перев.).

[407] Магас Киренский (или Маг). Царь Кирены. Отец его, Филипп, был одним из сподвижников Александра (примеч. перев.).

[408] Антигон I ("Циклоп") (384-301 до н. э.) — один из полководцев Александра, наместник Лидии (примеч. перев.).

[409] Разумеется, нужно быть человеком совсем уж под стать Филарио, чтобы поверить, будто Александр Македонский или хоть кто-нибудь из перечисленных царей и в самом деле был "вассалом" Чандрагупты только потому, что так сказано в надписи Пиядаси. Ведь они не платили ему даже дани — просто перечисляли известный годовой налог за пользование северными землями, которые тот им уступил: об этом свидетельствуют его дарственные. Но при любом толковании из этой надписи со всей очевидностью следует одно: Александр никогда не был покорителем Индии. — Примеч. авт.

[Филарио — имя одного из персонажей пьесы У. Шекспира "Цимбелин". Филарио слишком легко доверился подложному письму — перев.].

[410] Та́ксила (греч. Τάξιλα, лат. Taxila), греко-римское название древнеиндийского г. Такшашила (санскр. "холм Змея" или "обтёсанный камень"). Находится в Пенджабе (примеч. перев.).

[411] Греческое название р. Биас, второй по важности реки в Пенджабе (приток р. Сатледж) (примеч. перев.).

[412] Кармания (Καρμανια) упоминается Страбоном (Страбон, 1964. Кн. XV, С726, 14, С. 674) и Флавием Аррианом (Арриан, 1993. Кн. VI) и др. Дрангиана (Δραγγιανη) упоминается Страбоном (там же. Кн. XI, C516, X. С. 487), Аммианом Марцеллином (Марцеллин, 2005. Кн. XXIII) и др. (примеч. перев.).

[413] О бедствиях, выпавших на долю греков, проходивших по "области гедросиев", ярко рассказывает Страбон (Страбон, 1964. Кн. XV, С723, 6-7. С. 671-672) (примеч. перев.).

[414] Флавий Арриан (ок. 86 — ок. 160 года н. э.) (примеч. перев.).

[415] Годы жизни Страбона: ок. 64/63 годов до н. э. — ок. 23/24 годов н. э. (примеч. перев.).

[416] Или Диодор Сицилийский (ок. 90 — 30 гг. до н. э.) (примеч. перев.).

[417] Ок. 45 г. н.э. – ок. 127 г. н. э. (примеч. перев.).

[418] Даты рождения и смерти точно неизвестны и определяются в целом I веком н.э. (примеч. перев.).

[419] Временно или условно (лат.) (примеч. перев.).

[420] 581-618 гг. н.э. (примеч. перев.).

[421] Упоминание о "Чинахуна" (китайцах и гуннах) в "Бхишмапарве" (в Книге Шестой, или Книге о Бхишме — перев.) "Махабхараты" является очевидной позднейшей вставкой, поскольку об этом ничего не говорится в древней рукописи, сохранившейся в Южной Индии. — Примеч. авт.

[В "Бхишмапарве" упоминаются "чины" (Махабхарата, 2009. С. 26). Как указывается в прилагаемом Словаре географических и этнических названий, под "чинами" понимаются китайцы (там же. С. 448) (примеч. перев.).]

[422] Возможно, имеется в виду первый правитель китайского царства Цинь — Цинь Шихуанди (259-210 гг. до н.э.). Время царствования: 245-210 гг. до н. э. В буквальном переводе это имя означает "великий император Основатель Цинь". Слово хуанди означает "император" (примеч. перев.).

[423] Татхáгата — "так приходящий и так уходящий". Один из эпитетов Будды (Буддизм, 1992. С. 6) (примеч. перев.).

[424] Или Манасаровар (примеч. перев.).

[425] Учителя-аскеты (примеч. перев.).

[426] Его не следует путать с другим Кашьяпой — ведийским и индуистским мудрецом, одним из семи великих риши, сыном Брахмы (примеч. перев.).

[427] Чандрагупта Маурья — правитель Сев. Индии, основатель Мауръев государства. Правил ок. 322 - ок. 300 до н. э.; по др. данным — с 314-312 по 292 или 290 до н. э. Согласно буддийским источникам, происходил из кшатрийского рода Мория, но есть сообщения и о том, что он принадлежал к варне шудр (Ильин Г.Ф., 1974. С. 810-811) (примеч. перев.).

[428] Трудно сказать, какое именно озеро имеется здесь в виду, но очевидно, что находилось оно не в Китае, а именно в Тибете, поскольку под именем "Бод-Юл" понимался Тибет: " . . . сами же туземцы называют свою страну Бод или Бод-юл, что значит "страна народа Бод" (ЭСБЕ, 1901. С. 142) (примеч. перев.).

[429] Hsiung-nu (Xiongnu) — сюньюнь (народ хунну) (примеч. перев.).

[430] О нём более подробно ниже (примеч. перев.).

[431] Читтагонг — ныне город на юго-востоке Бангладеш (примеч. перев.).

[432] Поскольку востоковеды не располагают записанной историей этих семи статуй, то, несомненно, они причислят её к разряду "откровенных небылиц". Тем не менее, происхождение статуй и их история именно таковы, как о них здесь рассказано. Они восходят по времени к первому Собору, состоявшемуся в Раджагрихе в разгар войны, последовавшей за смертью Будды, то есть год спустя после его кончины. Произойди этот Собор в Раджагрихе на 100 лет позже, как утверждается некоторыми, и на нём уже не мог бы председательствовать Махакашьяпа, друг Шакьямуни и его собрат-архат, так как ему к тому времени должно было бы исполниться уже двести лет. Второй Совет, или Собор, состоявшийся в Вайшали, произошёл не через 100 и не через 110 лет, как кое-кто утверждает, а через 120 лет после достижения [Буддой — перев.] нирваны, чтó случилось лет за двадцать с небольшим до физической смерти Татхагаты [состояния нирваны Сиддхартха достиг на 49-й день пребывания под деревом Бодхи, после же его физической смерти состоялся переход в состояние паринирваны — перев.]. Этот Собор состоялся в обширной пещере Саптапарна (Саттапанни в "Махавансе") близ горы Вайхара [ныне Вайбхара-гири — перев.] (в палийских рукописях — Вебхара), что стоит у Раджагрихи, древней столицы Магадхи. О его повседневной жизни рассказывают воспоминания, записанные племянником царя Аджаташатру, любимым бхикшу Махачарьи. Эти тексты с тех пор всегда хранились у настоятелей первого ламасерия [монастыря — перев.], построенного архатом Кашьяпой в Бод-Юле, причём большинство владык этого монастыря происходили из династии Морьев, и в Индии по сей день живут три потомка этого некогда царского рода. Тот древний текст, о котором мы говорим, представляет собой документ, записанный на магадхском алфавите анудрута (мы отрицаем, что как этот, так и любой иной испокон веков бытующий в Индии алфавит — деванагари, палийский или дравидский — является вариантом или производным от финикийского). Но вернёмся к текстам. Так вот в них утверждается, что пещера Саттапанни (в те дни её именовали " пещерой Сарасвати" и "бамбуковой пещерой") получила своё последнее название следующим образом.

Когда наш Господь впервые погрузился в ней в дхьяну, она представляла собой обширную пещеру естественного происхождения, состоявшую из шести залов — по 50-60 футов в ширину и 33 в высоту. Однажды, когда Господь наш поучал собравшихся собратьев под открытым небом, он сравнил человека с растением саптапарна ("семилистным") и показал им, как, оторвав его первый листок, можно легко оторвать и все остальные — все, кроме последнего, седьмого, листка, напрямую связанного со стволом. "Братья", — сказал он, — "в каждом Будде заключено семеро Будд, а в каждом нашем собрате — по шесть бхикшу, но лишь один Будда. Что такое семь? Это семь ветвей полного и окончательного знания. А что такое шесть? Это шесть органов чувств. А что такое пять? Это пять первоэлементов-стихий иллюзорного бытия. А что такое один — число, которое означает также и десять? Тот является истинным Буддой, кто разовьёт в себе десять форм святости и подчинит их все одному — "гласу безмолвия" (имея в виду Авалокитешвару)". После этого Татхагата велел скале сдвинуться со своего места по его слову и отколоть от себя ещё один, седьмой, зал, пояснив при этом, что и скала также семерична и что имеет она также семь фаз развития. С той поры и стала зваться эта пещера Саттапанни или Саптапарна.

После того как состоялся первый Собор, по приказу царя были отлиты из золота семь статуй Бхагавата, и каждая из них была положена в один из семи залов пещеры. В последующие времена, когда благой Закон был потеснён вероучениями, в большей степени построенными на чувственном восприятии мира, а значит, и более понятными простонародью, они попали в распоряжение нескольких вихар [монастырей — перев.], а затем судьба их сложилась указанным образом.

Таким образом, когда, опираясь на авторитет южно-буддийских священных традиций, г-н Тёрнер [Turnour, редактор перевода "Махавансы" и переводчик первых 38 её глав (Müller, 1860. P. 267, fnote) — перев.] утверждает, что пещера эта получила своё название от растения саттапанни, то он говорит сущую правду. В журнале "Археологические исследования в Индии" ("Archæological Survey of India") мы читаем о том, что, по мнению ген. Каннингема, ею является пещера, расположенная неподалёку и в той же горной гряде Вайхара, но мы самым решительным образом заявляем, что это не наша пещера Саптапарна. В то же время, описывая упомянутую Фа Сянем пещеру Чета, главный инженер г. Бодхгая, г-н Беглар, полагает, что это и есть та самая пещера Саптапарна, и он прав. Объяснение здесь простое: и эта пещера, и пещера Пиппала ["Обычно Будда, закончив трапезу, сидел здесь в медитации", — пишет в своих записках Фа Сянь (Фа Сянь, 1990. С. 334) — перев.], и остальные упоминаемые нами пещеры — все они связаны со слишком священными для буддистов событиями и на протяжении веков использовались слишком многими поколениями бхиккху вплоть до времени их ухода из Индии, чтобы местонахождение этих пещер могло так легко выветриться из памяти. — Примеч. авт.

[433] Имеется в виду ланкийский царь Дуттхагамани (примеч. перев.).

[434] Автор статьи приводит текст "Махавансы" в переводе Макса Мюллера (Müller, 1860. P. 268) (примеч. перев.).

[435] Автор статьи цитирует с некоторыми изменениями текст "Махавансы" в переводе М. Мюллера (Ibid. P. 269) (примеч. перев.).

[436] Столица шакьев, в которой родился принц Сиддхартха (примеч. перев.).

[437] "Благосущный — Sugata, тиб. bde bar gshegs pa — эпитет Будды, Просветлённого, как "существующего ради добра, блага, счастья". "Сугата" является распространённым эпитетом Будды, часто не переводимым с санскрита на европейские и русский языки или заменяемым словами "Будда", "Татхагата", и занимает седьмое место в известном списке 81 эпитета Будды" (Андросов В.П., 2008. С. 320) (примеч. перев.).

[438] Один из эпитетов Будды (примеч. перев.).

[439] Епископ Биганде, изучив все доступные ему бирманские источники, откровенно признаёт, что "история Будды оставляет практические сплошное белое пятно в понимании того, чем он занимался и что проповедовал в течение почти двадцати трёх лет" (vol. I, p. 260). — Примеч. авт.

[Примеч. Б. Циркова (BCW, vol. V. P. 274, note 52): "Данная ссылка относится к книге Биганде "The Life or Legend of Gaudama, the Budha of the Burmese", Rangoon, 1866].

[440] "Повелитель мира", "Владыка мира" ("Lord of the World") (ТД, II, 1. С. 367) (примеч. перев.).

[441] Müller, 1860. P. 267. Курсив Ред. Теос. (примеч. перев.).

[442] Шакьясинха — "Шакья-лев". Один из эпитетов Будды (примеч. перев.).

[446] Опера "Роберт-дьявол" (Robert le diable) была написана Дж. Мейербером (1831) (примеч. перев.).

[447] Эдуард Исповедник (ок. 1003 – 1066) стал последним английским королём, имевшим англосаксонское происхождение (Матузова В., 2013 (примеч. перев.).

[448] Müller, 1860. P. 265-266 (примеч. перев.).

[449] Ibid. P. 268 (примеч. перев.).

[450] В цитируемой книге М. Мюллера эта фраза отсутствует. Правда, Б. Цирков в своём примечании (BCW. Vol. V. P. 274, note 54) обращает внимание на с. 266, где присутствует следующая фраза: "Во всём, что было до того, хронология опирается на традицию и полна всякого вздора" (примеч. перев.).

[451] 498-514 гг. н.э. (примеч. перев.).

[454] Ibid. P. 264 (примеч. перев.).

[455] Ibid. P. 269.

Во всех цитируемых фрагментах курсив принадлежит автору статьи (примеч. перев.).

[456] Ibid. P. 266 (примеч. перев.).

[457] Ibid. P. 262 (примеч. перев.).

[458] Здесь: "вместе с нею" (лат.) (примеч. перев.).

[459] "Самма-Самбудда (пали) Этот термин употребляется буддистами-мистиками и раджа-йогами для обозначения полного и окончательного знания всей череды собственных прожитых в прошлом жизней. Память такого рода обретается через практику подлинной внутренней йоги, или самоконтроля. В более широком смысле этот термин обозначает полное или окончательное пробуждение — в том смысле, что вся высшая природа индивида полностью пробуждена и приведена в действие, чтó в этом случае дарует человеку фактическое всезнание о природе нашей Солнечной системы. Кроме того, человек в данном случае обретает и огромные духовно-психические способности. Это полный расцвет духовной монады и её самосознания, достигаемого в человеке и посредством человека, пришедшего к столь высокой степени духовного развёртывания, это слияние в единое целое с логосом космоса (ETG). (примеч. перев.).

Кроме того, это один из титулов Гаутамы Будды, характеризующий его абсолютное внутреннее просветление" (примеч. перев.).

[460] Абхиння (пали abhiññä), абхиджня (санскр. abhijñā) — 1) непосредственное постижение дхарм, т.е. реальности "как она есть" (ятхабхутам), как необходимый элемент практики благородного Восьмеричного пути . . . ; 2) три или шесть разновидностей "высших знаний", или сверхчувственных способностей, являющихся результатом занятий определёнными видами медитации (Лысенко В.Г., 2011. С. 75) (примеч. перев.).

[461] Weber, 1875. P. 288 (примеч. перев.).

[462] Müller, 1860. P. 263 (примеч. перев.).

[463] Или г. Варанаси (Бенареса) (примеч. перев.).

[464] Таранатха, Дараната Гунга Ньинбо (1575 - I634) — тибетский историк, крупный религиозный деятель, знаток санскрита; восстанавливал и собирал памятники истории Тибета. Его переводы санскр. грамматич. сочинений вошли в состав тибетского канона; он является также автором историч. сочинений, более известен как автор "Истории Индии" (1608) (Огнева Е.Д., 1992. С. 238) (примеч. перев.).

[465] Эллинизированное имя Чандрагупты (примеч. перев.).

[466] Müller, 1860. P. 299 (примеч. перев.).

[467] Ма Дуаньлинь (1245 — 1325) — китайский астроном, историк и энциклопедист (примеч. перев.).

[468] Müller, 1860. P. 300 (примеч. перев.).

[469] Статья впервые опубликована в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 2 (50), November, 1883. P. 43-44 (примеч. перев.).

[470] Гая — город в штате Бихар, Индия (примеч. перев.).

[471] Месяц картика (или карттика) — конец октября-начало ноября (примеч. перев.).

[472] Как отмечает Б.М. Цирков в своём примечании (BCW, vol V. P. 275), цитируемый текст взят Т.С. Роу из журнала Archaeological Survey of India. Four Reports made during the years 1862-63-64-65, by Alexander Cunningham, C.S.I., Śimla, 1871, vol. I, P. 1. Сразу после цитируемого текста к имени Макса Мюллера добавлено следующее примечание:

"Тогда же я представил эту дату для анализа своему учёному другу, широко известному астроному [и переводчику "Сурья-Сиддханты" — перев.] Бапу Дэве Шастри. По его расчётам, 1-е число картик бади в 1276 году по Р.Х. выпадало на пятницу; в 1342 году по Р.Х. — на понедельник; а в 1341 году по Р.Х. — на среду, 7 октября по новому стилю. Это значит, что начало буддийского летоисчисления должно приходиться на 478 год до Р.Х." (примеч. перев.).

[473] Саурамана — солнечный календарь, чандрамана — лунный календарь, а бархаспатьямана — календарь, основанный на обращении Юпитера (Surya Siddhanta, 1861. P. 91).

В главе XIV "Сурья-Сиддханты", которая называется "О видах времени", говорится следующее:

"1. Существует девять ман (видов [или мер — перев.] времени): Брахма (время Брахмы), Дивья (время богов), Питрйя, Праджапатья, а также время Юпитера, Солнца, Земли, Луны и звёзд.

2. Четыре маны: солнечная, лунная, звёздная и земная (всегда) применяются в нашем мире, тогда как мана Юпитера и остальные маны . . . (применяются) не всегда" (Op. cit. P. 91-92) (примеч. перев.).

[474] В традиционном индийском календаре солнечный день — "диваса" — делится на 60 частей (гхатика), каждая из них равняется 24 минутам (Краснодембская Н., 1996. С. 346) (примеч. перев.).

[475] Астрономический ежегодник, или альманах, — справочное издание, обычно выходящее ежегодно и содержащее предвычисленную на будущий год информацию об изменяющихся характеристиках астрономических объектов (координаты Солнца, Луны и планет, фазы Луны, положения спутников Юпитера, солнечные и лунные затмения, звёздное и солнечное время, покрытия звёзд Луной и астероидами и т. п.) (Сурдин В., 2012. С. 40) (примеч. перев.).

[476] Сентябрь-октябрь (примеч. перев.).

[477] Или адхимаса. "Если два лунных месяца завершаются в тот момент, когда Солнце находится лишь в одном знаке зодиака, второй из них называется адхимаса (дополнительный)" (Surya Siddhanta. P. 8, fnote). Дополнительный месяц вставляется для согласования лунного и солнечного календарей аналогично тому, как добавляется 29 февраля в этих же целях (примеч. перев.).

[478] Или Титхи-кшая. "Если из лунных суток нужно вычесть земные (Savana), то остаток и составит сутки, называемые Титхи-кшая (выпадающие [вычитаемые — перев.] сутки)" (Ibid. P. 6, fnote) (примеч. перев.).

[479] Впервые опубликовано в журнале The Theosophist, vol. 4, No. 2 (38), November, 1882. P. 30-31; vol. 5, No. 3 (51), December, 1883. P. 70-72 (примеч. перев.).

[480] Мохини М. Чаттерджи (примеч. перев.).

[481] Чхандогья-упанишада — М.М.Ч.

[482] "Это Сущее (то, которое произвело огонь, воду и землю) подумало: "Дай-ка я войду в троих этих сущих (огонь, воду, землю) с помощью этого живого "я" (джива-атмана) и дай-ка уявлю (разовью) имена и формы". Примеч.: "Это живое "я" — как бы всего лишь тень высшего "я". Как Солнце, отражённое в воде, не страдает от движения воды, так и подлинное "я" не способно испытывать ни наслаждения, ни боли — их испытывает только живое "я" (Khândogya-Upanishad, 1879. VI Prapathaka, 4 Khanda. P. 94-95). Ср.: Чхандогья Упанишада, 1991. Ч. VI. Гл. 3. 2. С. 110) (примеч. перев.).

[483] Это труднопереводимое слово обозначает совершение того или иного действия ради удовлетворения мирского желания — М.М.Ч.

[484] В том смысле, в каком этот термин встречается ведантистских произведениях, он понимается, как правило, неверно. Он не означает отрицания всего, а под ним понимается "то, что не проявляет истину", "иллюзорное" — М.М.Ч.

[485] Этими тремя качествами являются саттва (благость), раджас (скверна) и тамас (тьма). Удовольствие, боль и безразличие считаются объективными принципами — Ред. Теос.

[486] Чхандогья-упанишада — М.М.Ч.

[487] Эта часть текста здесь изложена более сжато, чем об этом говорится в оригинале — М.М.Ч.

[488] В посмертной жизни (примеч. перев.).

[489] Сюда входит весь ряд рупа-локи (мира форм), о котором говорит эзотерическая буддийская философия — М.М.Ч.

[490] То есть пуруша — М.М.Ч.

[491] То есть пракрити — космическая материя, пребывающая в одном из своих состояний независимо от того, способны мы или не способны их воспринимать — М.М.Ч.

[492] Блаженство есть майя или шакти, то есть та творящая энергия, которая производит изменения в состоянии пракрити. Как сказано в шрути (в "Тайттирия-упанишаде"), "все эти бхуты (первоэлементы) воистину рождаются из Блаженства: родившись из него, они живут, и они возвращаются и погружаются в Блаженство" — М.М.Ч.

[493] Пять тонких первоэлементов, таким образом, образуют плотные: каждый из этих пяти тонких первоэлементов делится на восемь частей, и четыре части одного первоэлемента вместе с одной частью каждого другого образуют особое сочетание. В результате возникает плотный первоэлемент, соответствующий тому тонкому первоэлементу, части которого преобладают в этом сочетании — М.М.Ч.

[494] Этими шестью изменениями являются: рождение, смерть, существование во времени, рост, разложение и изменение в субстанции (паринáм) подобно тому, как молоко после сворачивания превращается в жидкую сыворотку — М.М.Ч.

[495] В тайных комментариях говорится о семи. Дело в том, что они не разделяют губы на "верхние" и "нижние". Кроме того, к этим семи центрам в них добавляются ещё и семь расположенных в голове проходов, которые соединяются с вач и находятся под воздействием с её стороны, а именно: рот, двое глаз, два ноздри и два уха. "Левые ухо, глаз и ноздря передают данные о правой стороне головы, а правые ухо, глаз и ноздря сообщают сведения о левой стороне". Это имеет под собой и чисто научное обоснование. Согласно последним открытиям и заключениям современной физиологии, способность к человеческой речи обязана третьей лобной пазухе левого полушария головного мозга. С другой стороны, общеизвестно, что нервные ткани таким образом взаимно пересекаются (крестообразно) в мозге, что движения наших левых конечностей управляются правым полушарием, а движения наших правых конечностей регулируются левым полушарием головного мозга — Ред. Теос.

[496] Следующее замечание учёного оккультиста [см. ред. примеч. к статье "Реальное и нереальное" ("The Real and the Unreal"): The Theosophist, vol. 4, August, 1883. P. 269 — перев.] проливает целый поток света на смысл этого места: "Антахкарана есть путь сообщения между душой и телом, никак не связанный с первой, но существующий вместе с телом, принадлежащий ему и умирающий вместе с ним". Этот путь ярко отображён в тексте — М.М.Ч.

[497] Эти главные и вспомогательные жизненные токи представляют собой особые силы, которые позволяют внутреннему человеку находиться в гармонии с окружающей средой, поскольку помогают телу приспосабливаться к внешнему миру. Все они представляют собой пять аллотропных модификаций жизни — Ред. Теос.

[498] Принцип интеллекта (буддхи) на макрокосмическом уровне. Более подробно этот термин толкуется Шанкарой в его комментариях к "Брахма-сутрам" — Ред. Теос.

[499] Слово "линга" обозначает то, с помощью чего передаётся тот или иной смысл: характерный признак — Ред. Теос.

[500] Не следует полагать, будто понятие авидья здесь смешивается с понятием пракрити. Когда говорят, что авидья не имеет начала, то это означает, что само по себе неведение, авидья, не образует никакого звена в кармической цепи, которое приводило бы к последовательности его [неведения] рождений и смертей: оно возникает в силу того закона, который заложен уже в самой пракрити. Авидья — это такое неведение, такая вещь, которая имеет отношение к определённым монадам, а то неведение, о котором говорилось перед этим, представляет собой неведение на космическом уровне, то есть майя-авидью, которое начинается и заканчивается вместе с нашей манвантарой. Майя вечна. С точки зрения философии веданты, исповедуемой школой Шанкары, Вселенная состоит из единой субстанции, Брахмана (единого эго, которое нам представляется субъективностью в наивысшей степени абстрактности), и субстанция эта обладает бесчисленным множеством атрибутов (или модусов проявления), от которых она может быть отделена лишь путём логического рассуждения. В своей совокупности все эти атрибуты (модусы) образуют пракрити (абстрактную объективность). Очевидно, что сам по себе Брахман может быть описан одним-единственным способом: "Я — то, чтó я есть". В то же самое время пракрити образована из бесчисленного множества её же собственных дифференциаций. А стало быть, во Вселенной имеется лишь один-единственный принцип, не подверженный никакой дифференциации: тот самый "Я — то, чтó я есть". А всё множество модусов проявления может определяться лишь по отношению к нему. Это вечное неведение в том-то и состоит, что имеется лишь один-единственный реальный субъект, но при этом существует бесчисленное множество приложимых к нему прилагательных, и каждое такое прилагательное может описывать это Всё. Если взглянуть на дело с точки зрения времени, то оказывается, что самым постоянным, непреходящим объектом (или модусом) великого субъекта познания в каждый отдельный момент является тот, который и представляет субъекта познания. По сути дела, уже само время — также как и пространство — представляет собой один из этих бесчисленных модусов. Всё развитие Природы как раз и состоит в реализации нереализованных прежде модусов — Ред. Теос.

[501] То есть, когда человек по ошибке принимает плотное тело за "я", у него возникает осознание внешних предметов — М.М.Ч.

[502] На санскрите это слово означает также "земля" — М.М.Ч.

[503] Эти три вида боли представляют собой следующее:

Адхибхаутика, т.е. боль, доставляемая внешними объектами: например, грабителями или дикими зверями и проч.

Адхидаивика, т.е. боль, доставляемая проявлениями стихий: например, гром и проч.

Адхьятмика, т.е. боль, доставляемая человеку изнутри: например, головная боль и проч.

См.: Sankhya Karika ("Санкхья-карика"), комментарий Гаудапады к первой шлоке — М.М.Ч.

[504] Викара (санскр.) — изменение, модификация (примеч. перев.).

[505] Иначе говоря, скачет из одного рождения в другое — М.М.Ч.

[506] Это и есть та неизменная основа, на которой эти три состояния то возникают, то исчезают — М.М.Ч.

[507] Это та самая "ересь индивидуальности", или аттавада, о которой говорят буддисты — М.М.Ч.

[508] Наивысшее блаженство, т.е. блаженство, выше которого ничего нет (примеч. перев.).

[509] Впервые статья была опубликована в журнале The Theosophist, vol. 5, No. 1 (49), October, 1883. P. 18-21.

[Вопрос авторства этой замечательной статьи так до конца и не выяснен. Если взглянуть на вышедшие из-под пера Е.П. Блаватской литературные произведения, то заявить со всей однозначностью: да, эта статья, несомненно, принадлежит ей, невозможно ни со стилистический, ни с лексической точек зрения. Однако кое-где в статье проглядывает и её манера письма. Одни исследователи считают, что статья написана Т. Субба Роу, другие приписывают её Мохини Мохуну Чаттерджи, третьи же полагают, что, кем бы ни была фактически написана эта статья, лежащий в основе неё материал был передан и отредактирован самой Е.П. Блаватской. Нельзя также исключать и того, что автор этой эпохальной статьи мог получить прямую помощь и вдохновение от одного из Адептов. (примеч. Б.М. Циркова, BCW, vol. V, p. 263)] (примеч. перев.).

[510] Müller, 1860 (примеч. перев.).

[511] Намёк на легендарную основательницу Карфагена, царевну Дидону. После бегства из финикийского Тира, где её жизни угрожал вступивший на трон родной брат, она со своими спутниками высадилась на северном побережье Африки, где местный царь пообещал выделить для беглецов столько земли, сколько может покрыть собой бычья шкура. Дидона, разрезав шкуру на тонкие ремешки, смогла опоясать ими целую гору (примеч. перев.).

[512] Тайным учением являются не одни только упанишады, но и десятки других произведений. В "Айтарейя-араньяке", например, прямо говорится о том, что они содержат в себе тайные учения, которые не подлежат разглашению никому, кроме двиджа (дважды рождённых) брахманов — Ред. Теос.

[513] От слова δήμος [демос], "народ" (примеч. перев.).

[514] Вильгельм Гезениус (Wilhelm Gesenius; 1786-1842) — немецкий востоковед, гебраист и исследователь Библии (примеч. перев.).

[515] Оливье-Шарль-Камиль-Эммануэль, виконт де Руже (Vicomte Olivier Charles Camille Emmanuel de Rougé, 1811–1872) — французский филолог и египтолог (примеч. перев.).

[516] Этот папирус датируется XI-XII династиями (ок. 1991-1783 гг до н.э.) и был обнаружен французским востоковедом Эмилем Приссом в Фивах в 1856 году (примеч. перев.).

[517] Ныне г. Сайда. Возможно, самый древний из финикийских городов (примеч. перев.).

[518] Санхуниатон (или Санхунйатон) — финикийский историк. "Сейчас считается, что Санхунйатон (имя, кстати, совершенно финикийское) жил в Берите [древн. Бейруте — перев.] в XII или XI в. до н. э." (Финикийская мифология, 1999. С. 34) (примеч. перев.).

[519] Филон Библский (Геренний Филон, лат. Herennius Philon, ок. 64 — после 138 гг. н. э.) — финикийский историк, родом из Библа (примеч. перев.).

[520] "Санхунйатон, человек великой учёности и тщательности, желая всячески знать начало всего, от которого произошло всё [дальнейшее], очень усердно изучил сочинения Таавта, зная, что из всех живущих под солнцем Таавт был первым, придумавшим изобретение письмен и начавшим вести записи; от него [исходит он], опираясь в своей книге, как на фундамент, на того, кого египтяне называют Товт, александрийцы — Тот, а греки — Гермесом" (Тураев Б.А., 1999. С. 69) (примеч. перев.).

[521] Бартольд Нибур (Barthold Georg Niebuhr, 1776 – 1831) — немецкий историк античности. Считается новатором в области филологических обоснований исторического исследования (примеч. перев.).

[522] В английском тексте Библии короля Якова (KJB) — Peleg (Быт. 10,25) (примеч. перев.).

[523] Деревянное или каменное резное изображение божества в древней Греции (примеч. перев.).

[524] Геродот, 1972. С. 27 (примеч. перев.).

[525] Более подробно об этом см. выше статью "Вопрос VI. "Путаница в истории" — "Откуда она проистекает?" (примеч. перев.).

[526] Плиний Старший (между 22 и 24 гг. н.э. — 79 г. н.э.) — римский писатель, учёный и государственный деятель, автор "Естественной истории" (примеч. перев.).

[527] "Ригведа" имеет две брахманы: "Айтарейя-брахмана" и "Каушитаки-брахмана" (примеч. перев.).

[528] Нирукта — сборник комментариев к веде (примеч. перев.).

[529] Бхаша — разговорный язык образованных слоёв (примеч. перев.).

[530] Катьяяна Вараручи (предположит. IV-III вв. до н.э.) — мыслитель и грамматист древней Индии (Захарьин Б.А., 2009. С. 450) (примеч. перев.).

[531] Müller, 1860. P. 498 (примеч. перев.).

[532] Несмотря на кавычки, эта фраза не является точной цитатой Макса Мюллера (примеч. перев.).

[533] Бётлингк (Bohtlingk) Оттон Николаевич (1815-1904), немецкий и российский филолог-индолог, академик (1855), почётный член (1894) Петербургской АН. Основной труд — "Санскритский словарь" (примеч. перев.).

[534] Одно из подробных классических жизнеописаний Будды (примеч. перев.).

[535] "Неарх рассказывает о софистах следующее . . . Законы у них, как общие, так и особые, не записаны (курсив наш — перев.) и отличаются своеобразием по сравнению с законами прочих народностей" (Страбон, 1964. Кн. XV, гл. I, 66. С. 666) (примеч. перев.).

[536] "Но больше всего они проявляют воздержанности в отношении воровства. По крайней мере, по словам Мегасфена, он никогда, находясь в лагере Сандрокотта, где стояло 400-тысячное войско, не видел объявления об украденных вещах стоимостью больше 200 драхм; и это у людей, где нет писаных законов! В самом деле, по его словам, индийцы не умеют читать и писать, но разбираются во всех делах по памяти" (там же, 53). "Письма они пишут на кусках тонкой материи, очень плотно тканной, хотя остальные писатели утверждают, что они не знают письмен" (там же, 67) (примеч. перев.).

[537] "Умелый", "ловкий" (Dowson, 1879. P. 266) (примеч. перев.).

[538] Chamber's Encyclopedia, VII, 127 — Ред. Теос.

[Chambers's Encyclopedia, 1865. P. 127 (примеч. перев.)].

[539] По Геродоту, мистерии были на самом деле принесены из Индии Орфеем. — Ред. Теос.

[540] Ещё одно доказательство того, что Пандавы были ариями, но при этом не являлись брахманами. Они принадлежали к некоему индийскому племени, жившему ещё до брахманов. Позднее они были брахманизированы, а затем оказались отторгнуты, стали изгоями, получив прозвища млеччха, яваны (то есть чуждые брахманам). И доказательство это заключается в следующем. Дело в том, что у Панду было две жены. Как правильно отмечает профессор Макс Мюллер, вместе с мёртвым телом старого царя на костре сжигается не его "законная жена, Кунти, а любимая супруга, Мадри". Похоже, это обстоятельство удивляет профессора, поскольку он не понимает истинной причины такого решения. Как сказано у Геродота (v, 5), у фракийцев был обычай, по которому самой любимой из жён разрешалось приносить себя в жертву на могилу мужа. Аналогичный обычай Геродот отмечает и у скифов (iv, 17), а Павсаний (iv, 2) у греков (Max Müller," A Hist. Sans. Lit.", p. 48). В поэме Пандавы и Кауравы эзотерически называются двоюродными, поскольку представляли собой два разных, но при этом арийских, племени. Они символизируют собой два народа, а не просто два отдельных рода.

[В ссылке на Геродота должно стоять: IV, 71, а не 17. Вероятно, это просто корректорская ошибка, но, возможно, и один из тех случаев, когда, по объяснению самой Е.П. Блаватской, видимая ей в астральном свете ссылка принимала зеркально обратный порядок, если её что-то отвлекало от работы. — Примеч. Б.М. Циркова (примеч. перев.)].

[541] Pococke E., 1852 (примеч. перев.).

[542] Загрей (букв, "великий охотник", "великий ловчий"), в греческой мифологии одна из архаических ипостасей бога Диониса (Тахо-Годи А.А., 1990б. С. 215) (примеч. перев.).

[543] Chamber's Encyclopedia. P. 127 (примеч. перев.).

[544] Muir J., 1868 (примеч. перев.).

[545] Op. cit. P. 482: "Эти племена кшатриев, а именно: шаки, яваны, камбоджи, дравиды, калинды, пулинды, ушинары, колисарпы и махишаки, не видя брахманов [из-за необщения с брахманами — перев.], превратились во вришал". Ср.: Mahabharata, 1893. P. 220 (примеч. перев.).

[546] Сагара — легендарный царь, один из героев "Махабхараты" (примеч. перев.).

[547] "Анушасана-парва" ("Раздел наставлений") находится в XIII книге "Махабхараты", содержащей предсмертные поучения Бхишмы (примеч. перев.).

Ч.К. Мэсси

Ф. Гартман

Парс (член Т.О.)

Т. Субба Роу

Е.П. Блаватская

Примечание I

Примечание II

Примечание III

Примечание IV

Примечание V

Т. Субба Роу

Е.П. Блаватская

Т. Субба-Роу

Т. Субба-Роу

Мохини М. Чаттерджи

Мирской чела

Несколько вопросов, навеянных сочинением г-на Синнетта "Эзотерический буддизм"[150]

Вопрос VI[268] — "Путаница в истории" — Откуда она проистекает?

О различении духа и не-духа[479]

Чела

Theosophical University Press Online Edition

Вопрос VI [268] — "Путаница в истории" — Откуда она проистекает?

О различении духа и не-духа [479]